В силу роста потребностей в конфликтологическом образовании и просвещении ООП предполагает развитие и углубление у обучающихся компетенций, связанных с педагогической деятельностью. В связи с чем в рамках ООП предоставлена возможность формирования знаний, умений и навыков педагогической деятельности, за счет увеличения количества времени, отводимого на самостоятельную педагогическую практику обучающихся.

Еще на II Международном конгрессе конфликтологов, который проходил в Санкт-Петербургском государственном университете 29 сентября – 2 октября 2004 года, участники конгресса отметили большой вклад, вносимый СПбГУ в дело подготовки конфликтологов. Подтвердили необходимость подготовки конфликтологов по образовательной программе по конфликтологии, рекомендовали Учебно-методическому совету по образованию в области конфликтологии УМО по инновационным междисциплинарным программам при СПбГУ, обратиться в Министерство образования и науки РФ с предложениями:

◾ создать на федеральном уровне организационные и финансовые условия для координации методологических, теоретических и методических усилий при проведении конфликтологических исследований в системе образования;

◾ ввести в перечень цикла гуманитарно-социально-экономических дисциплин федерального компонента ГОС ВПО учебную дисциплину «Конфликтология»;

◾ ходатайствовать перед Министерством образования и науки РФ о включении в перечень специальностей послевузовского образования специальность «Конфликтология» по социальным и гуманитарным наукам;

◾ рекомендовать Министерству образования и науки выступить с инициативой, включить в «Общероссийский классификатор должностей служащих и профессий рабочих» должность конфликтолога – специалиста по предупреждению, управлению и разрешению конфликтов в организациях, учреждениях и предприятиях;

◾ создать банк учебно-методической литературы по общепрофессиональным и специальным дисциплинам образовательной программы по конфликтологии.

Все эти предложения в той или иной степени были реализованы, но появляются новые проблемы современного этапа развития конфликтологии как науки и образовательной программы. Мы уверены, что и эти проблемы, стоящие перед конфликтологией, будут успешно решены, что конфликтология и как наука, и как образовательная программа, и как практика по разрешению конфликтов, внесет достойный вклад во всеобщем движении человечества к миру.

Проблема конфликта России и Европы наряду с другими аспектами имеет и юридический смысл, когда то или иное толкование права являлось предпосылкой культурного диалога России и Европы, или становилось барьером на пути их социокультурного сближения. Данная ситуация относится и к современности, в частности, в понимании норм международного права, а также прав человека. Уже в эпоху Просвещения – периода европеизации России русские мыслители знакомились с социальными нормами других стран. Писатель Д.И. Фонвизин в письме графу П.И. Панину пишет в 1778 году о Франции: «Здешние злоупотребления и грабежи, конечно не меньше у нас случившихся. В рассуждении правосудия вижу я, что везде одним манером поступают. Наилучшие законы не значат ничего, когда исчез в людских сердцах первый закон, первый между людьми союз – добрая вера»1. В этих словах писателя выражены некоторые исходные постулаты консервативного взгляда на право. Несколько позже Екатерина Дашкова критиковала законодательную деятельность Петра Великого с западнической позиции. Она писала: «Если бы он не менял так часто законов, изданных им же самим, он не ослабил бы власть и уважение к законам. Он подорвал основы уложения своего отца и заменил их деспотическими законами; некоторые из них он сам же отменил»2. В определённой степени данному спору о достоинстве и недостатках законов и обычаев России и Европы в этот период подвёл итог знаменитый историк Н.М. Карамзин: «Вообще царствование Романовых, Михаила, Алексея, Феодора способствовало сближению россиян с Европою, как в гражданских учреждениях, так и в нравах от частых государственных сношений с её дворами, от принятия в нашу службу многих иноземцев и поселения других в Москве. Еще предки наши усердно следовали своим обычаям, но пример начинал действовать, и явная польза, явное превосходство одерживали верх над старым навыком в воинских Уставах, в системе дипломатической, в образе воспитания или учения, в самом светском обхождении: ибо нет сомнения, что Европа от ХIII до XIY века далеко опередила нас в гражданском просвещении», – писал он.3 В мнении историка представлена идея просвещенного консерватизма, сочетающего национальное и универсальное в праве. По его мнению, «два государства могут стоять на одной степени гражданского просвещения, имея нравы различные. Государство может заимствовать от другого полезные сведения, не следуя ему в обычаях. Путь сии обычаи естественно изменяются, но предписывать им Уставы есть насилие, беззаконное и для монарха самодержавного».4 Вообще по мнению Карамзина авторы законов должны доказать народу их пользу, как это делал Петр Великий.

