Как-то однажды после очередных размышлений, один единственный логичный вариант обрушился на Томлинсона, как ведро ледяной воды. Он понял, что изменилось и почему руки Стэна больше не дарят ему того же спокойствия, теплоты и любви. Это стали делать другие руки. Руки Гарри. После тех самых первых объятий.

Внезапно всё сошлось, показавшись таким очевидным. С первого дня Луи называл Гарри особенным. Спустя неделю Луи считал Гарри ребёнком мечты и всё ещё удивлялся, как Энн удалось его так воспитать. Через месяц Луи считал, что Гарри прекрасный друг, несмотря на разницу в возрасте. К моменту, когда до него всё наконец-то дошло, прошло уже пол года. Через пол года Луи начали пугать мысли, что он считает Гарри очень привлекательным. Это попахивало откровенной педофилией, а это было неправильно. Мозг отказывался принимать это чувство внутри него от того, что это конфликтовало с моральными и нравственными правилами, заложенными с детства. В какой-то момент всё стало слишком тяжёлым, и Луи сдался, просто позволив себе считать, что Гарри красивый. Он пообещал, что разберётся во всём. Он пообещал себе, что когда Гарри подрастёт, всё станет понятнее.

В десять лет Гарри стал только красивее. В этом возрасте вокруг Гарри начало собираться очень много девочек, которые мечтали о его внимании. Он привлекал их даже простым взглядом, не говоря уж о ямочках, улыбке и кудрях, которые приобрели шоколадный оттенок и начали сильнее завиваться.

Когда Луи уходил в отпуск, к Гарри приходили другие няни. И они были для него только нянями. Он относился ко всем вежливо, но просто не воспринимал их больше, чем работников. А что касается девочек? Гарри не смотрел ни на одну. Энн думала, что, возможно, ему просто рано первое внимание девочек. Только вот, похоже, дело было не в этом. Всё пришло к тому, что в десять лет Гарри чувствовал себя спокойно и доверял только семье, лучшему другу Найлу и своему другу-няне Луи.

Луи же буквально жалел, что он не его возраста, потому что да, он любил этого мальчика. Он наплевал на пятнадцать лет разницы и откровенную нелегальность ещё года два назад. В конце концов, он может любить ребёнка даже самой неправильной любовью, если при этом они всё ещё друзья друг для друга. Он не причиняет ему никакого вреда. Он всё ещё со Стэном. Он смирился с тем, что несчастлив, а радость приходит к нему только в доме Стайлсов в виде потрясающего ребёнка с солнечными глазами. Боже. А ведь когда-то «Стайлс» — была для него просто забавная фамилия.

Гарри с Луи были невероятно близки. Словно настоящие лучшие друзья, а не просто люди, связанные «деловыми отношениями». Гарри привязался к Луи ровно настолько, насколько Луи привязался к Гарри. Из-за того, что Энн была вынуждена из-за «развода» сама поднимать сына, её часто не было дома по ночам и услуги Луи были нужны чаще обычного. Он зарабатывал больше Стэна, а в их квартире он просто иногда ночевал и то не каждый день. Его парень временами подвозил его к дому Стайлсов вечерами, как, например, вчера, когда Энн ушла на работу в ночь.

— У меня есть шанс, что я увижу тебя хотя бы завтра вечером? — спросил Стэн с надеждой, хотя и знал ответ.

— Прости, но скорей всего мне придётся остаться тут на пару дней.

— Мне начинает не нравиться твоя работа.

— Между прочим, Энн мне хорошо платит. А я плачу за нашу квартиру, и мне нравится эта работа, так что помалкивай.

Дело попахивало ссорой, которые стали привычным делом за последние лет пять. Луи знал причину, но он успел облюбовать местечко в своей прекрасной крохотной зоне комфорта и противился переезжать из неё за границу.

— Ты сидишь с чужими детьми и…

— С ребёнком, Стэн, — поправил его Томлинсон, — С одним ребёнком. И Гарри не чужой. Не трогай его. — огрызнулся Луи, потому что никто не может плохо говорить о его маленьком мальчике.

