Ночью он начал бредить и говорить страшные вещи, ему казалось, что мертвые брат и сестра хватают его и тащат куда-то. Это очень напугало помогавших Лейлис служанок — северянки были очень суеверны.

— Мертвые зовут его к себе, — причитали они. — Никому нельзя его трогать.

— Глупости! Только живые так эгоистичны, а мертвые никого не зовут к себе. Вы только сильнее пугаете его. Пошли все вон. И позовите сюда Шиллу.

Под утро Криансу стало немного полегче, и он заснул. На следующую ночь все повторилось.

— Норра, Норра… — звал он кормилицу. — Не уходи, пожалуйста.

— Я не уйду, — отвечала за нее Лейлис. — Ты только не умирай, пожалуйста.

Когда он начал звать мать, Лейлис подумала сначала, что это только продолжение бреда, но Крианс вдруг с трудом приподнялся на кровати и очень осмысленно посмотрел на нее.

— Мама… Мама мне давала лекарство… Горькое такое.

Лейлис вскочила, злясь на себя, что раньше не догадалась об этом.

— Чем леди Бертрада лечила его? — требовательно спросила она у лекаря. Но тот толком не разбирался в делах хозяйки.

— У леди Бертрады было много разных снадобий. Некоторые, возможно, пригодны и для лечения.

Лейлис велела Шилле смотреть за больным и побежала в комнатку за теплицей, где прежняя хозяйка замка обычно возилась со всякими снадобьями и где учила невестку делать жаркую мазь. Нужен был маленький черный сундучок с резной крышкой, в спальне его точно не было, значит, он просто обязан быть где-то здесь. Лейлис бегло перебрала горшочки, скляночки, футляры с инструментами, поняла, что не найдет, и в отчаянии опустилась на пол, держась за угол столика и чуть не плача. Черный резной сундучок оказался у нее перед глазами — на задвинутом под столик квадратном табурете.

Лейлис поспешно открыла его, под крышкой лежала подтрёпанного вида тетрадь в кожаной обложке без тиснения и надписей на ней. Около полусотни страниц были исписаны рецептами, советами и наблюдениями. Тетрадь леди Бертрада вела не меньше восьми лет только для себя, и чтобы разобраться во всем этом, потребовался бы не один день. Но на самой последней подшитой в тетрадь странице содержались предельно точные указания, будто бы специально оставленные для постороннего человека: «Для моего младшего сына — по десять капель горького настоя на спирту, употреблять с водой каждый день, пока не пройдет лихорадка».

Скляночка с горьким настоем была так же аккуратно подписана. Лейлис на всякий случай попробовала одну капельку на язык — снадобье более чем оправдывало свое название. Лекарь, когда Лейлис показала ему пузырек, сделал так же и подозрительно понюхал содержимое.

— Совершенно точно здесь есть спорыш и много еще всяких трав, которые я не могу определить.

— Но это ему поможет? — спросила Лейлис.

— Ну… старикам и женщинам на сносях это пить нельзя, но ему… — он глянул на мальчика, — пожалуй, может помочь.

Криансу стало лучше через два дня. Жар спал, хотя слабость, кашель и головная боль оставались еще долго. Он почти не вставал, много и спокойно спал, сам просил есть. Лекарь подтвердил, что теперь опасность миновала, и Лейлис успокоилась. И только тогда заметила, что сама уже день как чувствует себя плохо, и не только от напряжения и усталости. Болезнь началась так же остро и внезапно, как у Крианса, и протекала тяжело — с болями во всем теле, сухим тяжелым кашлем и ознобом.

Лекарь долго не хотел капать ей горький настой, с полдюжины раз спрашивал, не беременна ли она, но и получив уверенно отрицательный ответ, не решился дать спорыш, пока не приехал лорд Рейвин. И все-таки Лейлис тяжело болела около двух недель. Когда она, достаточно окрепнув, смогла выйти подышать свежим воздухом, кругом была уже настоящая зима — снежная, морозная, солнечная и очень красивая.

Чтобы Крианс быстрее поправлялся, Рейвин пообещал ему поездку в Вантер. По возвращении из Фэренгхолда он, правда, еще колебался, боялся, что время вьюг может застать брата в пути, и предлагал подождать, но потом все-таки отпустил.

