Москва с ее кривыми улочками не справлялась в это время с потоками транспортными и на них порой появлялись дорожные пробки, которые приходилось ликвидировать тогдашним урядникам самым незамысловатым способом. Сносились хлипкие заборы и под вой домохозяев, обозы перли по приусадебным участкам, гремя полозьями по мерзлой земле и грядкам, спрятавшимся до весны под снегом. Пожар 1812-го решил в некоторой степени эту проблему и в планах реконструкции после пожарной, проезды расширялись и кривулины уличные распрямлялись, к неудовольствию землепользователей, которые никак не могли взять в толк, почему их строение вдруг оказалось хоть и сгоревшее, но прямо посредине дороги новой. Все смещалось, и понять, где чье, было порой невозможно без сутяжничанья, к радости судебных ярыжек и мордобоя, к неудовольствию полицейского начальства.
1808-ой год, в смысле патриархальности и шевеления сезонного, ничем не отличался от годов предыдущих, и конец ноября был хоть и припорошен снежком, но еще не впустил в город всех желающих его срочно посетить или пересечь. Еще не встал лед как следует на реках и купцы только паковали свои товары, прикидывая барыши и сплевывая через левое плечо, чтобы не сглазить. Поэтому Москва пока еще не шумела и не рвалась с постромок, получая по оскаленной лошадиной морде в кривулинах уже слегка припорошенных улиц. Еще неделька, другая и поползут рыбные обозы, мучные, мануфактурные и прочие, оглашая окрестности ржанием лошадей и руганью ямщиков. Погонят скот на продажу и сено для этого скота. Москва на своих окраинах жила вполне деревенской жизнью и многие держали скот, который требовал кормов, но заготовить его уже было самим хозяевам невозможно. Требовалось выезжать все дальше, и доставка заготовленного сена становилась настолько дорога, что дешевле было покупать привозное. Впрочем, сено везли на продажу не столько для коров Московских, сколько для лошадей. Поголовье которых, в отличие от коровьего, не уменьшалось с годами, а напротив даже и увеличивалось. Рос город, росло и поголовье лошадей. Конюшня, в то время, была непременным строением за каждым московским домом и проблема конюшенная стояла так же остро, как в конце 20-го и начале 21-го проблема гаражная. И даже острее. Потому что авто в конце концов можно оставить и под открытым небом, а вот лошадь такого небрежения к себе не терпела. В зимние морозы могла запросто околеть и крыша над головой ей требовалась, хоть самая завалящая в это время года. И само собой город буквально захлебывался нечистотами, которые вывозились золотарями в незначительных количествах за периметр города и вываливался в пригородах, приводя в ярость окрестный люд.
Каких только бунтов не было на Руси и по каким только поводам русский человек не восставал против властей… Был даже «соляной». Был «чумной», даже против пьянства, говорят, был – водочный то есть, а про Пугачевский и вспоминать не стоит – этот всем бунтам бунт, против всего сразу. А вот против золотарей бунтов что-то не было. Хоть и заваливали они окрестности дерьмом качественно изо дня в день. В чем причина? Народ понимающий у нас потому что и просто так за дубины не хватается. Всегда разбирается сначала. И подмосковье понимало, что Москва большая, гадит, как положено по три раза на дню, а это много и Москва речонка, с прочими Неглинками, уже давно не справляются, и уносить не успевают в «море-окиян», который где-то там за лесами пади уже тоже весь дерьмом затянуло. Однако появились уже предприимчивые людишки с проектами городской канализации, предлагавшие рыть для нужд этих деликатных специальные каналы, как в Европе. И даже проекты градоначальству приносили с чертежами и расчетами. Начальство крутило носами и отпихивало от себя эти сомнительные прожекты, стоящие денег немыслимых.
– Бог подаст, падите вон…– привычно гнали прожектеров прочь и правильно делали, потому что не прошло и четырех лет и все равно началась реконструкция почти всего города сразу. Вот тогда и заложили первые чугунные трубы, в первые канализационные траншеи. За дело взялось государство, с размахом, как положено, засучив рукава чиновничьих сюртуков и, Москва вздохнула полной грудью – посвежевший городской воздух. Правда, с тех пор земляные работы как начались, так и не прекращаются по сию пору. Процесс оказался затяжным, прибыльным и увлекательным. А главное – актуальным во все века…
Так что Москва встретила Михаила с Сергеем привычной уже вонью помойной, стаями бродячих собак, грызущихся на этих помойных кучах и золотарями, с черпаками у дощатых сортиров.
