«Хотя Пелагея наверняка считает своих родителей образцовыми, кто знает – может, и я ничего не понимаю в жизни?» – подумал Федор.

Мама прервала его размышления.

– Зачем ты так строго, Матвей? – повторила мама, когда отец вышел в прихожую, стараясь прикрыть спиной трон со своими вещами.

– Да пойми, Таня, – сказал он, одновременно делая знак Федору, что хочет поговорить в кабинете наверху. – Вы, женщины, верите эмоциям, а мужчина должен думать. Вот нравится тебе Дэв, и ты подделываешь под это вывод, что он твоего круга. С чего ты взяла, что он твоего круга? Ты хочешь так думать, потому что он понравился тебе, а понравился, потому что хорошо ел и умно говорил. Помнишь, ты утверждала, что Гришка ужасный человек? – Он говорил про мужа старшей сестры Федора, которая давно жила в Нью-Йорке. – Он не поздоровался с тобой, и ты надумала плохое.

– Так он не поздоровался! – сказала уверенно мама, и отец усмехнулся.

– Он забыл надеть очки! Он забывчивый. А чтобы делать громкие выводы, нужно знать больше. Потом он подарил тебе цветы, и ты поменяла мнение. А потом еще и еще поменяла! – Отец вдруг сделал бесстрастное лицо. – Пока они не сбежали от тебя на другой континент!

– Чего это ты выдумываешь? – напала мама, уперев руки в боки. – Мы прекрасно жили вместе…

я всегда… почти всегда молчала!

Отец закивал, и оба они улыбнулись. Гриша и вправду уехал в Нью-Йорк только потому, что ему предложили работу, и теперь жил с сестрой Федора в Бруклине и воспитывал двух мальчишек. Но и мама Пелагеи, переживая за дочь, не всегда молчала.

– А надо думать логически! – продолжал отец свою мысль. Он заметил, что деревянный плинтус у стены отошел, нагнулся и рукой с силой прижал его, пальцем утопив вылезшие шляпки гвоздей. – О чем я говорил? Ах да. Я не хочу, чтобы вопрос выбора жены определялся только эмоциями, хотя поверь, я так же, как ты, хочу видеть в этих людях хороших, порядочных людей, а Пелагея мне очень нравится. – Отец поднялся на две ступени, держась за черную трубу, вокруг которой вилась лестница, и говорил оттуда. – Дело не в строгости, а в вопросе моего ума: «Кто эти люди? Каковы их реакции на мои вопросы? Насколько они честны? Можно ли с ними говорить на одном языке? Смогу ли я с ними договориться?» Все это надо выяснить сейчас, на берегу, потом появятся дети и будет поздно. Вот я почему на тебе женился? Потому что ты дочь профессора Душевина и его жены, людей большого сердца и доброты!

– Хорошо, хорошо, – сказала примирительно мама и ушла на кухню. – Тебе-то очень повезло со мной! – послышался ее голос. – Но Дэв с таким аппетитом ел. Он не может быть плохим человеком!

– Федя, помнишь, что говорил Андрей Болконский? – сказал отец, выйдя на темный второй этаж и рукой привычно нащупывая выключатель. – «Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет, не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал все, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно, а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда не годным… А то пропадет все, что в тебе есть хорошего и высокого. Все истратится по мелочам»[9]. Вот почему я женился поздно и…

– Ты все видишь в мрачном свете! – крикнула с кухни мама (они любили переговариваться из разных комнат и этажей). – Помнишь Хайяма? В окно смотрели двое. Один увидел дождь и грязь, другой – весну и небо голубое.

– И как это ты все слышишь? – деланно разозлился отец.

Федор с отцом зашли в маленький кабинет, интерьер которого напоминал экспозицию быта американских индейцев в Бруклинском музее. На потолке покачивалось березовое каноэ с Амазонки, со стены глядело чучело белоголового орлана, расправившего длинные черные крылья, под чучелом на стене отец развесил удэгейский охотничий костюм, спасший его в одиночном походе по тайге, на полу валялась груда камней из разных мест, ледоруб с оборванным темляком, деревянное весло, золотые кубки по десятиборью, отец не знал, куда их деть. По всем стенам были развешаны фотографии их семьи разных времен, фотографии отца с бородатыми геологами, на фоне пещер, раскопок, морей и снежных вершин. Матвей Ребров посмотрел мир, прежде чем женился.

Отец сел за дубовый, стертый посередине стол, за которым в Аше работал его отец Захар. Федор еще помнил, как дедушка, опустив яркую лампу и склонив крупный прямой нос, ставил логарифмическую линейку на белый ватман и остро наточенным карандашом аккуратно, с мягким шорохом чертил чертежи. Отец покрутил в руках чугунную статуэтку Дон Кихота и вдруг, ничего не сказав, ушел ставить баню, попросив дождаться.

Федор, радуясь отсрочке разговора, оглядывал предметы, знакомые и любимые им с самых первых дней детства, когда он был высотой с кочергу и, сидя на пластмассовом горшке, мечтал о жизни на полную катушку. Только много позже он понял, что родители его были интересными сильными люди, видавшими сплавы, походы, стройотряды, пятилетки, перестройки, путчи, танки, деноминации и дефолты. Они теряли накопления, вновь накапливали, опять теряли и сумели сохранить теплое отношение к людям, безо всех этих насмешек и ненависти. Родители просто работали, шутили, смеялись, никогда не говорили о сложностях, и все получалось легко.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.