Выражение лица Голда никак не меняется, но у Эммы возникает ощущение, что он не прочь ударить её тростью.

Она закатывает глаза.

— Ну ладно… Вы — Тёмный. Древний. Владеете магией. Предположительно… тёмной. — Многие, описывая Голда своему бедному, магически неопытному шерифу, сказали бы, что он злой (многие так говорили). Раньше, она и сама была готова бросаться громкими фразами. Но не сейчас. (Больше нет. Хотя, возможно, её хватит ненадолго.)

— Что-то ещё?

Эмма неопределённо взмахивает рукой, всё ещё держа бейгл.

— Вы связаны с каким-то магическим кинжалом.

В такт её словам Голд носком ботинка подталкивает к её ногам продолговатую чёрную коробку. Он открывает тростью две металлические защёлки. Крышка откидывается, и оттуда на Эмму смотрит волнистый кинжал с надписью «Румпельштильцхен», лежащий на чёрном поролоне.

— Хорошо, полагаю, вы связаны именно с этим кинжалом.

— Очень проницательно, мисс Свон. Что ещё?

— А что ещё я должна знать?

— Несколько очень важных вещей, — впервые с тех пор, как Эмма проснулась, он встаёт со своего места и подходит ближе. — Владеющий кинжалом может меня контролировать. Или убить и забрать мои силы, — он наклоняется и достаёт кинжал из коробки, держа его горизонтально в вытянутой руке, так, что лезвие (и его имя) оказывается прямо поперёк его груди, — если Тёмного ранить кинжалом, то после смерти его магия передаётся тому, кто его ранил.

Она пристально смотрит на кинжал, на его сверкающие края и на надпись «Румпельштильцхен», вытравленную по лезвию чёрным. На то, как рукоять обвивает рука Голда, знакомая с каждой выемкой, каждым завитком, каждым узором. (И на то, как уверенно он выглядит, держа оружие.)

— Значит, вот как вы получили свои силы.

В тот же миг его взгляд соскальзывает с лица Эммы на кинжал и на собственное имя на металлическом лезвии.

— Вы убили предыдущего Тёмного, — по рассказам других ей казалось, что он был Тёмным всегда. Как будто это был его титул, или, может быть, его раса, или, может, он просто был нестареющим магическим существом (как Мать-настоятельница и монахини, только злее).

Голос Голда настолько тих, что она едва его слышит. Он хмурится и смотрит на своё отражение как на давно забытого незнакомца.

— Это было очень давно.

Она поднимает брови.

— Это-то понятно.

Тишина начинает оседать лёгким снегопадом неловкости — все звуки комнаты теряются в воспоминаниях Голда. Эмма решает не обращать внимания, прислоняется к стене и допивает свой кофе одним большим глотком. (Кофе такой горячий, что грозит обжечь ей горло, но это лучше, чем смотреть на мрачного Голда.)

— Итак… — говорит она после достаточно долгой паузы, решив, что уже можно отвлечь его от воспоминаний, — … вы собирались изложить мне свой план.

— Собирался, — говорит Голд и, заметив её хмурый взгляд, добавляет: — Собираюсь.

— Вот что я уже знаю, — Эмма поднимает свободную руку, загибает один палец, — спасти Белль-слеш-Джейн, — второй палец, — не дать Коре завладеть кинжалом.

— Неверно.

Её рука с бейглом замирает на полпути ко рту.

— Что?

— Кора получит кинжал. Я заключил сделку. — Как будто осознав, что всё ещё держит кинжал у своей груди словно жуткий именной ярлычок, он опускает его вниз. — А я никогда не нарушаю сделок.

— Это я слышала. Но даже эту?

— Даже эту.

— Вы с ума сошли? Мы не можем просто взять и отдать его Коре.

— Конечно, можем, — он приседает, чтобы положить кинжал обратно в коробку, захлопывает крышку и защёлкивает замки. — Мы просто должны убедиться, что он не сработает.

Эмма хмурится.

— И как же мы в этом убедимся?

Губы Голда кривятся в усмешке — почти такой же острой, как сам кинжал.

— Слушайте очень внимательно и делайте в точности как я скажу.

