Курганов, а за ним и все остальные, направили свой полет тоже к морю. На площадке стало тихо и пусто. Только негры с Умо стояли еще в дверях гаража и смотрели вслед улетевшим. Улыбка обнажила их белые крупные зубы. Немного постояв, они оставили двери гаража отпертыми и пошли к дому.

Уокер увидел четыре взвившихся аэрона. В нем заговорил дух спортсмена, который он вместе с английской кровью унаследовал от своих предков. Новая машина представляла хороший случай испытать ее летные качества и сравнить с простыми аэронами. Он сделал круг, поднялся выше и полетел навстречу друзьям. На «Хиле», как и на аэронах, летать над морем было безопасно. Аэроны, кроме колес, были снабжены и маленькими челноками, как гидропланы, а «Хиль» просто садился на воду и лежал на ней, как спасательный круг.

Повернув крутым виражом, «Хиль» дал полный ход и по прямой линии понесся прочь от берега. На остальных машинах шум моторов усилился и стал тоном выше. Началась гонка. Среди догоняющих впереди всех был Курганов, за ним Биррус, несколько позади — остальные два аэрона. С первой же минуты стало ясно, что «Хиль» уходит. Маленькие, легкие аэроны вообще не обладали большой скоростью. Они и строились не для спорта или гонок. Они должны были служить средством удобного, быстрого и безопасного передвижения. «Хиль» же, имея мощные моторы и представляя собой одну рабочую опорную плоскость, летел, как диск, брошенный плашмя. Расстояние между ним и его преследователями быстро увеличивалось. Уокер повернул, взлетел еще выше и направился к берегу. Остальные отказались от погони. Каждый летел, куда ему нравилось.

— Карст, — обратилась к своему спутнику Гета, — спустимся ниже и полетим над самой водой. Мне хочется быстрого, быстрого движения. На высоте этого совсем незаметно.

Они спустились и понеслись, почти касаясь воды, туда, где ровной линией виднелся серый горизонт. На пути им попадались вереницы плоских судов. Выставив на поверхность только гладкие спины, они быстро шли куда-то.

На аэроне, где были Гаро и Лина, шел спор. Лина хотела вернуться обратно, Гаро не соглашался: дома все равно делать нечего.

— Да я вовсе и не хотела домой, — сказала Лина, словно обидевшись.

Гаро взглянул ей в глаза, круто повернул руль и направил машину к берегу. Оба молчали. Мотор шумел так сильно, что приходилось говорить очень громко, хотя это было и не совсем удобно. Когда подлетели к берегу, Лина наклонилась к самому уху Гаро и сказала:

— Сядем здесь на воду и въедем тихонько в канал. Я не хочу возвращаться на площадку.

Гаро кивнул головой. Глухо зарокотали челноки, ударившись о воду. Аэрон, пробежав немного, остановился. Гаро опустил стекло, предохранявшее сидевших от встречного ветра, и на легкой работе мотора тихо въехал в канал.

Лина сама выключила мотор. Ловко выпрыгнув из кабинки, пошла по крылу, конец которого был над сушей, и спрыгнула на берег.

Молча они отошли немного от берега к лесу и сели под деревом. Над морем носились остальные аэроны. Высоко над ними черным диском парил «Хиль». Он остановился, повис в воздухе, точно маленькая планетка — новый спутник Земли.

Лина сидела, облокотившись о ствол дерева и запрокинув голову. Полная блондинка с несколько вялым выражением лица, она сейчас после полета разгорелась. Глаза ее блестели.

