Детектив лениво кивнул.
— Человека, которого он любил, больше нет. В подобной свободе мало радости. Так зачем лишать его даже этого?
— Ты… жалеешь его. — Джон рассмеялся, мрачно покачав головой, снова чувствуя, как в груди всё сжимается. — Это… в самом деле, забавно. Очень смешно. Совсем недавно я думал, что ты не способен сочувствовать… кому бы то ни было. Во всяком случае, лучшему другу. Но этому парню?.. Этому… абсолютному незнакомцу? Ну, это лишь говорит, какой я глупец. — Он чувствовал себя удивительно спокойно при всей боли, охватившей его. Спокойствие было, возможно, «10» по шкале от бесстрастного до разъяренного. Крик означал, что, на самом деле, он не слишком много думал об этом. Спокойствие – что он думал слишком много.
Шерлок слегка шевельнулся, его густые брови нахмурились.
— Ни малейшей связи нет между моими попытками остаться безразличным к твоей ситуации, и состраданию к подозреваемому.
— Ситуация?! Сострадание! Шерлок, это просто переходит границы. — Джону не хотелось смеяться, но сдержаться было почти невозможно. Тут нужно было смеяться или плакать, и второй вариант никогда не был выбором. В горле просто горело, как от колючей проволоки, и каждый смешок будто резал бритвой за основанием языка. — Я – твой лучший друг, и ты даже не можешь сделать вид, что заботишься о моей жизни, но способен спокойно простить убийство в соответствии со своими понятиями, потому что чувствуешь жалость к преступнику. Мне следует кого-то убить? Так это работает? Я должен совершить преступление, чтобы ты, посмотрев на меня, мог вспомнить, что и я – человек, и почувствовать какое-то сострадание? Ты добрей к незнакомцу, чем ко мне!
— Поверь мне, Джон, вряд ли нужно много усилий, чтоб сочувствовать человеку, потерявшему всё, кроме своей работы.
Джон уже схватил пальто и вышел за дверь, прежде чем они вновь начнут напряженно, непримиримо спорить. Ему нужно было на воздух. Ему нужна была Мэри. Ему нужен был кто-то, кто сказал бы ему, что всё будет хорошо, что всё еще можно исправить, что он не был иррациональным, и что обижаться на подобные вещи – нормально. Ему нужна была сигарета, даже если он не курил. Его руки дрожали, а пульс колотится, словно бы он выбежал из дверей, а не вышел, словно побитый, еле-еле держась на ногах. Не было достаточно воздуха в мире, чтоб дышать, и даже себе самому он казался похожим на разъярившегося быка, стоящего позади ворот. Только чтоб не заплакать.
Он вздохнул глубоко, чувствуя, как при выдохе дрожат ноздри, когда старался вновь овладеть собой. Мальчики не плачут. И солдаты – тоже, и мужчины, пытающиеся быть сильными ради своих жен. Плакать означало сломаться, потеряв надежду и поддаваясь отчаянию, не имея решимости просто оттолкнуть всё это. Джон Уотсон не плакал, когда всё еще ожидало сражение, которое будет выиграно. Но он, кажется, убегал слишком долго.
Не на этот раз. Независимо от того, чем всё это должно закончиться. Никаких отвлечений, увиливаний, никаких отступлений, пока не перестало болеть. Они должны были сесть, и бороться с этим, и победить, и если для этого нужно, чтоб он плакал, то пусть будет так. Было немного вещей во всей его жизни, которые стоили пролитых слез, и Шерлок был там в первых строках. Джон опустил голову, дыша, пока дрожь в руке не утихла, позволяя прохладному воздуху успокоить его пылавшую голову, изгоняя собственный эгоизм, что занят был лишь собой. Нет. Надо действовать. Не еще одна попытка, но попытка. Успех. Или провал. Глубоко вздохнув и подумав об этом, Джон вернулся к их дому и вошел.
Афганистан или Ирак?
Накатило внезапное головокружение, обострившее до болезненности все чувства. Всё казалось ярким – слишком ярким, – а идти было трудно среди движущихся песков. Откуда пустыня в их доме?.. Во рту пересохло, он услышал крики. Бомбы, господи, бомбы! Он упал, прикрывая голову, слыша, как сирены становятся громче, а люди вдали кричали, когда металл столкнулся с металлом в катастрофических взрывах. Где был Шерлок во всем этом хаосе?!
