Ещё минуту шуршали бумаги. Ротный тяжело сопел, подписывая какие-то ведомости.

– Вчера даже автомат Фёдорова выдал, – тихо говорил интендант. – Помните такую систему?

Ротный, не отрываясь от бумаг, в которых он что-то сосредоточенно писал, молча кивнул. Через минуту поднял глаза на собеседника и спросил с надеждой:

– А винтовки Маузера есть? Может, хоть трофейными боеприпасами потом разживёмся.

– Только старого образца, да и то десятка два, – проговорил интендант и отвернулся.

– Твою ж мать… – вырвалось у ротного. Почесав затылок, он проговорил после короткой паузы: – Нет уж, оставьте такие «маузеры» себе. Иначе я совсем с ума сойду с этим стрелковым зоопарком и боеприпасами к нему.

– Вы думаете, я не понимаю, в каком вы положении оказываетесь с боепитанием? Но поверьте, я сделать ничего не могу, – в очередной раз развёл руками интендант. – Патроны отдам все, что есть. Но их немного…

Закончив заполнять бумаги, ротный взглянул на майора. Проговорил, тяжело вздохнув:

– Н-да, коллекция у вас, конечно, достойная уважения. Но она для музея, а не для фронта. Ладно, раз других вариантов нет – давайте начинать выдачу…

Взводу, в котором состоял Кровлев, достались длинные французские винтовки системы Лебеля. Их выдавал под сводами старого, дореволюционной постройки, складского здания из красного кирпича пожилой красноармеец в ватнике.

– А штыки к винтовкам есть? – спросил красноармейца Кровлев, когда очередь дошла до него.

– А надо? – равнодушно поинтересовался выдававший.

– Тащи на всех.

Когда взвод вышел строиться после получения оружия, на поясе у каждого, подвешенный за специальное изогнутое крепление, висел в закруглённых ножнах длинный гранёный штык, по очертаниям и размерам напоминавший шпагу. Подошёл ротный, осмотрел личный состав, произнёс:

– Хотя бы так.

Вместо патронных подсумков выдали брезентовые бандольеры – патронташи, которые одевались через плечо. Видимо, в качестве компенсации за разброд с винтовками майор разрешил забрать хранившийся валом в дальней части склада всевозможный хлам, состоявший из старых фляг в дырявых и заплесневевших чехлах, ложек, мятых кружек, разнокалиберных котлов и прочей тому подобной мелочи. Кровлев выбрал себе вполне приличный медный котелок, конусообразно сужающийся в верхней части. Котелок прицепил себе на ремень. Склад ополченцы выгребли подчистую.

Пешим порядком, бряцая оружием и снаряжением, неся на плечах ящики с боекомплектом, выдвинулись обратно к себе в расположение на Черниговскую улицу. Когда уже на месте приступили к выдаче боеприпасов, оказалось, что часть из них пришла в совершенную негодность. В итоге каждому на диковинную винтовку досталось всего по несколько десятков соответствующих ей патронов.

– А чего он не лезет-то? – спросил Кровлева парень в пиджаке и кепке, тот самый, что предлагал ему сменять сапоги. Парень сейчас пытался зарядить винтовку.

– Дай-ка, – Кровлев взял в руки оружие и боеприпасы. Так и есть – боеприпасы уже умудрились перепутать. Теперь парень безуспешно пытался загнать в английскую винтовку старый французский патрон.

Вызвали взводного. Тот доложил командиру роты.

– Ну вот, началось, – проворчал ротный. – О чём я и говорил – прямо не отходя от кассы…

Было проведено несколько коротких лекций для личного состава о стрелковом оружии, которое попало к ним в руки. Проверили всю роту на соответствие стрелковых систем и выданных к ним боеприпасов. Конечно же, как и ожидалось, нашлись ещё несоответствия. Позанимались разборкой и сборкой винтовок. С грехом пополам, кое-как уладили данный вопрос. По крайней мере, до поры до времени. На стрельбы попал только первый взвод, и то единожды. Результаты оказались неудовлетворительными, что, впрочем, никого не удивило. Провели несколько занятий по тактике. Пару дней ползали по-пластунски на брюхе прямо во дворе, учились окапываться в близлежащем садике и кидали в канаву через улицу имитирующие гранаты болванки. Потом дружно шли их искать, а взводный ругался, что не все болванки вернули. Настоящих гранат до отъезда на фронт они так и не увидели. В итоге они не отзанимались даже положенных по разнарядке полутора недель, отводившихся на подготовку дивизии народного ополчения. Вечером пятого дня во двор въехала видавшая виды полуторка. Кузов её был загружен стальными шлемами. Каски закончились на половине личного состава – их получил только каждый второй. Обещанные противогазы не выдали вовсе.

