Вика же, узнав о появлении незваного заокеанского гостя, отыскала его, и вскоре мы с изумлением наблюдали, как она мило с ним беседует, кокетничая и теребя пуговицы на его шикарном плаще. (Американец, как выяснилось, вполне сносно владел русским языком). Железный занавес, тогда казавшийся нам созданным на века, был сломлен Викой в считанные минуты.

Вику ярко характеризует ещё один эпизод, из ряда достопамятных. Мы гурьбой расходились по домам после удачной репетиции театра. Звучали шутки, дружеские розыгрыши, смех. Навстречу нам, чеканя шаг, шёл взвод солдат срочной службы. «Левой! Левой! Левой! Не растягиваться!», – командовал сопровождавший бойцов офицер. «Ну-ка, подержи!». Вика передала подруге свою сумочку и подошла к обочине дороги. Мы заподозрили, что она что-то затевает, и не ошиблись.

Когда служивые поравнялись с Викой, она, как ни в чём не бывало, наклонилась и принялась подтягивать колготки. Скрупулёзно. Сантиметр за сантиметром. На одной ноге, потом на другой. Её длинная юбка иногда оказывалась поднятой гораздо выше колен, делая доступными для взглядов роскошные виды.

Головы солдат, как по команде, повернулись к Вике. Равнение-на-Вику. Строй смешался. Управляемость и боеспособность подразделением на некоторое время была утрачена. У всех, кто был вольным или невольным свидетелем того сеанса массового гипноза, зарделись щёки. У всех – кроме Вики. Когда взвод скрылся за поворотом, она вернулась к нам, довольная и хохочущая. Кто в курсе, тот со мной согласится: во времена «застоя» увидеть нечто подобное публичному стриптизу можно было только во сне или в зарубежном кинофильме, да и то не во всяком.

Девушка не должна курить и прикасаться к алкоголю, даже к лёгкому вину.

Девушка не должна часто и подолгу смеяться, чтобы не прослыть легкомысленной.

Девушка не должна первой проявлять в любви инициативу, её удел – ждать предложений от парня.

Девушка не должна…

Я мог бы составить длинный список нелепых обычаев времён моей юности. Эти советские табу Вика нарушала ежедневно. Легко и непринуждённо.

Я не претендую на всесторонний анализ характера Вики, или на подробное изложение моих впечатлений о ней, и начал рассказ только ради того, чтобы проиллюстрировать одну-единственную мысль. Признаюсь, когда-то давно незаурядность Вики я не считал её достоинством. Её блестящие импровизации потешали меня, как и многих из нашей театральной компании, иногда даже восхищали, но я был уверен, что никакого проку от них нет, и быть не может. Ни для неё, ни для окружающих.

Более того, такие натуры, как Вика, я воспринимал как поверхностные (при всём уважении!). Баламут он и есть баламут, какие у него перспективы? Моими искренними симпатиями тогда могли располагать только бунтари или интеллектуалы, поскольку за ними будущее, как я полагал. (Другими словами, мне нравились хиппари с гитарой наперевес и очкарики с шахматной доской в подмышке!). Заблуждение семнадцатилетнего созерцателя!

Теперь, спустя несколько десятилетий после юности, моё мнение изменилось коренным образом. Сейчас я знаю точно, что именно неординарные люди, взрослея, превращаются в первопроходцев и первооткрывателей, в лидеров, в успешных руководителей, предпринимателей или волонтёров. Смена эпох и тектонические сдвиги в общественном сознании таким людям нипочём. К любым произошедшим переменам они сначала приспосабливаются, а потом ставят их себе на службу.

Контакт с Викой я потерял очень давно, но рискну предположить, что её жизнь сложилась более чем благополучно. На вопрос «как ты хотела бы жить?» Вика, вероятно, ответила бы «я хочу жить так, как хочу!». Разумеется, нечто подобное может заявить каждый второй житель планеты. Разница в том, что одни только собираются начать жить по-своему, а другие уже живут, игнорируя предрассудки и «тиранию общественного мнения».