Гаро давно преследует Лину своим чувством, но она до сих пор не может решить, как ей следует к нему относиться. Любовь ее и привязанность к нему по временам переходила в страх и отвращение. Эта двойственность для Лины была чрезвычайно мучительной. Она испытывала не то, что бывает с другими в случаях такого душевного и чувственного разлада. Разговаривая с Гаро, глядя на него, она чувствовала, что любит его, он был ей близок и дорог. Когда же она оставалась одна, ее охватывало беспокойство. Иногда при воспоминании о Гаро ее против воли передергивала нервная дрожь отвращения, какая бывает, когда случается наступить на лягушку. Она не понимала, откуда берется это чувство, испытывала гнетущее беспокойство. Тогда она торопилась увидеть Гаро, проверить, не ошибается ли. И при каждой встрече присматривалась к нему с новым вниманием и любопытством. Она вновь испытывала облегчение и порицала себя за двойственность, но вскоре ловила себя на том, что каждое слово Гаро, его движения, поступки внимательно взвешивает, расценивает и каждый раз с удовлетворением замечает, что Гаро ей дорог, и она на самом деле привязана к нему. Ей казалось странным, почему она так следит за каждым его словом и поступком и все время ждет чего-то скверного. Она засыпала с твердым решением окончательно с ним порвать, но на другой день опять искала встреч, точно желала лишний раз убедиться в его мерзости. И каждый раз кончалось полным переворотом в мыслях и намерениях. Она серьезно стала подозревать себя в ненормальности. В присутствии Гаро она была весела и спокойна, без него скучна и задумчива.

Гаро был маленького, слишком маленького для мужчины роста, черный, как жук, с большими, похожими на коровьи рога, усами. Его сильно сдавленная с боков голова сидела на тонкой, жилистой шее. Он был француз из Лиона — настоящий южанин. Сквозь его ученость или, говоря вернее, навыки научного ремесла проступала довольно заметно фатоватость. Прием разговора, носившего оттенок иронии и насмешки, не всегда, впрочем, остроумной, был несколько однообразен и недалек. Многим с ним скоро становилось скучно. Из обитателей станции Курганов, Карст и Биррус не вступали в особенно близкие отношения с ним. Остальные не делали никакой разницы, в особенности Уокер, который постоянно попадал Гаро на зуб. Фыркая, пыхтя и улыбаясь, он вступал с ним в бесконечные пререкания. Они были почти друзьями.

Небольшая прогулка с Гаро приподняла нервы Лины. Ей хотелось чего-то страшного, опасного и, тем не менее, приятного, что дало бы встряску натянутым нервам. Вероятно, такого рода мысли отразились на ее лице, потому что Гаро после небольшого молчания спросил:

— О чем вы думаете?

— О чем я думаю? — переспросила Лина, и какой-то чертенок блеснул в ее взоре. Она минуту помолчала, потом, опустив глаза, с самым невинным и благостным видом принялась обстоятельно отвечать.

— Меня занимает вопрос, чем все это кончится. Я сама в курсе дела, но обрывками слышала кое-какие разговоры… Мне кажется, что все вы, «мужская партия», что-то от нас с Гетой скрываете. Я заметила, что в нашем присутствии Курганов не обо всем говорит.

Она помолчала.

— А вчера вечером, когда мы с Гетой ездили в лодке встречать Курганова…

— Откуда встречать?

— Они с Карстом и Биррусом катались здесь в заливе. С Карстом было что-то странное: не то он плакал, не то не знаю что… Из нескольких слов Курганова можно было понять, что у них произошел какой-то разговор.

— А потом?

— А потом, конечно, явилась Гета в роли утешительницы, и все было великолепно. Она вернулась домой почти утром.

— Почему же вы об этом говорите так язвительно? — спросил Гаро, усмехнувшись. — Можно подумать, что вас это задевает.

— Меня? О, нисколько. — Лина зло рассмеялась. — Сидите здесь, пока я не вернусь.

Она повернулась и быстро пошла к берегу канала.

— Вы куда?

Гаро встал и тоже хотел, было, двинуться вслед за нею, но она оглянулась и несвойственным ей повелительным жестом указала Гаро на его место под деревом. Он покорно сел, но сейчас же снова окликнул ее:

— Лина, вы что-то оставили.

— Что оставила?

— Да вот пояс, кажется. — С этими словами Гаро поднял с земли белый шелковый пояс-шнур. Лина подошла, взяла его в руки, посмотрела и вдруг звонко расхохоталась.

— Это пояс Геты.

— Откуда же он тут взялся?

— Вот, подумайте!

Она свернула пояс в моток и положила в карман своего жакетика.

— Сидите здесь, я скоро вернусь.

Она пошла к аэрону. Гаро остался на месте. Он основательно улегся под своим деревом.

«Пусть ее, — подумал, — чешется что-то у „профессорши“ в голове».

Он закурил трубку и стал спокойно наблюдать. Лина, упершись плечом в крыло, повернула аэрон носом к морю; через минуту из кабинки виднелась только ее голова.