Запыхавшийся Котька подбежал, молча сверкнул преданным взглядом и зарылся в снег. Сташка вытолкнул себя на Поляну. Он был как во сне, не знал, что делать, но верил: его собственная ледяная воля и неуязвимые протоколы системы все сами сделают. Он прошел несколько шагов, и снег под ногами вдруг превратился в голубой лед, а воздух вокруг стал густым и синим. Волшебный Котькин пенек исчез, а Сташка переступил на толкнувшихся снизу, прорезавшихся из-под поверхности ледяных коньках и улыбнулся. Он – свой. Он – хозяин.

Лед сиял, а под ним медленно, будто во сне, кружилась глубокая черная вода. Он чуть толкнулся и описал легчайшими лезвиями первый круг, в жуткой бездонной тишине слыша, как поскрипывает лед коньков о лед Поляны. И рванулся в летящее скольжение. Он вспорол собой синий светящийся воздух, и крыльями от плеч полетели темные искры. Небо, черное и такое же бездонное, как вода подо льдом, кружило над головой восемь родных огромных звезд. Очень-очень знакомая неистовая музыка позванивала и шуршала под ледяными коньками; мелькнул за краем, в снегу, ушастый испуганный комочек, такой родной, и исчез, остался в прошлом…

Слишком хрупкими были ледяные, истирающиеся с каждым скольжением коньки, слишком прозрачным был тонкий лед под коньками, а кипящая вода подо льдом – слишком черной. Казалось, что все эта ледяная бездонная поляна поднялась и, сияя голубым жутким светом, летит сквозь ночь, чуть кренясь от невозможной скорости и кружась вокруг своей оси. Надо успеть, пока коньки не истерлись. Там, подо льдом, вовсе не вода и не ночь, а темное как космос, страшное будущее время. Ошибаться нельзя. Надо точно и быстро вычертить на льду повеление, которое обязательно должно быть сопряжено с тем, чего хотят звезды наверху, а чего? Он же хотел одного – настоящую жизнь, и потому скорей разбирал мучительную музыку, расплетал неправильные созвучия и вычерчивал льдом по льду мелодию для единственно возможного слова: «Домой!»

Клубящаяся тьма подо льдом стала успокаиваться, башка горела синим, танец летел к последнему радиусу – и время послушно застыло бездонным озером под зеркалом льда, во тьме которого отражалось такое же спокойное небо. Сташка прочертил последнюю двойную дугу и, едва остановился, с неба обрушился тяжелый холод и сшиб на колени. Прямо на порог открытой невидимой двери. Там сияла черная бездна. Нужно – туда, и он наклонился вперед и вывалился во тьму. Стал крошечной теплой точкой, падающей в ледяной бездне – так с ним уже было когда-то, когда? До рождения? До того, как он стал мальчиком Сташкой?

Только некогда об этом думать, потому что его суть, бессмертный поток отважной наглости, что-то творила поверх его детского сознания. Несла вперед сквозь мрак. Он узнавал свою суть, беспощадную волю, жизнь за жизнью гнавшую его к душераздирающе важной цели, которой даже и понять-то сейчас не мог. Да – стать собой. Всего-то. И теперь – он летит во мраке, Сеть послушно переносит его в обычную явь, в настоящее, истинное время, в жизнь, и сам он – настоящий, вот только – КТО? КТО?!

Ну, кто… Он сам. Создатель Сети. Хозяин. Один из Двоих. Бессмертный разум, потому что они с Ньико создали Сеть и прикончили смерть… Но воплощаться так трудно… Кванты складываются столетиями… Обрывки смыслов ускользали, не поймать. Нужен интерфейс. Где-то он ведь его припрятал хорошенечко, где… А так – все наугад… Ну, ничего, так тоже можно. На то и рассчитывали, чтоб – хоть как, хоть в каком состоянии – Сеть принесла домой…

Он летел. Он был какой-то черный ветер, а не мальчик… Какой-то страшный и тяжелый, холодный черный зверь… И одновременно – Сеть. Простая и неуничтожимая. Связавшая восемь звезд – в одно существо. В Дракона из звезд. В него.

Совсем близко человеческим голосом запел волк. Позвал к себе, и этот зов космически идеально совпал с решением его собственной воли. К нему, к волку. Он доверился и зову, и этой воле, и летел во тьме тяжелой промерзшей зверюгой с крыльями в полнеба, внутри которой беспомощным червячком извивался его нынешний ребячий ум. Наконец вывалился из Сети, врезался в тусклый безжалостный свет – и безвольно покатился по каменным плитам.

