Территория Беларуси на восток от немецко-российских окопов служила тыловой зоной российского Западного фронта, которая была объявлена на военном положении, с установлением жесткого военно-полицейского режима со всеми последствиями. Если поголовное выселение жителей было прекращено, то колонистов, всех заподозренных в шпионаже или «потенциальных неблагонадежных», склонных к действиям в пользу противника, этапом отправляли в Сибирь. Зачастую, как видно, необоснованно. Так, в ноябре 1915 г. тайный советник Управления Министерства внутренних дел Белецкий в письме начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу М.В. Алексееву «доверительно» сообщил, что «заподозренных в шпионаже было принято решение высылать под надзор полиции в сибирские губернии: сначала в Томскую, затем Енисейскую и, наконец, Иркутскую. Вследствие этого в указанных местах скопилось свыше 4000 поднадзорных, высланных из местностей театра военных действий или объявленных на военном положении. Причем при ознакомлении с ходатайствами высланных с обстоятельствами, вызвавшими высылку, оказывается, что в числе выдворенных в отдаленных сибирских губерниях встречаются лица, деятельность которых является нетерпимой в районе военных действий и, вызывая необходимость высылки их из этого района, не требовала однако применения к ним столь суровой меры, как высылка в Сибирь» (450).

В заключение названный чиновник, предполагая, что «для командования армиями и главных начальников военных округов представляется безразличным, в какую именно губернию будет выдворено лицо… лишь бы только оно было быстро удалено», предлагал рекомендовать военным властям и тыловым начальникам военных округов более тщательное расследование совершенных проступков, чтобы заподозренных в шпионаже и «вообще в проступках более серьезного характера» выдворять в Сибирь, а остальных — под надзор полиции по месту жительства, но «вне местности, находящейся на театре военных действий или объявленной на военном положении» (450).

В условиях войны здесь быстрыми темпами развивались отрасли промышленности, ориентированные на нужды армии, а производство мирной продукции снизилось до 15–16 % от довоенного уровня. В связи с наплывом военнослужащих и беженцев усугублялся продовольственный кризис, нарастал дефицит предметов первой необходимости, обострялась жилищная проблема.

Большой тяжестью для сельского населения прифронтовых губерний являлись военно-оборонительные работы: строительство мостов, дорог, рытье окопов и т. д. Большой вред наносили реквизиции скота, хлеба и фуража, которые систематически проводили как военные, так и гражданские власти. По причине нехватки рабочих рук и тягловой силы (на фронт было мобилизовано 2,5 млн лошадей) в 1916 г. имели место значительные сокращения посевных площадей основных культур, а выращенный урожай не был полностью и своевременно собран. Посевные площади в Витебской, Минской и Могилевской губерниях за 1914–1916 гг. сократились на 15,6 %, поголовье скота — на 11,4 % (451). Все это привело к острому недостатку продовольствия и фуража, сокращению поголовья скота и в конечном счете к разорению деревни.

В прифронтовых белорусских губерниях, переполненных войсками и беженцами, почти повсеместно не хватало хлеба, соли, мяса. Истощались запасы, до минимума сократился подвоз из глубинных районов России. Достаточно сказать, что для нормального снабжения населения Витебской губернии в октябре-ноябре 1916 г. требовалось 1188 вагонов продовольствия, фактически же было завезено только 211. Из запланированных к поставке в Полоцк и Дриссу 506 вагонов муки и крупы было завезено только 84 (452).

Ухудшалось положение солдат на фронте. Даже при наличии продовольственных фондов в глубинных районах страны из-за развала на транспорте в ноябре 1916 г. было погружено для армии 73,7 % вагонов продовольствия и фуража от положенного количества, а в декабре — только 67 %. «Вместо того, чтобы иметь месячный запас, мы живем ежемесячным подвозом. У нас недовоз и недоед, что действует на дух и настроение… Раскладка сокращена так, что дальше идти нежелательно», — докладывал на совещании в Ставке в Могилеве 17–18 декабря 1916 г. главнокомандующий Западным фронтом генерал А.Е. Эверт (453). И с каждым днем положение со снабжением все ухудшалось, приближаясь к кризисному. В начале февраля 1917 г. интенданты на Западном фронте отмечали, что «за последнее время мяса прибывает только 25 % суточной потребности. Если подвоз скота и мяса не будет усилен немедленно, то через 2–3 дня войска окажутся в крайне нежелательном положении в отношении снабжения мясом» (454).

Город Слоним в годы Первой мировой войны.

В начале 1917 г. на Западном фронте катастрофически не хватало и других видов продовольствия. Так, в 20-х числах февраля, по донесениям интенданта фронта главнокомандующему фронтом, вместо крупы войска получали чечевицу, а вместо хлеба — сухари. Недопоставлялись чай, сахар, сушеные овощи. В первых числах марта «в наличии на фронте ни муки, ни сухарей почти не было» (455).

Командование делало попытки восполнить недостающее продовольствие путем реквизиций у местного населения. Но и оно (особенно в городах) голодало не меньше, чем солдаты на фронте. Например, в начале 1917 г. выдача продуктов по карточкам жителям Минска и других городов неоккупированной части белорусских губерний сократилась до минимума и составила в Минске — 4 кг ржаной и до 2 кг пшеничной муки и по 400 г крупы, а в феврале — всего только 1 кг ржаной муки (456). Тут, как и в крупнейших промышленных центрах страны — Петрограде, Москве, других городах, — разразился сильный продовольственный кризис. Надвигался голод.

С продолжением войны процесс недопоставок на фронт развивался с нарастающей силой. Солдаты переживали горечь поражений, огромные людские потери в сражениях, испытывали голод и тяготы лишений на фронте, достигшие к 1917 г. критической черты. Все это способствовало тому, чтобы российская армия — бывший оплот самодержавия стала ему мощной оппозицией и в феврале 1917 г. перешла на сторону восставшего народа.

Февральская буржуазно-демократическая революция и свержение царизма явились большим социальным потрясением как для страны в целом, так и для армии в частности. Введение демократических начал во взаимоотношениях между начальником и подчиненным, политизация армейской жизни, межпартийная борьба за войско и за власть в стране подорвали дисциплину в армии и ее боеспособность, вызвали антиправительственные и антивоенные выступления солдат.

Пришедшее к власти Временное правительство должно было искать выход из глубокого политического кризиса. Однако оно еще больше, чем царизм, было зависимо от союзников по Антанте и под их давлением взяло курс на продолжение войны и настаивало перед Верховным командованием на ускоренную подготовку и проведение наступления на фронте. Генерал М.В. Алексеев, признавая «крайне тяжелое положение в продовольствии, транспорте, металле, кризис, переживаемый армией», разделял заключение главнокомандующего Западным фронтом В. И. Гурко и командующих армиями Юго-Западного фронта, высказавшихся «за решительные действия наступающим летом», чтобы «оказать содействие союзникам», «не ставить их в трудное положение» и в то же время «отвлечь войска от политических увлечений», то есть за наступление, что отвечало «настойчивым желаниям союзников». Однако к этому, считал генерал, необходима «в меру возможности» подготовка: «особенно нужны ружейные патроны… тяжелая артиллерия, снаряды для нее» (457). Командные верхи, как это видно из переписки генерала М.В. Алексеева с Военным министром А.И. Гучковым и главнокомандующего Западным фронтом В.И. Гурко с генералом М.В. Алексеевым, высказали опасение, что союзники России по Антанте, «увидев нашу неспособность к активным действиям… будут считать себя свободными от принятых по отношению к нам обязательств… и могут заключить выгодный для себя сепаратный мир с немцами за наш счет» (458).