Он поднял глаза на мгновение, глядя из-под руки, сквозь песчаную бурю, бушевавшую возле Бартса. Кровь стекала потоками из разбитой головы, заполняя трещины в камне, уходя в дренажные трубы. Он кричал. И Шерлок кричал. Джон в военной форме полз по пескам, купаясь в крови, к разбитому телу на улице, пытаясь схватить и стащить его вниз, туда, где бомбы его не настигнут. Шерлок отбивался, но Джон всегда был сильнее. Он схватил его за шею одной рукой, перетащив назад, к их военной базе. Если бы он смог пробраться туда, у них был бы шанс выжить. Он мог видеть дверь, их спасение. Шерлок укусил его за руку, царапался и отчаянно вырывался, но Джон лишь держал его крепче. Дверь была уже рядом. Там, за нею, были безопасность, помощь, свобода. Он потянулся к дверной ручке и повернул, навалившись всем своим весом, таща друга, когда дверь открылась для них…
Но это была не база. Только галька, трава и солнечный свет. Джон закашлялся, таща их дальше, во двор, чувствуя, что вой сирен в пустыне стихает, становится глуше, в то время как вопли отзывались эхом в его ушах, еще более громкие.
Они рухнули на траву. Джон разжал захват, обхватив сзади Шерлока, крепко, держа его руки прижатыми к телу, пока детектив кричал и бился в своем припадке. Джон прижался лбом к спине Шерлока, дыша глубоко, избавляясь от старых кошмаров, в то время как тот цеплялся за новый.
И, казалось, это никогда не кончится. Он держался за Шерлока изо всех сил, так что мышцы дрожали от напряжения, даже когда тот, успокоившись, замер. Его крик сменился одышкой и кашлем, но Джон всё еще не отпускал. Сердце билось так быстро, что он чувствовал, как оно пульсирует. Он мог иметь дело с бомбами, сиренами, криками и кровью, но чувствовать, как Шерлок борется за жизнь рядом с ним, было ужасней всего, что он когда-либо видел прежде. Он вдохнул глубоко, чувствуя запах моря и ароматы их мыла, всё еще бормоча молитвы, прося, чтобы это прошло.
Шерлок отвернулся к траве, тяжело дыша, но живой.
— Мне очень жаль. Мне так жаль. Я не думал, что это будет так сильно, там же было чуть-чуть.
Джон сглотнул, всё еще прижимаясь лицом к спине детектива.
— О чем это ты?
— Препарат. Которым убили. Я не знал.
Джон почувствовал себя плохо, его руки расслабились, наконец, ослабляя захват.
— Ты бросил в камин порошок?..
— У меня здесь нет оборудования, я был должен проверить…
— Идиот! — Джон кричал, хотя ухо Шерлока было рядом. Он чувствовал, как тот вздрогнул от удивления, ведь они всё еще тесно прижимались друг к другу. И сердито стукнул того в грудь кулаком. — Ты мог убить себя! Если б я не вернулся, ты уже был бы мертв! — Он оттолкнул его прочь, ударил в плечо и отодвинулся. Его самого теперь била дрожь, и он чувствовал полный упадок сил, осознав, как легко один из них – или даже оба – могли бы погибнуть.
— Прости! — Шерлок сел, вытирая слюну с подбородка и оставляя грязный след от своих испачканных рук. — Я не думал, там было всего ничего!
— Ты не думаешь! Ты никогда не думаешь!
— Я должен был знать!
— Ничего подобного! — Джон слышал, как его голос отражается эхом от скал, но сердце его колотилось, кажется, еще громче. — Существует разница между «хочу» и «необходимо»! И никто никогда не должен подвергать себя опасности из любопытства! — Голова его шла кругом, легким не хватало воздуха, но он не мог ждать, это было последней вещью, которую можно было бы отложить. — Я не могу сделать этого! Господи, Шерлок, я не могу! Ты собираешься убить себя, и я не могу просто сидеть сложа руки и наблюдать, как это произойдет!
Собственный почти смертельный опыт Шерлока сделал немного, чтоб заставить его усмирить свои страсти. Его ноги дрожали, тот попытался встать, только чтобы снова упасть на колени.
— А мне, думаешь, легко видеть тебя с твоей женой, твоими друзьями, твоей работой, всей твоей новой жизнью? Думаешь, лишь потому, что ты счастлив, в безопасности и здоров, и я должен быть счастливым? Я мечтаю о дне, когда она оставит тебя! Я не мог бы заботиться меньше об идеальном маленьком будущем с ипотекой, двумя детьми и собакой! Каждый день ты счастлив, и счастье это – лишь потому, что меня там нет! Каждое благо, которому ты радуешься в своей жизни, существует только в моем отсутствии! Я не достаточно хороший человек, чтобы думать, что мои чувства к тебе должны ставить твое счастье выше моего собственного!
