Оглянувшись на отца и удостоверившись, что тот занят выравниванием столовых приборов, Надя украдкой положила телефон на столешницу кухонного гарнитура. Затем она подошла к матери и машинально схватила по тарелке в каждую руку, но вдруг вскрикнула и со стуком поставила их обратно на стол, расплескав часть супа. Горячая керамика больно обожгла кожу.

– Наденька, ты в порядке? – бабушка быстро отложила нож и подошла к внучке.

– Да она голову потеряла после свидания, – насмешливо произнес Паша.

Надя бросила на брата уничтожающий взгляд, и тот моментально замолк.

Когда все сели за стол и принялись есть, в кухне, наконец, воцарилась гармония вызывающих аппетит звуков: звон ложек в тарелках, прихлебывание и причмокивание, разламывание хрустящего хлеба. Надя, на минуту оторвавшись от трапезы, постаралась придать своему голосу как можно более спокойный тон и спросила:

– Бабушка, помнишь, ты как-то рассказывала о Немом овраге?

– Ну, – просто ответила Антонина Михайловна.

– Расскажи еще, а? Где она находится?

– Что еще за разговоры за столом? – строго произнес Иван Анатольевич с набитым ртом, тщательно разжевывая большой кусок мяса.

– Зачем тебе это? – бабушка с подозрением посмотрела на внучку и отложила ложку.

– Да она хочет желание загадать, чтобы ковбой в нее влюбился, – Паша подмигнул сестре и снова засмеялся.

– Какой же ты дурак, Пашка, – прошипела Надя, готовая испепелить его взглядом. Потом с недоумением посмотрела на бабушку: – О чем это он? Там что, можно желания загадывать?

– Павел, не мели чепуху! – строго сказала Антонина Михайловна.

– Дети, ешьте суп, остынет же, – Лариса Андреевна придвинула корзинку с хлебом к сыну.

– Дети? – с сарказмом произнес тот. – Мне вообще-то семнадцать лет уже!

– А раз такой взрослый, так и веди себя по-взрослому! – сказал Иван Анатольевич. – Нечего сестре голову морочить всякой ерундой. И прекратить разговоры!

– Да и пожалуйста! – Паша схватил толстый ломоть хлеба, с силой откусил большой кусок и принялся хлебать борщ.

– Бабушка, так это правда? – не унималась Надя, пропустив приказ отца мимо ушей и пристально посмотрев в глаза Антонине Михайловне. – Про желания? Почему же тогда никто не ходит туда?

Бабушка открыла рот, чтобы ответить, но не успела – ее опередил резко и пронзительно запищавший мобильник.

Надя, словно ужаленная, вскочила и, бросив ложку в тарелку и забрызгав скатерть супом, выбежала из кухни, схватив на ходу телефон.

– Это что еще такое? – крикнул ей вслед Иван Анатольевич. – Надежда Ивановна, сейчас же вернись к столу!

Но Надя уже бежала в сени, зажав в руке мобильник с заветным именем на экране.

– Алло, – ответила Надя так тихо, что сама себя едва расслышала.

– Привет, Надь, – любимый и такой долгожданный голос Роберта медом влился в ухо, и девушка поняла, что и вполовину не осознавала, как сильно по нему соскучилась.

– Привет, – Надя толкнула входную дверь в темных сенях и вышла на освещенный двор.

– Как дела? – просто спросил парень, словно они разговаривали только вчера.

– Нормально, мы в деревню переехали, – с наигранным спокойствием ответила Надя. Она вошла в сад и теперь шла по дорожке, петляющей между грядок с душистым укропом и цветущей клубникой.

– Да, – Роберт замялся, – я знаю. Мне Алина сказала.

– Так это она попросила тебя позвонить? – Надя остановилась.

– Да нет, я сам. Видишь ли, – он прочистил горло, – я просто думал сделать небольшой перерыв. Я не хотел, чтобы все так закончилось, – он немного помолчал, а потом заговорил быстрее, будто оправдываясь: – Я же не знал, что вы уедете.

– Ну, хотел не хотел, а все именно так и закончилось. Мы не вернемся в Казань, – сказала Надя и едва удержалась, чтобы не расплакаться. Ком подступил к горлу, и девушка прикрыла рот рукой, чтобы не выдать взволнованного дыхания.

– Мне жаль, правда, – тихо произнес Роберт. – Я соскучился.

– Правда? – Надя улыбнулась и все же заплакала. – Почему тогда столько времени не звонил?

– Ну, не знаю, Надь. Значит, так должно было быть, наверно, – он вздохнул. – Расскажи-ка мне лучше о себе. Как тебе там?

