К концу этой «исповеди» голос мальчик больше походил на жалобное мяуканье обиженного котенка.

Эвен еще долго будет крыть себя отборными матом за то, что не плюнул в тот момент на все эти «воспитательные» меры и чувство личной свободы и не обнял своего малыша. Вместо этого он холодным, что ведро ледяной воды, голосом резюмировал:

— То есть, не доверяешь? Я правильно понял?

— Доверяю, но…

— Но не доверяешь. Ясно.

И ведь видел же, что зеленющая глазурь под этими розовыми веками уже вся покрылась влагой, но как же сложно переступить через себя и свою хваленую независимость.

— Эвен, пожалуйста… Только не бросай меня из-за этого… Я же честно тебе все объяснил. Я постараюсь научиться не дергаться так каждый раз.

— Нет, это просто какой-то феерический пиздец! Из-за чего я тебя бросить должен?! Ты, выходит, даже не веришь в то, что я тебе той ночью говорил? Забыл разве?!

— Я… Я не забыл! — соленые ручьи тонкими ниточками потянулись по щекам. — Просто… У нас не получилось тогда. Вдруг ты… ты сомневаться начал?

— В чем?! — не сдерживаясь, все-таки рявкнул Эвен.

— В том, что стоит добиваться… меня… Ну, в смысле…

— В смысле «трахнуть девственника и кинуть его после первой ночи», так? Дак ты, по-твоему, меня удерживаешь возле себя лишь моим «необузданным» желанием засунуть в тебя член целиком, а не на верхушку?

Исак закрыл лицо руками и изо всех сил, словно безумный, замотал головой из стороны в сторону.

— Посмотри на меня, пожалуйста, — чуть тише попросил Эвен.

— Н-не-ет-т, — раздалось сквозь всхлипы.

— Ну, oкау. Рассчитываю тогда хотя бы на то, что ты услышишь меня. Так вот запомни, пожалуйста, раз и навсегда: я встречаюсь с парнем не для того, чтобы терпеть бабские истерики на пустом месте. И еще кое-что реши сам для себя. Что тебе важнее: доверие ко мне или ничем неоправданные страхи быть слитым мною из-за какого-то херова стереотипа про «поиграл и бросил».

Эвен едва ли успел закончить свою «воспитательную» тираду, как Исака и след простыл.

Он не побежал за мальчиком. Обильно сплюнул себе под ноги комок слюны, скопившийся в глотке, и покинул этот укромный закуток, сперва проклиная себя за то, что «связался с этим малолеткой» и тут же проклиная самого же себя за подобные мысли.

«Какое может быть «связался», если люблю его так, что кровь в венах стынет… Как быть-то теперь?!»

Ради чего тогда все, что он делает вне стен этой школы, если только последние пару месяцев он понимал, зачем ему это вообще нужно. Да затем, чтобы мир этот стал чище и светлее для его любимого мальчика. А зачем еще все это? Без смысла. Потому как смысл придается любому делу, если только всё во имя самого важного для тебя человека, а не ради бестелесных теорий. Если только все это во имя безграничной, безоговорочной, бескомпромиссной любви к этому человеку.

***

Неплохое окончание триместра. Теплое Рождество с бабушкой и отцом. Любимые кулинарные шоу и влоги, которые можно смотреть с утра до вечера и пробовать самому приготовить что-нибудь из понравившихся рецептов. Все просто «идеально».

Не радует.

Потому что не разговаривал и не приближался больше, чем на два метра к тому, кто давно всецело занимал все мысли и чувства безрассудно, так как только и может быть первый раз в шестнадцать лет, влюбившегося в него мальчика с совсем провалившимися за эту неделю, некогда так по-милому пухлыми, щечками и печальными, обрамленными сине-желтыми от бессонницы кругами, глазами.

Когда он выбежал в тот день от Эвена после всех этих выяснений отношений, его так и подмывало приехать домой к Насхайму и прокараулить его хоть до поздней ночи. Лишь бы только «не потерять» его. Он бы, может, так и поступил, но позвонил отец, сказал, что бабушке не здоровится и было бы неплохо успеть сменить его до ухода на вечернюю смену.

С бабушкой, к счастью, все обошлось, чего было никак нельзя сказать о надломленном сердечке Исака.