Согласно первоначальной информации они должны были пробыть на месте ещё несколько дней, и на следующее утро Кровлев получил разрешение командира навестить родных. Благо бежать отсюда до его дома на Обводном было меньше пятнадцати минут. Но увидеться с семьёй до своего отъезда на передовую ему было не суждено. Поднятые по тревоге, спешно собравшись, ополченцы выдвинулись к Варшавскому вокзалу. Проходя в колонне по набережной Обводного канала, Кровлев видел на другой стороне свой дом. Жадно вглядывался через канал – вдруг Агата или дети окажутся в этот момент на улице? Умом он понимал тщетность подобных надежд, но, вопреки всему, сердце в груди вдруг забилось часто-часто. Он, конечно же, их не увидел. Впереди была погрузка в эшелоны. Короткий и резкий паровозный гудок будто обрубил что-то внутри. Дернувшись, состав двинулся в юго-западном направлении и начал медленно набирать ход…

Впереди был Лужский оборонительный рубеж. 13–14 июля 1941 года немецкие войска местами форсировали реку Лугу и захватили плацдармы на другом берегу. Выгрузившись в Веймарне, 2-я дивизия народного ополчения 14 июля вступила в бой южнее этого населённого пункта в районе деревень Ивановка и Среднее Село. Так случилось, что на тот момент времени дивизия оказалась здесь единственным сравнительно крупным соединением советских войск. Именно она смогла на некоторое время остановить продвижение противника.

Светало. Приближалось умытое после вчерашней грозы утро. Было слегка прохладно. Златков и Рязанцев сидели снаружи на вытащенной за ворота гаража небольшой складной скамейке и курили.

– Случай, безусловно, удивительный, – проговорил Олег. – И вместе с тем с поисковой точки зрения должен быть весьма простым.

– Посмотрим, – задумчиво ответил Златков. – Но чтобы столько находок за один раз… Согласен, удивительно.

– Во-первых, запросим местный военкомат, – продолжал Рязанцев, – уточним личные данные, прежде всего родственников. У меня сейчас как раз товарищ работает в Центральном архиве Минобороны в Подольске. Тоже будет нелишним посмотреть, какие данные сохранились там. Это во-вторых…

Алексей кивнул – он приезжал в подольский архив, когда работал над своей кандидатской диссертацией. Проговорил:

– По награждению прежде всего попроси своего знакомого уточнить. Да и вообще, личное дело не лишним будет. Анкетные данные, прохождение службы, ранения, может быть… Фотографию бы хотелось – посмотреть, как он выглядел.

– Да, мы так и делаем, – кивнул Рязанцев.

– Вот по кресту будет сложнее информацию поднять, – задумчиво поскрёб подбородок Златков. – Я, конечно, попробую…

– Да, маловероятно…

Перед этим они провозились до глубокой ночи. Помимо остатков записки, которую было невозможно прочитать, и отлично сохранившегося заполненного бланка из медальона ещё одной удивительной находкой оказался плоский предмет с закруглёнными краями. Рязанцев ошибся в своём изначальном предположении относительно него совсем немного – после долгих манипуляций по очистке предмета от земли и остатков ткани он оказался не портсигаром, а маленькой пластмассовой табакеркой. На крышке была изображена башенка какого-то замка. Башенка располагалась на рукотворном утёсе, сложенном из камней и напоминающем нос корабля.

– Никогда такого не встречал, – проговорил Рязанцев, откладывая лупу. – Это не советская вещь. Хотя явно годов тридцатых.

– Может, трофейный? – сделал предположение Алексей.