– Я, на долго. Михаил обещал целых два дня выходных. Во как,– Сергей улыбнулся и подмигнул молочнице.– Ну что, Надюха, когда на свадьбу пригласишь? Женихи чай табунами следом бегают?

– Ну, что вы тако говорите? Барин. Не сватают пока!– пригорюнилась молочница.

– Эвон как? И почему? Девка-то ты видная, работящая,– Сергей даже жевать пирог перестал, взглянув удивленно на Надюшку. А та захлюпала курносым носиком и принялась вытирать платком уголки глаз.

– Что за слезы? Аннушка, в чем дело? Почему сироту обижают?

– Бесприданница она. Вот носы и воротят нынешние кавалеры,– Аннушка погладила по голове пригорюнившуюся молочницу.– Да ты не кручинься. Зачем тебе такой, который из-за рухляди только девицу подыскивает?

– Да где ж других-то взять?– резонно возразила та.– А года-то не убавляются. В девках старых остаться лучше ли?

– В девках плохо,– согласился Сергей.– Так мы тебе подыщем мужа-то, вон хоть братца Аннушкиного младшего.

Прохора Евпатьевича, что-то он загулялся в женихах-то. А, мать?

– Дак я че,– не стала возражать Аннушка.– Непутевый только он у нас. Все парни как парни женатые давно, а этот сидит сиднем дома, и никуда его не выгонишь,– «А че там такого делать, я лучше книжицу у Сергея Лексеича возьму, да почитаю». Все уже перечел пади.

– Да, ну?!– Сергей искренне удивился, так как библиотеку имел для 19-го века довольно солидную книг на пятьсот и сам не мог бы похвастаться, что все прочитал, что там запас. Но кроме литературы века "осьмнадцатого", в библиотеке присутствовала и литература более поздняя, которой, как он думал, здесь вряд ли кто-то станет интересоваться. Кроме различной технической, была и беллетристика бульварная. Детективы и прочая "дешевка", прихваченная в количествах ничтожных, но все же… – И что говорит, прочитав?– спросил он супругу.

– Сказки ему нравятся фантазийные, про повозки самодвижущиеся и пищали скорострельные. За уши не оттащишь непутевого. Какой вот из него муж?– Аннушка пригорюнилась рядом с молочницей, подперев подбородок кулачком, так же как и Надюшка.

– Ничего. Надежда его быстро в чувство приведет,– Сергей встал и прошел в комнату для курения, которую предусмотрел при планировании особнячка, причем на обоих этажах. Курилки были его личной территорией, и появляться здесь кому-либо не рекомендовалось из соображений самых тривиальных. Для целостности организма. По стенам курилок были развешаны различные мишени и дубовые доски, в которые хозяин любил метать всякие режущие и колющие предметы. Такая вот блажь у "барина" и домашние, зная о ней, прежде чем войти, громко стучали в дубовую дверь, прислушиваясь, не свистят ли в воздухе дротики, топоры и ножи.

Пока хозяин перекуривал, швыряя в мишень, что-то с перьями и жалом на концах, братья Силины – Прохор и Егор успели устранить последствия "варварства" и восстановить чистящее приспособление у крыльца в прежнем виде.

– Цепь намотали и парой лошадиной рванули,– вынес вердикт Прохор.– Котора по счету?

– Пята пади, аль шеста?– Егор притоптал взрыхленную землю и присыпал песком и снежком, для пущей убедительности, место работы.– Цемент-то больно хорош у Аннушки. Десять минут и камнем стынет. Надо бы еще пару мешков, ежели опять выдернут, то чем заливать будем? Этих-то полосок у нас тоже вроде как две осталось,– Егор поскреб в затылке.– Может дешевше сторожа с колотухой тут поставить? Да и надоело кажное утро ковыряться в земле. Вот уж Аннушка, не хочет мужа расстраивать, а нам-то каково? Аль самим тут посторожить, да изловить охламонов?

– Это кто ж таков? Озорничает?– Егор старательно поправил вывороченную злодеями доску и досадливо поморщился.– Замены требует, порвал болт полотно-то напрочь, говорил же, что надобно как в прошлые разы без гаек сунуть да загнуть, а ты че? "Крути, давай знай, боле не сунутся". Приметит Сергей-то Лексеич, че сказывать будем? Старался ить, самолично такую кривулину выковал. Ох, как непросто эдак-то криворуко повторять,– вздохнул опять Егор.– Я бы десяток успел сделать нормальных, пока эту повторяю. А пошто мы это делаем, я, хоть убей, не пойму.

