Ни один мудрец не раскроет смысл словосочетания «настоящая любовь». Никто не знает, как её распознать и как отличить, например, от мимолётного увлечения. Не существует универсального эталона настоящей любви, подобного эталону метра в Париже. Остаётся лишь ждать такую любовь, как чудо. Непостижимое и непредсказуемое. И, может быть, оно когда-нибудь случится. Может быть! Быть может…
Мой новый незнакомый
Великий театральный режиссёр, Константин Сергеевич Станиславский, учил, что всё самое интересное происходит в тишине, в зоне молчания. Мне недавно довелось убедиться в его правоте.
Это было весной. На дворе ласковый май. Я стоял на трамвайной остановке. Рядом со мной – мужчина лет 40-45. Ждём. Скучаем.
Мимо остановки прошла девушка. Молодая. Красивая. Длинные распущенные волосы. Стройные ножки из-под короткой юбки. Мой сосед проводил её пристальным взглядом. Пожалуй, чересчур пристальным. Он показался мне эдаким переростком, поскольку я сам никогда не смотрю девушкам вслед.
Девушка, ничего не подозревая, шла и удалялась от нас. Десять метров. Двадцать. Мой сосед по остановке буквально пожирал её глазами. Мне стало ясно, что дело не в гормонах, потому что мимо нас прошли и другие девушки. Тоже красивые. И в коротких юбках. Но он не обратил на них внимания.
Скабрёзная комедия для меня плавно сменилась мелодрамой. Присутствовать при чужом страдании – тяжкий труд, присутствовать при зарождении чьей-то влюблённости – удовольствие. Мой случайный незнакомый изменился в моих глазах, теперь он стал для меня солидным мужчиной, который не лишён, однако, способности к лирическим переживаниям.
Девушка удалилась метров на триста, и теперь манящие изгибы её тела рассмотреть было невозможно. А он всё смотрел ей вслед. Тротуар сделал поворот, и она скрылась из вида. Я полагал, что спектакль окончен. А он по-прежнему смотрел ей вслед. Только теперь он смотрел куда-то в пустоту. Точнее куда-то внутрь себя. Его глаза вдруг наполнились тоской, да такой, что мне стало как-то не по себе. Вот-вот на его щеке появится слеза. Мне показалось, что ему стало тяжелее дышать. Это было похоже на физическую боль. Лирическая мелодрама сменилась для меня драмой. Или даже трагедией. Теперь мой герой определённо вызывал у меня не желание съязвить, а живой интерес. Кто они друг для друга? Они были когда-то знакомы? Или нет? Она ему кого-то напомнила? Возможно, она нечаянно разбередила его давнюю, но так и не зажившую душевную рану. И он представился мне человеком, который умудрён жизненным опытом и перенесенными страданиями.
Ещё долго я был под впечатлением от увиденного. Я подумал, что из нас троих только девушка не узнает о произошедшем ничего. Она не узнает ничего, даже если прочитает эти строки. А жаль…
Любовь, которой не было
Будучи старшеклассником, я пытался найти универсальную формулу любви. Любовь равняется внешняя красота плюс родство душ, помноженные на своевременную встречу. Слишком просто? Пожалуй. Любовь больше похожа на уравнение с множеством неизвестных…
Я не обознался. Это действительно была Татьяна Сергеевна, мой школьный учитель. Она стояла на пешеходном тротуаре, расстегнув пальто, склонив голову и придерживаясь рукой за ствол клёна. Предчувствие беды придало мне храбрости, я подошёл к ней и спросил: «Татьяна Сергеевна, Вам плохо?». Она медленно, с неохотой, повернулась на звук моего голоса. «Олег? Здравствуй! Ничего. Всё в порядке».