Выдающийся русский правовед и создатель «Полного Собрания Российских законов» М.М. Сперанский, рассматривая генезис российского права, отмечал: «Другая судьба предначертана нам была Провидением. Из наследства римского нам ничего не досталось. Законодательство наше должно было почерпать всё из собственных своих источников. Подражания, c XYIII в. у нас изредка являющиеся, не делают в сем правиле важного изъятия: они относились к одной только ветви законов, к учреждениям, и заимствованы были не прямо от римских, но от внутренних германских установлений. Законы гражданские, законы уголовные, законы внутреннего благоустройстваиблагочиния – всенадлежалосозидатьвновь и из своих собственных материалов».5 Мыслитель также уточняет, что в Уложении имеется несколько статей, сходных с Кормчей книгой и с Литовским Статутом. Первое объясняется православным происхождением Кормчих Книг, а второе – тем, что Литовский Статут был первоначально написан на русском языке и в пограничных областях мог быть еще до Уложения. В целом же эти факты, по мнению Сперанского, не доказывают близость российского законодательства с римским или Юстиниановым. Отвечая критикам, упрекавшим его в заимствовании норм западного права, он подчеркивал: «Но законы римские всегда для нас будут законы чуждые, и хотя по великому их обилию, а в некоторых частях и по великому их превосходству, они везде должны занимать важное место, но учение их у нас должно быть учением только вспомогательным, а не главным; их система должна быть приспособлена к нашей, а не наша к ним, ибо римские законы не достоинством системы отличаются: напротив известно, сколь она вообще недостаточна, но они отличаются самым существом их, здравым, практическим их смыслом, остатками древнего высокого знания и опытности»6. Право понимается Сперанским в тесной связи с нравственностью и предполагает осуществление нравственного порядка, где человечество «навыкает, приуготовляется, образуется к нравственному единству». Нравственные законы носят всеобщий характер, так как едина правда, которая при этом конкретна, поскольку соотносится со временем и с образом жизни народа. Такая слитность естественного и нравственного начал человеческого общежития оказывается залогом единства нравственного и правового законов, формирования нравственно-правового сознания.

В последующем проблема соотношения нравственности и права стала важной теоретической предпосылкой противопоставления России и Европы. И в этом есть определённый резон, так как в западноевропейской культуре Нового времени можно заметить рационализацию философского знания, что способствовало противопоставлению юридического права и морали. В работах Г. Гроция, Д. Локка, X. Вольфа во многом развивается рационалистическая концепция естественного права, а у И. Канта мысль о самостоятельности правового разума и его независимости от моральных постулатов и духовных предпосылок получает свое конкретное обоснование. Противопоставление морали и права также легло в основу постулата о неизбежном дуализме государства и гражданского общества, прав личности и интересов государства. Осмысливая данный процесс, Г. Берман пишет: «В результате такого же хода мысли было постепенно признано само собой разумеющимся, что право как продукт разума способно функционировать как инструмент светской власти в отрыве от высших ценностей и целей; и не только религиозная вера, но и страстная убежденность стали считаться личным делом каждого. Так не только правовая мысль, но и само здание западных правовых институтов было снято со своего духовного фундамента, а этот фундамент лишился когда-то возвышавшегося над ним строения».7 Согласно Н.М. Коркунову: «Выставленное индивидуалистическими теориями противоположение права и нравственности сделалось лозунгом в борьбе за свободу совести и вообще за индивидуальную свободу против системы всепоглощающей правительственной опеки».8