Энтропия любви

Саша? Идеальный муж! Не верите? Спросите кого хотите. Родственников. Соседей. Знакомых. За ним Лариса чувствовала себя как за каменной стеной. Когда грудного Сан Саныча, их сына, нужно было кормить ночью, это делал Саша. Ларису он не будил, ведь завтра ей на работу, она должна отдохнуть. Он приподнимал спящую жену с дивана и усаживал спиной к ковру, висевшему на стене. Брал на руки Сан Саныча, подкладывал под мамину грудь, и, сытого, возвращал в кроватку. Ларису тоже укладывал, укрывал одеялом, и только потом ложился сам.

Саша! Блондин с голубыми глазами, могучим торсом и ногами атлета. Умный и эрудированный. Общительный. Оптимист. Весельчак. Умел заработать деньги и достать для жены дефицитную одежду, обувь, продукты. Никогда и никому не жаловался на свои проблемы, и казалось, что у него их нет, и быть не может. Бог, спустившийся на землю с вершины Олимпа!

Когда Лариса объявила Саше, что бросает его и переезжает к другому мужчине, были удивлены и недовольны даже её родители. Саше разрыв почти десятилетних отношений давался тяжело, без алкоголя не обошлось. Особенно он страдал от отсутствия общения с Сан Санычем, которому тогда уже исполнилось три года – щёки как два спелых яблока.

Ещё вчера Саша и Лариса нуждались друг в друге, как в воздухе для дыхания, и вот, опустились до вражды, почти до ненависти. Представьте себе какой-нибудь прекрасный город, лежащий в руинах после бомбёжки. Осколки несбывшихся надежд. Пепел отвергнутых желаний. Миражи счастья. Вместо ароматов бьющей фонтаном жизни – удушливый запах гари.

Разрушенный город можно восстановить, и даже усовершенствовать, расширив проспекты, насадив новые клумбы, заменив устаревшие коммуникации на более современные. Пройдут дожди, сойдут снега, и в него вернутся и жизнь, и веселье. Любовь возродить нельзя. И улучшить нельзя.

В какой-то момент стало невозможно разобраться, как всё случилось, кто прав и кто виноват. Выход был только один: бежать! Куда глаза глядят. Чтобы поскорее всё забыть. Иного не дано.

Лариса и Саша начали жить врозь. Вскоре после этих событий мы с Ларисой случайно встретились в городе и разговорились.

– Я развожусь с Сашей. Официально. Уже подала документы.

– Сожалею.

Зачем Ларисе понадобилась откровенность с посторонним мужчиной, который в её жизни ноль без палочки? Хотела оправдаться перед давним другом семьи? Найти опору в человеке, не склонном кого-либо порицать? Не знаю. Для меня эта случайная встреча была шансом задать вопрос, который меня мучил.

– Лариса, почему ты приняла такое решение? Что с Сашей было не так?

– С Ромой мы знакомы со школы. Он уже тогда был в меня влюблён. Саша, конечно, практичный. Рома слабее, не от мира сего, зато он дарит мне стихи. Хочешь послушать?

Лариса вынула из сумки затёртую школьную тетрадь, исписанную незнакомым мне почерком, открыла её и начала читать. Как и следовало ожидать, Рома был не Байрон. После третьего стихотворения мне стало скучно, но останавливать Ларису было как-то не с руки. Я пропускал текст мимо ушей, прислушивался к нюансам звучания дрожащего голоса Ларисы, и наблюдал, как её глаза постепенно увлажняются от слёз, и как по ресницам скользят маленькие капельки. Отчего она плакала? Быть может, от счастья. Быть может, от горя. Или и того, и другого, вместе взятых.

Несвоевременность

Полюбив Его, Она позабыла о гордости и об устоявшихся нормах поведения – в том смысле, что действовать начала первой. Она записалась актрисой в самодеятельный драматический театр. Не потому, что очаровалась магией кулис, а потому, что в этом театре был Он. На каждой репетиции Она подпирала руками бока и спрашивала: «Когда ты, наконец, пригласишь меня на свидание?».