выпало мне свидание.
Такое свидание, которого не было еще ни у одного смертного.
Счастливый встречей с образом любимого, я говорил:
Чтобы утолить свою жажду свидания,
Я рад провести время и с призраком.
И так я сидел, потрясенный, с сердцем, опутанным его разметавшимися кудрями, с душой, прикованной к изгибу его бровей, с разумом, опьяненным созерцанием его очей, склонив охваченную страстью голову на руку. Я положил всю свою жизнь к ногам этого стройного красавца, и дух мой был в смятении, как его непокорные кудри, а настроение более мрачно, чем его черные родинки. Временами я говорил, извиняясь:
Я стыжусь посещения твоего призрака потому,
Что мне нечем его встретить, кроме воды слез и жаркого из сердца.
Порой же я в восторге повторял:
Ты ушел с сотнею стонов — я счастливей счастливого:
Сердце мое охватил жар, грудь моя в огне.
Тут от этих разговоров влюбленное сердце встрепенулось и, так как у него не оставалось больше терпения, кинулось в ноги призраку, говоря:
«О свет очей влюбленных, владыка красавцев»!
Ты мало слышал историй о влюбленных.
Послушай, послушай — это дивная история.
Вот уже много времени, как я попало в силки твоих кудрей и стало жертвой твоих кокетливых взглядов.
Я самое смятенное изо всех — из-за твоих непокорных кудрей,
Я самое разбитое — из-за твоих пьянящих взоров.
И все это время
И уголка твоих губ я не коснулось, зато,
Когда касаюсь твоих локонов, кланяюсь в пояс.
О желание души моей!
Разве не сердце за сердце?.. Будь справедлив!
Каково мне, когда я жажду встречи с тобой, а ты равнодушен.
Никогда, никогда
Не скажешь ты: есть у меня бедняга,
Покинувший страну счастья.
Побойся бога:
Остановись, ведь влюбленные не вершат всего того, что в их власти.
Или начинало оно говорить наставительно:
«Едва душа удалится от своего лика,
Как скроются от нее чудеса мира».
Когда эти речи и разговоры затянулись, я вскричал:
— О сердце!
Ты становишься наглым, приди в себя!
А бедное сердце на известном всем языке сказало: «Ах, Обейд Закани!»
У ног нет силы бежать прочь от возлюбленного,
А в душе нет сил надеяться.
Оставь меня с ним еще ненадолго.
Ведь здесь мой продавец вина — здесь и гибель моя.
И нет у меня ни сил сопротивляться —
Ведь я нищий из толпы, окружающей султана, —
ни сил бежать прочь —
Я пленник любви к возлюбленному.
* * *
Ни арбитру не пожалуешься на его неправоту,
Ни судьбе — на его тиранию.
От стонов бедного сердца зарыдали двери и стены, и вдруг стены дома, опора жилища, треснули, и в щели показался некто…
Тот, кого да не увидит никто во сне!..
* * *
Красный и белый, сизый, лиловый и алый.
* * *
Он высунул голову, и показалась борода…
Борода! О, что за борода, что за борода!..
«Салам алейкум»[177], — сказал он, и меня бросило в дрожь от его жуткого вида. Я вскочил с места и прошептал:
Кто ты? Сатана, злой дух или оборотень?
Или ангел смерти, явившийся за моей душой?
Он громко захохотал в ответ:
— Ха-ха, да ты не узнал меня? Меня зовут Риш ад-Дин Абу-л-Махасин[178]. Я пришел успокоить твое бедное сердце, страдающее от жестокости возлюбленного.
Я тихонько вздохнул:
Что до тех, кому ты — украшение,
Скажи, каково же для них тогда безобразие?..
Он произнес:
— Я тот, кого господь неоднократно поминает в Коране. В истории Адама говорится: «Борода и платье признаки доброго»[179]. А в истории Моисея сказано: «Не хватай меня за бороду и за голову»[180]. Пророк же почтил меня такими словами: «Милость это господня, что он украсил мужчин бородой, а женщин — косами». Происхождение свое я веду из рая. Арабские красноречивцы говорят, восхваляя меня: «Борода — это украшение». А некоторые называют меня крыльями архангела Гавриила и говорят:
Когда у возлюбленного пробивается борода, красота его улетает.
Ибо борода — крылья, на которых летит красота.
Владыки милостей называют меня Хызром[181] и в качестве примера приводят такой стих:
Уста его — живая вода, и пьющий из них —
Хызр, который не подвергнется тяготам пути.
* * *
Юсуф
[182] искал в ямочке подбородка место твоей красоте,
Хызр за твоим пушком пришел на берега источника живой воды.
Некоторые люди сравнивают меня с гиацинтом, темным и кудрявым, и говорят:
Ты как гиацинт, высунувший голову среди лепестков жасмина.
От тоски по тебе готов я лишиться жизни.
Еще более удивительно, что некоторые называют меня «трепальщиком хлопка» и говорят обо мне якобы с моих слов:
Я растреплю себя всего близ твоего квартала,
Чтобы ты знал, какой я трепальщик хлопка!
Другие сравнивают меня с зеленью и говорят:
Сад твоих щек — лучшее зрелище для взирающего на него,
Словно роза — ведь и ее украшает зелень.