— Хорошо-хорошо, — сдался Стэн и подошёл ближе к парню, взяв за руку. — Но просто пойми, Луи, что я хочу, чтобы мы вместе сидели с нашими детьми…

П-простите что? Томлинсона сейчас вырвет от только самой идеи о совместной семейной жизни и детях со Стэном. Минуту, так ведь не должно быть в его зоне комфорта, верно? Он должен хотеть этого, иначе эти довольно длительные отношения не имеют смысла, и десять лет пущены в пустую с человеком, которого он, возможно, совсем не любит. Всё очень плохо. Нужно немедленно что-то с этим делать. Срочно.

— Луи? Ты слышишь меня?

— Извини, я задумался, — признался Луи и услышал звонкий, но от чего-то противный смех Стэна.

— В твоём стиле. Что ж, ладно, тебе надо идти. Удачи, детка.

Нет. Правда. Луи сейчас стошнит.

Стэн поднимает его голову за подбородок и целует Томлинсона, которому просто приходится отвечать, хоть и без малейшего желания. Он просто не хочет ссоры и истерики сейчас, потому что в доме его ждёт кудрявое чудо.

— Мне пора, — бросает Луи, отстранившись раньше времени от Стэна, и идёт к двери, замечая, как его парень садится в машину и уезжает.

Если честно, Луи совсем устал от этих отношений. Он не понимал, почему они до сих пор имеют место быть, но не знал, что его держит. Нужен был пинок под пятую точку.

«Я в дерьме» подумал он, но как только его нога переступила порог дома Стайлсов, топот детских ног и звонкий голос ребёнка заставил Томлинсона в миг забыть обо всём.

У Луи уже около трёх лет была своя комната в доме Стайлсов, где были только такие самые важные вещи, как несколько футболок, пара шорт, зубная щётка, паста, расчёска и прочие мелочи. У него была своя кровать, но почему-то всё, в любом случае, пришло к тому, что они спали с Гарри на одном диване. Он всегда прижимался к Луи всем своим крохотным телом и только тогда мог спокойно засыпать. Мальчик никогда не чувствовал себя дискомфортно, хотя из-за своего возраста и любопытства он задавал иногда самые глупые вопросы, по одной простой причине: Луи всегда отвечал ему без смешков и упрёков. Просто отвечал, даже если вопрос был неловким. Именно поэтому вечером Гарри пришёл к Луи со своим очередным странным вопросом.

— Лу? — позвал мальчик, сидя на полу, пока они играли в дженгу.

— Что, малыш? — Томлинсон до сих пор называл его так, да никто и не был против.

— Ты…ты умеешь целоваться?

Луи чуть не уронил башню от этого вопроса, но она лишь сдвинулась и теперь больше походила на Пизанскую.

— Хаз, мне уже двадцать пять. Конечно, умею, — ответил он максимально непринуждённым голосом.

Сердце Луи сейчас совсем не билось примерно раз в пять быстрее обычного. А если и билось, он никогда никому этого не расскажет.

— Как ты научился? — поинтересовался мальчик с максимально невинным взглядом. Господи.

— Это просто приходит, Хаз.

— А когда я научусь? — спросил Гарри, и Луи мысленно начал молиться, чтобы он не спрашивал это из-за какой-нибудь девочки в школе.

— Когда-нибудь ты встретишь человека, которого полюбишь и захочешь поцеловать, и ты научишься этому сам.

— Как понять, что человек тоже хочет тебя поцеловать?

— Ну, знаешь, если вы будете любить друг друга, то вы имеете право целовать друг друга. А тот самый момент…ты его просто чувствуешь. Понимаешь?

Гарри молча кивнул, что означало, что его устроил ответ. Но, кажется, что-то его всё равно мучило.

— Лу? — снова спросил мальчик, вытянув свою палочку из башни и поставив её сверху.

— Да?

— Я видел тебя сегодня с каким-то парнем в окно. Вы поцеловались. Так можно?

— Как именно, Хаз? — уточнил Луи, умалчивая от мальчика, что тот момент был определённо не самым лучшим в его жизни.

— Ну, вы ведь оба мальчики, так? Одна учительница в школе говорила нам, что…

— Она не права, — немного резко сказал Луи, чем напугал Гарри, поэтому сразу же сбавил обороты. — Каждый может любить и целовать кого захочет. Ты тоже. Не важно, мальчик это или девочка. Это правильно, Гарри, потому что любовь всегда равна. Всегда. Понял?

— Да.

Снова повисло молчание, за время которого Луи и Гарри сделали по одному ходу в дженге. Башня наклонилась, но всё ещё была вполне устойчива.