– Из уважению. Эх, брат. Чего только для душевного спокойствию родного человека не сделаешь. Аннушка вот понимат, а ты медведь медведем у нас,– Прохор собрал в горсть снег и залепил им проломленную доску.

– Авось не приметит, а когда опять отлучится, мы это поправим ужо как надо. А покараулить… Отчего и нет?

Нынче же тут и останусь за дверьми. Ох, ноги вырву, штаны спущу и погоню шпыней не надобных пинками через весь город.

– Кого пинать собрался, Прохор Евпатьевич?– появившийся вдруг Михаил, обнял братьев за плечи.

– Доброго утра вам, Михайло Петрович, как почивали, как супруга, детки, не хворают ли?– зачастил Егор, отвлекая внимание Михаила от крыльца.

– Слава Богу, вашими молитвами,– Михаил весело рассмеялся.– Зубы заговариваешь, Егор Евпатьевич, но тут тебе бы у свояка поучиться, он мастер, а ты пока профан, извини. Подмастерье, если по-вашему, супротив его умений лапшу вешать на уши.

– Это… Дак оно и понятно.– Согласился Егор.– Мы-то сроду этого не видели, так и откель уметь?

– Что не видели?– не понял Михаил.

– Лапшу энту. Она ить када появилась? Совсем недавно на Москве. Макаронны энти.

– А вон ты про что. Ну да, где ж вам было наловчиться так, как Сергей Алексеевич, но мужики вы способные и через годок другой наверстаете. Я в вас верю.

– Вот спасибо на добром слове,– искренне обрадовались братья Силины.

– В дом не пускают?– поинтересовался Михаил, кивнув в сторону крыльца.

– Без вас нет,– заухмылялись в бороды братья.– Мы к вечеру заглянем, а сейчас нам в кузню пора, поспешаем, Михайло Петрович, не обессудьте,– кузнецы содрали с голов треухи и, отвесив земной поклон, умотали за угол.

Михаил ковырнул снежную заплату на доске, хмыкнул понимающе и поднялся по ступенькам.

– Па-а, ма-а, дядь Миша пришел,– встретил его детский вопль и, налетев, младшие Руковишниковы, растормошили гостя, вытряхивая из верхней одежды. Аннушка засуетилась опять вокруг самовара, а молочница Надюшка, попыталась шмыгнуть мимо, но была поймана, возвращена на место и с пристрастием допрошена обо всех московских новостях за прошедшую неделю.

– Да, что я тако знать могу, Михайло Петрович? Вы, вот у Аннушки поспрошайте, а мы ведь с окраины, че видим?– попробовала отказаться Надюшка, но Михаил ей не оставил выбора.

– Ладно, не прибедняйся. Вон какие глазищи на пол-лица, хоть лики пиши. Мне и не нужно ничего такого знать. Как народ живет, чем? Какие нужды у него повседневные? Мы же купцы, промышленники, а ты наш потенциальный клиент. Чем вот сейчас озабочена более всего? Вот ты, Надюш?

– Дак… Чем?– опять раскраснелась девушка, с которой вот так задушевно и по-родственному давненько никто не разговаривал. Разве что мать давно умершая, но Надюшка тогда совсем маленькой была и помнила смутно, как это бывает, когда о тебе кто-то заботится. Просто так, даром…

– Сыты, здоровы и, Слава Богу,– нашлась она все же что сказать.

– Беззаботно, значит, живете?– Михаил позвякивал ложкой в чашке и прислушивался к стукам в соседнюю стену.– Сергей опять ножи швыряет?– кивнул он в сторону курилки.

– Прямо страсть какая-то у него к этим железкам,– пожаловалась Аннушка.– Поговори с ним, Мишань. Натащил всяких и вот мечет часами. К чему тако умение?

– Всяких – это каких?– заинтересовался Михаил.

– Сначала все кинжалы, да пики швырял, а потом и вовсе кухонные потребовал. Обыкновенные,– поджала губы Аннушка осуждающе.– В доме ножей совсем нет, все там, в стенах торчат. Я как какой надо, так туда бегу.

– Он что и столовые швыряет?

– И эти,– подтвердила Аннушка.

– Они же тупые, с концами круглыми?

– Наточил и мечет,– Аннушка совсем закручинилась.

– Ладно, поговорю,– пообещал Михаил и, взглянув на молочницу, улыбнулся.– Не переживай ты так, Надюш, видишь как некоторым везет на мужей с "тараканами" в голове.