– Вот она изнаночная сторона всех цивилизаций,– ворчал Сергей, перепрыгивая через кучу нечистот, которые кто-то сообразительный вывалил ночью под его родное крыльцо.– Поймаю мерзавца и в кучу эту суну рылом,– пообещал привычно злодею «джек-пот» Сергей и долго отскабливал подошвы о металлическую скобу, которую лично забетонировал рядом со ступеньками именно для этой цели. Полоса металла торчала на высоте полуметра и приходилось сгибать ногу в колене, чтобы воспользоваться ею. Но зато она была надежно прикручена к крыльцу на два здоровенных кованых болта и ее не постигла участь пяти предыдущих, которые неизвестные злоумышленники выкопали в первые же ночи после установки. Имелась и нижняя перекладина для мелких членов семьи и Сергей по праву гордился своим творением, которое лично выковал в кузнице у свояков.
– Эту не сопрут, кишка тонка,– самоуверенно заявил он и очень удивился, обнаружив утром дня следующего, после установки чистилки, несколько запилов на прокованном полотне сталюжки. Злоумышленнику не хватило темного времени суток, чтобы лишить хозяев их собственности, легкомысленно оставленной без присмотра и закрепленной на два жалких болта. Пришлось закаливать полотно и теперь тот, кто умудрился бы снять этот шкворень, получил бы не плохой шмат дамасской стали. Сергей внимательно осмотрел изделие кузнечное, которое было его «первым блин-комом» и улыбнулся довольно: – Ну вот, что я говорил? Слабо.
– А что ты говорил? Кому?– Михаил принялся счищать налипшую грязь со снегом о стойки и Сергей, уже поднимающийся по крыльцу, пропустил его вопрос мимо ушей. А потом визг детворы и суета домашняя и вовсе задвинула этот, риторически прозвучавший вопрос, куда-то в такие закоулки подсознания, что, пожалуй, выдернуть его оттуда уже никакой возможности не представлялось. Пустой вопрос и прозвучал в пустоту, никем не замеченный и забытый, а зря. Русский народ он ведь смышлен от природы, ему образование даже претит порой, являясь неким тормозом и сдерживающим фактором на тернистых тропах народного творчества. Не знают, что невозможно и такое вытворяют, что будущие исследователи-археологи только руками разводят. Изделие Сергеево – его гордость и повод для насмешек над воришками-недотепами к следующему утру исчезло вместе с двумя бетонными плямбами кило по сто весом. Кто-то попросту выдернул всю конструкцию из почвы, оставив рваную дырищу в полтора метра глубиной рядом с крыльцом.
Новость эту сообщила семейству молочница и Аннушка привычно перекрестясь, усадила ее чаевничать, отправив старшего сына к братьям в кузницу.
– Димша, сбегай-ка. Скажи, все та же оказия. Пока папенька почивает, пусть спроворят новую. Пади с прошлого разу помнят чего да как. Опять скажи тако же.
Димка накинул тулупчик и выскочил за порог, крикнув на бегу:– Да что я маленький что ль? Сам знаю. Чтоб песок, цемент и чтоб быстро.
– Что за переполох в семействе?– выспавшийся Сергей, появился, сладко потягиваясь из спальни в длиннющем халате и поздоровавшись с Надюшкой-молочницей, девкой на выданье, присел с ней рядом у самовара.
– Дак, все ничего, слава Богу,– подхватилась та, заалев алым маком, и вскочила поспешно на ноги.
– А куда это Димон полетел, как оглашенный?– Сергей зевнул так аппетитно, что все присутствующие невольно заулыбались.
– К братцам послала. Вечерком хочу здесь собрать всех. Давно по-семейному не сиживали,– Аннушка пододвинула поближе к мужу плетеную тарелочку с пирогами.– Кушай, сокол, да вопросы не задавай пустые. Побег и побег. Ты-то надолго ли из командировки?
