Острый взгляд Шерлока не дрогнул ни разу, пока он говорил, и лицо оставалось абсолютно бесстрастным. Тот плотнее закутался в одеяло, когда Джон сделал паузу, чтоб совладать с эмоциями. Даже тогда тот, казалось, лишь наполовину присутствует, держа его в центре внимания.

— Когда ты собирался сказать мне? — спросил тот категорически.

— Я не знаю. — Джон тяжело вздохнул, опустив голову, так что вода с упавших волос капала ему на колени. — Я просто подумал… даже те, с кем я был достаточно близко знаком, те, кто сами женаты и обычно совсем не бесчувственны… сказали бы «всегда есть следующий раз» или «по крайней мере, срок был небольшой». И я всё представлял себе, что сказал бы ты, и просто не мог иметь дело с этим. Не хотел и на тебя еще злиться, когда всё и так было дерьмово.

— Вероятно, ты правильно рассудил.

Джон фыркнул с неловкой улыбкой.

— Ну, я достаточно тебя знаю. — Он чувствовал, что стеснение в груди постепенно проходит, и сердце уже бьется не так болезненно. Он шмыгнул носом, выпрямился и провел языком по губам, всё еще хранившим вкус соли.

— А вообще любопытно, что бы ты сказал, если б я позвонил тебе и поставил в известность?

Шерлок изогнул одну бровь со сдержанным интересом.

— Я спросил бы, как это случилось.

Конечно. Всегда научный подход.

Джон еще раз судорожно вздохнул, пряча пальцы ног под край одеяла.

— Конфликт по резус-фактору. У Мэри вторая отрицательная группа, а у нашего ребенка была положительная. Собственная иммунная система Мэри боролось с эмбрионом, как с чем-то инородным. Такие вещи бывают достаточно часто, но реакция у организма Мэри была особенно сильной. — Он поморщился, словно бы говоря, «что было, то было», желая показать, что, несмотря на обстоятельства, ни в чем не винит жену. Возможно, это было преуменьшением, но лучше так, чем просто холодные факты, которые предпочитал Шерлок. — Есть препараты, которые можно использовать, чтобы помешать отторжению плода, но на тот момент это было лишь информацией на будущее. Такие пары, как наша, в группе риска. Это бывает.

— Она тяжело приняла это.

— Да. Разумеется. Она хотела ребенка, и то, что этого не случилось, было… Не по ее вине. Но нет никакого простого способа сказать, что ее тело атаковало и уничтожило плод. Эту пилюлю не подсластишь. И она испытала такую… боль… и, конечно, я, как врач, виноват, что не видел, не понимал, что возможна проблема. Я хочу сказать, было… плохо. Очень, очень плохо. И сколь бы я ни хотел рассказать тебе, я не мог представить, что ты сделаешь это лучше. Хуже – да, но не лучше. Эти вещи, они не… Наш первый случай, в тот первый вечер… Я просто о нем вспоминал, и хотя ты здорово изменился за прошедшие годы, я немедленно представлял себе Рэйчел, всякий раз, когда думал сказать тебе.

Шерлок кивнул, помня то, что было, даже лучше Джона, и не требуя пояснений.

— Вы собираетесь попробовать еще раз? — спросил он.

— Да. — Джон не мог не улыбнуться, даже коротко рассмеявшись. — Да, фактически, мы пытаемся. Она просто теперь принимает лекарства. У нас… гм… нет никаких проблем с бесплодием, таким образом, это будет… Уже в этом году.

Джон едва мог удерживать ее от того, чтоб уже выбирать для ребенка имя. Она была так взволнована. Это было заразительно. От одной только мысли голова шла кругом. Какими бы ни были его минувшие страхи, он преодолел их к настоящему времени. Он готов был теперь. И хотел стать чьим-нибудь папой.

— Ты собираешься в этот раз сообщить мне? — спросил Шерлок, наконец, отворачиваясь и глядя в огонь, отсвет которого делал золотистой его бледную кожу – сочетание мерцающих вспышек и солнечных лучей за окном.

— Да. Теперь это будет хорошая новость.

— Для тебя.

— Да. Для меня и для Мэри, для нас обоих. — Джон поднял голову; странный ответ Шерлока вызывал какое-то ноющее чувство в мозгу. — Ты говоришь, что не был бы счастлив за нас? За меня?

Шерлок ничего не ответил и не шевельнулся.

Джон уставился на него, поначалу не веря, и лишь через мгновение вспомнив непревзойденную черствость друга. Он сжал челюсти; желание ударить его кулаком вызвало тремор в руке.