– Да как тут может быть? – воскликнула Надя. – Отстой! На каникулы еще ладно, но жить! – она помолчала немного и грустно добавила: – Роберт, мы что, больше никогда не увидимся?

– Не знаю. Может, вы еще вернетесь, – неуверенно произнес парень. – Эх, Надька, если бы не твои придирки, не потеряли бы столько времени в спорах. Смогли бы увидеться перед отъездом, хоть попрощаться нормально.

– Ну да, конечно, я во всем виновата! – Надя всплеснула свободной рукой. – Это же я все время с друзьями тусовалась. Это же мне надо было постоянно дополнительно учиться, чтобы на юрфак поступить. Это же у меня не было времени встречаться с тобой…

– Надь, ты опять?

– Да, опять! Заладила одно и то же, достала бедного мальчика своими истериками, – Надя сорвалась на крик, но тут же испуганно покосилась на дом – не услышали бы родители. Она подошла к забору, выходящему на дорогу, и с силой ткнула одну из досок кулаком. – Ладно, Роберт. Я все поняла…

– Надь, ну не злись, ладно? Ну, прости! – в голосе парня послышалось сожаление.

Надя прижалась лбом к шероховатой деревянной рейке, соединяющей доски забора, и снова заплакала.

– И ты меня прости! Мне так плохо здесь! Я сама не знаю, что говорю, – произнесла она, тихо всхлипывая и не замечая, что своей густой челкой преградила дорогу цепочке муравьев, бодро перебирающим лапками по рейке. Строй распался, и насекомые суетливо разбежались в поисках обходного пути.

– Не плачь, не надо. Надь, мне надо идти, – девушка отчетливо услышала, как какой-то парень позвал Роберта, и поняла, что он снова встретился с друзьями. – Я тебе позвоню, ладно? Целую!

– Да, звони, конечно, – ответила она, растирая слезы по щекам. – И я тебя. Пока.

В трубке послышались гудки, и Надя, как никогда прежде, осознала глубину безысходности и отчаянности своего положения. Она конвульсивно всхлипнула и вытерла нос рукой. Неужели все вот так и закончится? Больше никогда в ее жизни не будет радости. Больше никого она не полюбит так, как Его. Да ей и не хочется никого любить, пока Он живет на этом свете. В их любимой Казани, куда она больше никогда не вернется. Так и останется пропадать в этой дыре! Она зажмурилась и с невыразимой болью в груди вспомнила, наверное, самое счастливое из всех их свиданий…

– Надя! Я здесь! – голос Роберта доносился откуда-то сверху.

Надя запрокинула голову и увидела друга, машущего ей с крыши пятиэтажки.

– Иди сюда!

– Ты с ума сошел? – крикнула Надя и расхохоталась на весь двор. – Как ты туда забрался?

– Поднимайся на пятый этаж, я тебя там подожду! – услышала она в ответ, и Роберт скрылся из виду.

Надя сломя голову вбежала в темный подъезд и помчалась вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Она и не заметила, как четыре этажа остались позади, и вот девушка уже стоит на лестничной площадке пятого. Сверху, над самой головой, раздался скрип – посмотрев на потолок, она увидела открытую дверцу люка. В проеме показалась голова Роберта. Он широко улыбнулся и протянул руку. Надя, недолго думая, вцепилась в нее и полезла вверх по железной лестнице, привинченной к стене. Забравшись на плоскую крышу, она перевела дыхание. От быстрого бега стало жарко, на лбу выступили капельки пота. Девушка сняла красный берет и засунула его в карман черной куртки из искусственной кожи. Роберт смотрел на нее и смеялся. А Надя смотрела на него большими круглыми глазами и чувствовала всем сердцем некую важность происходящего.

– Идем, – крикнул парень и потянул ее за собой.

Надя послушно побежала за ним по черному смоляному покрытию, приглушающему звук шагов. У самого края крыши они остановились, и девушка с опаской взглянула вниз.

Стоял солнечный мартовский день. Весна уже вовсю гуляла по улицам, дыша на сугробы потеплевшим дыханием. Снега с каждым днём становилось все меньше и меньше, а то, что еще осталось, лежало грязными кучами в углах двора, под скамейками и вокруг детской площадки. Воздух был наполнен запахом влажной земли и звуками капели. В огромных черных лужах резвились довольные воробьи, а дворовые кошки, наоборот, ходили осторожно, на цыпочках, боясь замочить лапки. Покрытые толстым слоем грязи машины выстроились у подъездов, и на их стеклах красовались сердечки, выведенные пальцами романтически настроенных особ.