Комментарий к Глава 23

Перевод - Etan

Редакция - skafka

========== Глава 24 ==========

Глава 24

Когда Голд спрашивает, хорошо ли она умеет «сочинять легенды», он на самом деле имеет в виду ложь. Фальшивые личности, ложные мотивы, выдуманные предыстории — всё в таком духе. Эмма отвечает, что как приёмному ребёнку-беглянке-воровке-поручителю ей опыта не занимать. Так что Голд предоставляет ей самой сообразить, с чего вдруг ей нужна его смерть, и зачем в этом деле может понадобиться помощь Крюка.

(Ей не нравится этот план.)

В общем, Эмма снова садится за стол, на тот же самый табурет, роняет голову на руки и ждёт, пока её посетит вдохновение. Она не лгала: когда надо, она действительно хороша в «сочинении легенд», но сейчас едва рассвело, и мозг больше заинтересован во сне, чем в работе. В ещё одном бейгле и кофе (эту просьбу Голд игнорирует), чем в выдумывании причин предполагаемого убийства.

— Ничего не посоветуете? — спрашивает она наконец, когда Голд принимается полировать цепочку часов, притворяясь незаинтересованным (можно подумать, она не видит, как он проверяет время каждые тридцать секунд).

— Соображайте быстрее, — говорит он.

Она смотрит свирепо.

— Или, может, мне стоит самой вас пырнуть и не морочить нам обоим головы.

— Вы действительно очень благородны, — отвечает Голд.

Она издаёт раздражённый стон, запускает в волосы пальцы, спутывая локоны в дикие колтуны.

— Ну, думаю, это должно быть как-то связано с Генри. Наверное, за него бы я вас убила. Может, вы собирались обменять его на Джейн?

— Я мог бы, если бы думал, что Кора согласится.

Эмма садится прямо. Убирает руки от волос и устремляет на него гневный взгляд. Она знает, что он насмехается над ней, специально бьёт по больному, но её кровь всё равно закипает. Если он шутит, то ей не кажется это смешным. Она намеревается высказать всё вслух, когда он перебивает:

— Но это не значит, что она не заберёт его, как только появится возможность, — продолжая полировать цепочку, он произносит это таким обыденным тоном, будто заказывает пиццу, а не обсуждает похищение ребенка.

Эмма жалеет, что под рукой нет ничего тяжёлого, чем можно было бы в него бросить.

— Не говорите так.

— Почему? Это правда, — он на нее даже не смотрит. Его губы складываются в едва заметную улыбку.

Эмме требуется немало усилий, чтобы успокоить дыхание и разжать кулаки. Каким-то образом ей удаётся усидеть на месте.

— Вы такой…

Голд перехватывает её взгляд. Он улыбается шире, обнажая зубы.

— Какой?

— Неважно. — Она смотрит на часы. И хоть они перевернуты, она считывает «7.15». Время выходит. — Думаете, Крюк купится?

— Я в этом уверен. Даже если бы вы сказали, что во сне вам явился летающий слон и приказал меня убить, он бы всё равно продал родную мать за возможность подержать кинжал.

— Тогда почему мы это делаем?

— Потому что я хочу быть уверен, что у нас всё получится. Небольшая страховка не повредит.

— Он действительно так отчаялся?

Голд откладывает полировочный лоскут, поднимает цепочку к свету и проверяет звенья одно за другим, перебирая их пальцами словно моток шёлка.

— Три сотни лет — это очень долго, если ждёшь чего-то.

— Вы говорите так, будто знаете, каково это.

Он издаёт невнятный звук (похоже на хрип, будто она ударила его по лицу), и его улыбка меркнет. Со звоном и лязгом он кладёт цепочку.

Она барабанит пальцами по столу.

— Значит, этот план… всё сработает как вы сказали, да? Я имею в виду, нет никаких пунктов мелким шрифтом и грязных секретов, о которых я должна волноваться?

— Нет, вам незачем волноваться.

Она прищуривается.

— Вы же не собираетесь обрушить на меня что-то ужасное в последний момент, правда? — Он насмешливо изображает праведное возмущение, открывает рот, прикладывает руку к груди. Она игнорирует этот жест. — Не хочу быть занудой, но у меня плохое предчувствие насчёт всего этого. А инстинкты обычно меня не подводят.

— Смотрите на это так, — Голд поднимает руку, — если план сработает как надо, мы все получим то, что хотим. Мы спасём Джейн, Кора получит кинжал, а вам не придётся волноваться о магически контролируемом Тёмном, слоняющемся поблизости от вашего ребёнка.