Он смотрел на меня, будто пытаясь прочитать мои мысли, и я отвела взгляд. Мне стало стыдно от того, что Дин казался мне привлекательным, но это чувство быстро улетучилось, а голос в голове буквально кричал: «Ты теперь свободна и имеешь полное право заглядываться на любых парней!» От этой мысли я почувствовала себя лучше.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Да, – закашлялась я.

В классе стало шумно, и миссис Уорфилд пришлось слегка повысить голос, чтобы докричаться до нас. Она хотела, чтобы мы обменялись нашими стихами и оценили друг друга «по справедливости». Все, что она сказала после этих слов, я не слышала, потому что кровь стучала у меня в висках. Я не могу дать прочитать свое стихотворение ни Дину, ни кому бы то ни было другому. Это слишком личное. Этого я не рассказывала даже Лин, Монике и Кензи. У всех бывает, что родители ссорятся. Понятия не имею, с чего вдруг я решила написать дурацкий стих именно об этом.

Листок лежал передо мной текстом вниз, и когда Дин потянулся, чтобы взять его, я резко прижала стих к груди. Глаза у меня чуть из орбит не вылезли.

– Ой, извини, – произнес он.

– Нет-нет, ничего страшного, просто… там все плохо. Вышла полная ерунда. Я не знала, что мы будем ими меняться.

Я жутко покраснела. Он посмотрел на меня так, будто понял, что я вру.

– Бывает, у меня тоже полный отстой.

Голос у него был чертовски низкий. Я прикусила губу, глядя, как он скрестил руки над своим листком и поигрывал бицепсами. Какое‐то время я просто не могла оторваться от этого зрелища, а когда я все же посмотрела на него, он ответил мне улыбкой, нарисовавшей две чудные ямочки на его щеках. Когда он только переехал к нам, в восьмом классе, мы были напарниками по лабораторным работам, и я прожужжала ему все уши, пытаясь разговорить его. Я всегда задавалась целью разговорить какого‐нибудь тихоню.

– Хочешь, могу взглянуть? – кивнула я в сторону его стихотворения.

– Только если ты дашь мне. – Он моргнул. – Ой, я не то имел в виду.

Его уши покраснели от смущения, пока я заливалась смехом. Он виновато усмехнулся, покачав головой.

– Я хотел сказать, если хочешь почитать мое, дай мне прочесть твое.

– Не пойдет, – отрезала я.

– Почему ты так стесняешься? Не бойся, я не буду судить строго.

Мне вновь стало смешно, но я лишь покачала головой.

– Поэт из меня никудышный.

– Как и из всех присутствующих. Скажи хоть, о чем там? Про твоего парня?

– Не… – Я замолкаю, не успев начать. Будь проклята эта дурацкая горечь в горле в самый неподходящий момент. – Мы расстались.

– Ох! – Он замолчал, изучающе глядя на меня. – Прошу прощения.

– Да уж… Ах да, стих. Я написала про Рождество, когда была маленькой, и про свою семью. Полная чушь.

По его взгляду я поняла, что он не повелся на это.

– Ну хорошо, – сказал он. – А у меня про девушку, которую я знал.

Если бы я была собакой, мои уши после этих слов вмиг бы навострились.

– О ком это?

Он беспечно пожал плечами. Так, теперь я просто обязана прочитать его стих.

– Та девочка, которая ушла от нас после прошлого года? Из Бруклина? – спросила я.

Его лицо чуть исказилось.

– Из Бронкса. Да, это про нее.

Это заинтриговало меня еще больше прежнего.

– Ну дай почитать, пожалуйста! – С этими словами я слегка наклонила голову и картинно надула губки.

Его взгляд остановился на моих губах. Да! Все‐таки Дин восприимчив к моим чарам! Его рука тянется к листку, но, как только пальцы прикасаются к нему, он резким движением притягивает его к себе.

– Нет уж, только если ты дашь свое.

Черт, почти получилось! Мне действительно очень хотелось почитать про эту девочку. Кажется, ее звали Дженна. Слишком милое имечко для нее, как по мне. Ходили слухи, что ее отправили сюда, в Виргинию, к дяде и тете, так как в Нью-Йорке ей грозил интернат для неблагополучных детей. У нее был жуткий акцент, и она постоянно хмурилась. Лично с ней мы не были знакомы, поскольку ходили на разные предметы, а спустя какое‐то время я узнала, что она уже вернулась в Нью-Йорк. За четыре месяца, проведенные в нашей школе, она успела дважды серьезно подраться, а Дин был единственным человеком, с которым она разговаривала. Поговаривали даже, что у них было «это». И не раз.