Крианс с лордом Хэнредом вернулись в Эстергхалл в начале января, оба по-детски довольные. Но вернулись не одни, вместе с ними из Вантера прибыли еще двое — мужчина, назвавшийся Асмундом, сыном Арлобора, и юноша, возраст которого было сложно определить, так как он молчал и прятал лицо. Из рассказа Асмунда следовало, что юноша приходится ему сводным братом, что оба они несколько лет жили в Вантере и работали в кузницах, но были вынуждены покинуть гильдию по каким-то неназванным причинам и теперь ищут новое место.

— Даже не раздумывай, Эстергар, — сказал лорд Хэнред. — Я дрался с этим парнем на мечах, старина Ходд дрался с ним врукопашную. Он очень хорош. Не возьмешь его к себе сотником, возьму я вместе с немым мальчишкой.

— Мне сейчас не нужны сотники. Весь гарнизон Эстергхалла вместе со стражей всего одна сотня и еще дюжина человек.

— Я согласен на любую службу, — сказал Асмунд. — Я не собираюсь жениться, мне не нужно золото, я не уйду через год или пять. Все, что мне нужно, это очаг, пища и одежда для меня и брата. И еще комната для нас обоих.

— Солдаты живут в казармах, — нахмурился Эстергар. — Свои покои только у командира гарнизона и начальника стражи.

— Тогда сделайте исключение для нас, милорд.

— Он что, настолько хороший воин? — спросил Рейвин у лорда Хэнреда.

— Я бы уступил. Что, не найдешь для них какую-нибудь каморку в своем огромном замке? Тогда я найду в своем.

— Я не помню, когда последний раз вы столь лестно отзывались о ком-то, лорд Хэнред. Доставай свой меч, Асмунд, сын Арлобора. Я хочу сам убедиться.

— Прямо здесь и сейчас? — тот окинул взглядом залу, но возражать и не подумал.

Лорд Рейвин часто упражнялся с мечом, но все с давно знакомыми и изученными противниками, к тому же чаще всего предварительно затупленным оружием. С азартным нетерпением он обнажил меч и сделал первый выпад, целясь Асмунду в плечо. Тот легко парировал. Эстергар отскочил и снова нанес удар, но Асмунд снова парировал и сразу перешел в атаку. Через несколько минут, после пары особенно ожесточенных выпадов лорд Хэнред забеспокоился и громко призвал:

— Ну, потише вы оба, это ведь боевая сталь!

Когда после очередного полувольта Эстергар неудачно повернулся, открываясь для удара сбоку, Асмунд уловил удачный момент, но не воспользовался.

— Я мог сейчас ранить вас, милорд, — сказал он, отступая на три шага.

— Знаю, — тяжело дыша, отозвался Рейвин и опустил меч.

— Я же говорил, он славный воин, — воскликнул Хэнред. — А еще неплохо играет сейг.

— Хорошо, хорошо. Я соглашаюсь с радостью принять твою присягу. И будет комната для вас с… братом.

Асмунд с готовностью опустился на колени, поставил меч перед собой и почтительно склонил голову. Старого наречия и традиционных вассальных формул он не знал, поэтому принес присягу на родном языке.

Вечером два лорда и Асмунд, сын Арлобора, пили вместе и играли в сейг серебряными монетами, причем старик Хэнред, как всегда, проигрался в пух и прах. Поскольку Крианса к ним не пустили, тот коротал свое время с Лейлис, рассказывая ей про Вантер.

— Там есть хранилище, где больше трех сотен мечей из настоящей вантерской стали. У всех лордов сейчас не больше пятидесяти таких, и еще столько же лежат в склепах. Вантерцы говорят, что хранят их для великой войны перед концом света, поэтому никому не продают. А мне вот, подарили, — он достал и показал Лейлис кинжал с фигурной рукоятью, украшенной маленькими черными камешками и эмалью.

— Какая красота, — молодая женщина искренне восхитилась ювелирной частью изделия. — Будешь теперь носить?

— Ты что… — протянул Крианс с досадой на ее невнимательность. — Он же женский. Жене своей подарю.

Лейлис не удержалась, усмехнулась. Упоминание о женитьбе из уст девятилетнего ребенка показалось ей забавным.

— Я хочу жениться, как только получу меч, — угрюмо подтвердил Крианс. — Это будет уже скоро.

— Тебе одиноко, — поняла Лейлис. — Мне тоже бывает одиноко.