— Ты кусок дерьма, ты знаешь это?

Шерлок по-прежнему хранил молчание, и Джону было слишком больно от этой тишины.

Почему он даже и не подумал, что Шерлока всё это совершенно не будет заботить? Симпатия едва ли была сильной стороной детектива, но для него, для кого-то, кто был наиболее близок к нему, Джон всё еще ожидал, черт возьми, хоть какого-то душевного отклика. Если не на свою боль, то, по крайней мере, на счастье. Шерлок был способен на это и мог бы добиться большего. Джон подумал, что достоин больших усилий со стороны человека, который был когда-то его постоянным спутником. Видимо, такое ожидание было ошибкой. Шерлок заботился лишь о себе, как всегда. Это не было новостью. Шерлок всегда был засранцем.

Джон дышал резко и медленно, в том же ритме, что гневно кипевшая кровь, ноздри его раздувались, а губы были плотно сжаты, словно он сдерживался, чтобы не сказать что-нибудь, не сорвавшись на крик.

Шерлок же выглядел ничуть не обеспокоенным. Не поднимая глаз, он продолжал смотреть на огонь, наблюдая за пламенем с той же странной пассивностью, с какой изучал обычно все любопытные вещи, будь те мертвыми или живыми. Одеяло его сползло, обнажая грудь с бледной гладкостью кожи, показывая, где у нормального человеческого существа будет биться сердце, если оно есть. Джон начинал сомневаться, были ли у Шерлока чувства вообще или это только давняя имитация, которую тот устал поддерживать. Шерлок казался таким же, как любой автомат, находящийся в «спящем» режиме, когда был задействован лишь его ум.

— Это началось примерно тогда, когда ты обручился, — сказал Шерлок после продолжительного молчания голосом столь глубоким, что мог бы поспорить с гудением пламени. [1] — Это именно так, и не стану лгать, хотя это, конечно, было бы благороднее. Я не хотел, чтобы так случилось. Моя первая доза была в ту ночь, и потом я к этому прибегал, когда ты был с нею. Я был под кайфом в день вашей свадьбы – не то чтобы ты уделил мне много внимания. Но это нормально, как говорят. Это был твой день. Только этот самый «твой день» с тех пор не кончался. Когда есть случаи, всё хорошо. Я занят, это просто чудесно, и меня не заботит даже, что тебя там нет. Раньше было иначе, но с этим-то сравнительно легко справиться. Когда мы всё еще жили вместе, ты уже отлучил себя от моей работы, так что всё прошло без особых волнений. Но, вернувшись домой, я немедленно окликаю тебя. После всех этих месяцев я по-прежнему восклицаю: «Джон», снимая в прихожей пальто и шарф. И, в зависимости от того, насколько взволнован, вспоминаю не сразу, что… Один раз я вообще взбежал по лестнице и рванул дверь твоей спальни, прежде чем осознал, что ты больше здесь не живешь. — Он опустил голову, но глаза его, пылая огнем, продолжали смотреть на Джона. — Никогда не бывает еды, — продолжал он. — Мне приходится идти за своими вещами, твоих-то нет, и я не могу их конфисковать. Я могу проваляться в квартире весь день, и никто не выразит неодобрения. Как консультирующий детектив, я весьма успешен. Но, я думаю, больше не существую как человек. Я не помню, как жить одному. Да, я как-то живу, конечно, потому что Лестрейд звонит мне, и я приезжаю, но так много времени провожу, компенсируя химией то, что тебя со мной нет, что уже не могу быть уверен. И, честно сказать, это лучше. И если ты спросишь, что я буду делать, когда мой отпуск здесь завершится, я должен сказать, что отправлюсь к дилеру. Я не могу изменить то, что мне не нравится в моей жизни. Это больше, чем одиночество. Ты был не просто кем-то, с кем удобно разделить арендную плату. Я не могу заменить тебя так, как ты заменил меня. Но на несколько часов можно сделать так, чтобы это не имело значения.

Джон не мог даже понять, усилился ли и его гнев от такого признания или, напротив, немного утих. Он ожидал, что надо будет сказать или сделать гораздо больше, чтоб заставить Шерлока говорить, но слова, которые, как он думал, будут сказаны в ярости, прозвучали как рассуждения о расследовании – холодные, спокойные, отстраненные. Искренние. Совершенно искренние, за которыми, по крайней мере, не было никакого двойного смысла. Джон глубоко вздохнул, сжал губы и проглотил горечь, которой полно было сердце.