– Итак, класс! – внезапно раздался голос миссис Уорфилд. – Закругляйтесь, сейчас уже прозвенит звонок. Не забудьте положить ваши стихотворения мне на стол, когда будете уходить.

Я попыталась изобразить подобие гнева, повернувшись к Дину, давая ему понять, что в этот раз его взяла, но это еще не конец. Он хмыкнул.

– Не выйдет, девочка. Ты слишком милая, чтобы напугать меня.

Я перестала дуться. Дин Прескотт только что сказал, что я милая. Вообще‐то он всегда был дружелюбным, но это уже больше походило на флирт. Прежде чем я успела придумать, как мне отшутиться в ответ, прозвенел звонок, а Дин уже двигался к выходу вместе со своим стихом. Однако я все же успела заметить, к своему удовольствию, что его уши снова слегка покраснели.

Я РАЗВОЖУ ЛИН, МОНИКУ И КЕНЗИ после уроков по домам. Лин еще не получила права, у мамы Моники только одна машина, а Кензи в первую же неделю после того, как получила права, снесла почтовый ящик около дома и теперь боялась садиться за руль. Это было три месяца назад.

Мне нравилось развозить девчонок, по крайней мере им не было стыдно садиться в наш старенький минивэн, которому случалось заглохнуть при первом повороте ключа зажигания. Я высаживаю каждую около дома и еду в наш район плотно стоящих друг к другу небольших кирпичных домиков, по пути встречаю своего брата Зебби, который в этот момент как раз выходит из автобуса, развозящего учеников средней школы. Как только я вижу его каштановые кудряшки, машу ему рукой, и он запрыгивает ко мне в машину. Каждый день я подвожу его пару шагов до нашего дома в конце улицы. Мы живем в старом районе, рядом с лесом, который пока еще не вырубили, чтобы построить новые дома и магазины. Зеб плюхается на сиденье рядом со мной и, скрестив руки, хмуро глядит в окно.

– Что случилось? – спрашиваю я. – А ну‐ка, пристегни ремень.

– Ты серьезно? Нам ехать всего минуту.

– Неужели не видел, как тут иногда гоняют? И вообще, чего это ты такой угрюмый сегодня?

Ответом мне было невнятное бормотание. Машину пришлось поставить на гостевую парковку, поскольку машины родителей заняли наши два места. Как же хочется, чтобы у нас был гараж. Когда мест совсем нет, приходится парковаться через улицу, а то и через две, а затем под дождем бежать до дома.

Зеб потянулся было к ручке двери, но я перехватила его руку.

– Расскажи мне, что случилось, – спокойным голосом попросила я.

Он громко вздохнул.

– Этот мальчик в автобусе – настоящий дебил!

Ого!

– Не говори так. Что он тебе сделал?

– Каждый день одно и то же: «Чувак, твоя сестра та еще штучка. Познакомишь нас?» А когда я прошу его заткнуться, он только смеется и продолжает. Он говорит, чем хочет… ну, ты понимаешь… заняться с тобой.

Понятно, один из тех мальчишек. Я готова рассмеяться от одной мысли о том, что какой‐то малолетка хочет меня, но сдерживаюсь при Зебе. Его щеки полыхают от гнева. Ох, мой милый маленький защитник.

– Как его зовут?

– Роб.

– Тот, с которым вы вместе занимались бегом? Я думала вы с ним не разлей вода.

– Так и было. Вроде того. Он и раньше болтал, не затыкаясь.

– Зебби, не обращай внимания на этого дурака. Он просто пытается довести тебя. Знает, что именно тебя бесит, и считает, что это смешно. Бывают и такие люди.

– Клянусь, когда‐нибудь я надеру ему задницу. – Зеб заскрипел зубами.

Я потрепала его по голове и открыла дверь.

– Не говори так, это грубо. Лезть в драку тоже не нужно, руки только замараешь.

Я вылезла из машины вслед за ним, про себя думая, что, если увижу этого гаденыша Роба, сама отделаю его. Мы поднялись на порог, и я открыла дверь. Во время баскетбольного сезона мне часто приходится задерживаться в школе на чирлидерские тренировки, так что сейчас я была рада, что могу провести время с братишкой. Отборочные в группу поддержки будут через два месяца, а затем нас ожидает безумное расписание летней практики. Но сейчас я была абсолютна свободна, что для меня слегка непривычно.