Где-то в глубине этого болящего сердечка он чувствовал, что это еще не конец, что Эвен не лгал ему, когда признавался в любви и обещал всегда быть рядом, но ведь в шестнадцать лет так сложно доверять времени и его мудрости!.. И кажется, что еще одна лишняя минута в разлуке, одно не присланное вовремя сообщение и один не совершённый в нужный момент звонок и всё: вам больше никогда не быть вместе.

Вроде бы, все понимал, но боялся безумно. Стыдно было признаться, но, выходит, Эвен оказался прав: он не доверял ему и не верил в искренность его чувств. И от осознания этого становилось в разы тяжелее.

Целыми днями и, что уж скрывать, ночами напролет ждал хоть пары слов от любимого «бунтаря». Но тот либо думал зеркально мыслям Исака, либо, чего мальчик боялся сильнее всего, начал подумывать о том, что ему не так уж и плохо без «истеричного малолетки».

Но время вновь оказалось мудрее… Или может, просто, кто-то там, в этой ли вселенной или за ее пределами, уже решил, что эти двое должны быть вместе. А иначе «зачем это всё»?

От рождественских каникул оставалась неделя, и Исак оказался в доме один: бабушка с отцом вновь уехали навестить ее сестру. Безрадостно приготовив совершено пресный на его вкус омлет и сотворив какое-то подобие творожного пирога, мальчик уже приготовился провести остаток вечера за бессмысленным сидением на кровати и бездумным разглядыванием однотонной двери напротив, но в тот самый вечер у кого-то более мудрого и вечного были на него совсем другие планы.

«привет.выгляни в окно»

Исак чуть не подпрыгнул на своей уютной кровати, когда прочитал сообщение на засветившемся экране телефона.

Конечно, первым делом хотелось не то, что выглянуть, да что уж там, он бы и выпрыгнуть из него был рад.

Но вновь его что-то остановило.

«Даже если он там… А что потом? Что он мне скажет?.. А если пришел, чтобы расстаться «по-взрослому», не через взаимный игнор, а сказать все, как есть, и уйти… Наверное, в тот момент и умру… На том самом месте.»

«Исак, я же вижу, что не спишь. выйди тогда на минутку одну. только оденься теплее сегодня мороз: ((»

«На минутку?! То есть… точно всё…»

И вот уже соленая волна давит на глаза.

«Исак. на себя мне уже плевать, но я здесь не один. боюсь, еще пара минут и этот малыш примерзнет к моему животу.»

«Чего-чего?!»

Надо ли говорить, что из всех возможных чувств, что боролись в Исаке, желание увидеть любимого и любопытство насчет «замерзающего малыша» сражались на равных.

— Эвен!.. Ты же… Ты же здесь совсем заледенел!..

Мальчик, забыв о просьбе «одеться потеплее», выбежал на снег в одних домашних тапках и рывком утянул за рукав Насхайма внутрь дома.

— Проходи скорее, — прийдя в себя после первого порыва так долго сдерживаемых чувств, Исак немного смутился и отступил назад.

— Да я правда на минутку… Вот.

Надо было быть рядом и видеть в одно мгновение засиявшее лицо Исака. Дело в том, что как только Эвен осторожно раскрыл молнию куртки, между ее пол тут же высунулся маленький розовый носик, затем белая с серым мордочка и такой же окраски забавно торчащие вверх ушки. Следом показались серые лапки в пушистых белых сапожках и серый хвостик с белоснежным кончиком. Само же усато-ушасто-хвостатое существо зевнуло во всю мордочку и мяукнуло.

— Это ты как?.. Откуда?.. В смысле… Это мне?

— Ну, а кому же? — Насхайм аккуратно взял успевшего вцепиться крошечными, но цепкими коготками за ткань джемпера котенка на руки, затем все так же осторожно передал его Исаку:

— Правда, этот малыш не из питомника, извини. Подобрал в подъезде. Выхожу, а он сидит возле двери моей и дрожит. Но мы уже успели съездить в ветлечебницу и сделать все нужные прививки. Так что… Если твои не будут против, возьмешь себе? Меня целыми днями дома не бывает, ухаживать некому.

— Спрашиваешь! Конечно, возьму, неужели на улицу такого маленького выгонять?! А бабушка с отцом против не будут, — затараторил Исак и зачем-то добавил, краснея. — Их, правда, дома нет сейчас. Только через два дня вернутся. Но они не станут возражать, уверен.