Красота Татьяны Сергеевны с возрастом не потускнела. Идя по улице, она всегда стыдливо опускала глаза, как будто хотела сказать: «Да, меня природа одарила щедро, я знаю, и прошу меня за это простить!». Единственная женщина, на моей памяти, носившая тогда шляпку с вуалью. В ХХ-м веке вдруг что-то из далёкого и туманного ХIХ-го. Татьяна Сергеевна была аристократична не только внешне. Стоя рядом с ней, слушая её, хотелось вытянуть руки по швам, щёлкнуть пятками, будто шпорами, и застыть в подобострастном молчании. Или вызвать на дуэль какого-нибудь наглеца, посягнувшего на её достоинство.
Странно. От физической боли, которую Татьяна Сергеевна испытывала в ту минуту, её глаза стали ещё прекраснее. «Вас проводить?». «Да! Если можешь. Я живу недалеко, в соседнем доме». Она взяла меня под руку.
Пока мы шли, она посмеивалась над своей походкой и рассказывала о том, как когда-то давно перетрудила правую ногу, занимаясь в балетной студии. «Дальше я сама. Спасибо, Олег!». Я открыл дверь подъезда и придержал её, чтобы не захлопнулась раньше времени. Прощаясь, Татьяна Сергеевна увидела в моих глазах нечто такое, что заставило её изумиться и на несколько секунд забыть о боли…
К аудитории, где Н. В. проводила занятия по русскому языку и литературе, было паломничество. Во время переменок там можно было увидеть учеников и учениц разных классов, разного возраста. На Н. В. приходили поглазеть, от нечего делать, как на бесплатный концерт. Приоткрывали дверь, заглядывали в щелку, и убегали, хихикая и неестественно тараща глаза.
Н. В. была беременна. От старшеклассника. От своего ученика. И об этом знала вся школа. Что и говорить, ЧП районного масштаба. В глазах общественного мнения, учительница Н. В., разумеется, была «аморальная» и «безнравственная». «Нагуляла» и теперь «принесёт родителям в подоле». Совратила несмышлёныша. Сбила беднягу с пути истинного. И прочее, и прочее.
Каково это – слушать на педсоветах многочасовые проповеди своих коллег о «здоровой ячейке общества»? Каково это – носить в себе ребёнка, будучи погружённой в море осуждения? Накал тех страстей приводил меня в ужас, и я помню его даже сейчас…
Эти две учительские истории тогда сплелись в юношеском сознании в причудливую фантасмагорию мыслей и чувств. Я оказался неспособным руководствоваться мудростью, или хотя бы здоровым эгоизмом, который меня часто выручал. Мне было проще затянуть на шее своей любви петлю. И заставить любовь к Татьяне Сергеевне умолкнуть навсегда. А потом сказать себе: не было никакой любви, потому что и быть не могло! И принять свой самообман, как непреложную истину.
Женские тайны
Есть женщины, в присутствии которых на пять минут теряешь дар речи. Во всяком случае, по молодости, при первом знакомстве или при неожиданной встрече. Так было со мной, когда меня пригласил в гости знакомый – и не предупредил, что в то же самое время будет принимать свою сестру.
Знакомого звали Григорий. Болгарин. Красавец-мужчина. Его сестру звали Татьяна. Восточный тип: смуглая кожа, тёмные большие глаза, чёрные густые волосы, вьющиеся от природы. Свою неординарную красоту Татьяна не считала поводом для высокомерия и общалась непринуждённо.
Когда ко мне, наконец, вернулась способность говорить, случилась другая напасть: куда-то девался мой интеллект. Видимо, Татьяне наскучили наши попытки её позабавить и она стала искать развлечений на стороне. Её внимание привлёк Гришин ручной пружинный эспандер. Она вняла Гришиному совету не растягивать его на груди, наступила ногой на одну из ручек, а вторую потянула вертикально вверх. Не для самосовершенствования, конечно, а потехи ради.
Всему виной наличие зрителей, наверное. Татьяна действовала неосторожно. Ручка растянутого эспандера выскользнула у неё из-под ноги и ударила её по лицу. Татьяна выронила эспандер, закрыла лицо руками, быстро повернулась к нам спиной и замерла.