Зов оборвался.

Звякнули об камень и разбились ледяные коньки. Сташка лег на пыльный камень щекой и вдохнул холодный горький, родной воздух. Глаз не открыть. Дышать надо… Пахнет прежним… Загрохотали тяжелые шаги, и кто-то подхватил на руки, кто-то, кто пах горечью и домом… Волк.

5. Смотритель маяка

– Это только приснилось?

Он помнил лишь прозрачный лед над черной бездной протоколов Сети и движение сквозь страшную тьму. Вот бы открыть сейчас глаза и увидеть комнатку в доме-дереве… Но чужие, новые запахи и тоскливое постанывание обожженных нервов и крошки надежды не оставляли.

Он открыл глаза.

Закрытая черная дверь. Серые стены, мягкий свет сквозь плотные задернутые гардины, успокаивающий запах чистоты от белоснежных подушки и одеяла.

А может, лес, волк, Котька, агашины пирожки, снег, Поляна ему лишь привиделись? Поймавшие его – с их уколом-то… Может, из-за их лекарства ему только показалось, что он от них убежал? Кто знает, на какие видения способен паникующий мозг? И он теперь – у них, у врагов? Ну уж нет. ЛЕС не мог присниться. Он есть. ЛЕС – он в точке «всегда», вокруг которой выстроена Сеть. ЛЕС – это ядро, ноль координат, точка спасения и новых начал… Голова болит. Потому что без… Без чего? Сташка потерял мысль. Сел и огляделся. Комната пуста. Только кроватка и черный тяжелый стул, на котором его штаны и свитер. На полу – ботинки. Что, все в порядке? Он здесь, дома, и это главное. Сеть не подвела… Какая Сеть?

Вот-вот сорвет мозги с резьбы. Не вспоминать. Отвлечься.

Он сел и укутался в одеяло. Голова кружилась. Вспомнил о волке – он-то ведь не примерещился? Он где-то здесь, где-то рядом. Им тут все пахнет, он был тут… Где он? Идти искать? Он встал и по холодному полу подошел к окну – но увидел лишь синее небо высоко над черной-черной близкой стеной. Ноги стыли. Если смотреть из окна вбок, справа было видно лишь все перекрывавший выступ балкона, слева – солнечную узкую полосу на черной стене. Но сама эта высокая черная стена, сложенная из огромных каменных блоков… Где же это он ее видел раньше? Босые ноги совсем замерзли на полу, он поджал одну, посмотрел вниз – а мрамор пола точно такой же черный. И почему-то так и должно быть. Ой. Он очнулся, забыв, что пытался вспомнить сию минуту, растерянно оглядел комнатку. Что же, он тут заперт? Он подошел к двери и легонько толкнул. В приоткрывшийся проем потянуло странными, тревожными запахами и звуками. И чем-то знакомым. Точно. Пахнет. Знакомым. Нужным. Горьким. Он попятился, вернулся к кроватке и скорей оделся и обулся, нервно прислушиваясь к тишине. Волк где-то рядом.

Вышел. Снаружи в большой комнате, просторной и красивой, никого не было. В широком, с высоким потолком коридоре – тоже никого. По сторонам редкие громадные двери. Он тихонечко двинулся вперед. После нескольких шагов его затошнило от внезапного головокружения. Он прислонился к стене переждать круговерть и качание. Никого вокруг близко нет. Надо скорей дальше.

Коридор вывел в просторный холл, и Сташку накрыло мучительно родным запахом и с ним – прозрачной бурей надежды, тоски, нетерпения, чьей-то родной, узнаваемой воли, которую он чуял всю жизнь. Это не кажется… Это…Это правда так его тут кто-то ждет?! Надо спешить, и он побежал влево через холл – туда, откуда сильнее пахло волком. Ботинки застучали по паркету. Он наискось пересек холл и влетел в сумрачный, несмотря на светлые стены, коридор без окон, со слабо освещенными поблескивающими картинами на стенах. Это место он знал… Не оглядываясь, побежал мимо старых узнаваемых мозаик на стенах: это из Геркуланума…это из Венеции…это из Плеяд…эта с охотниками он забыл, откуда…Скорей, скорей… Эта с парусниками тоже из Доменов, а точнее – острова Аши… Ему было так плохо, так медленно он бежал, так боялся, что кто-нибудь нагонит и остановит – заветные двери показались спасением. Он распахнул их и вбежал в огромную солнечную комнату.