— Здравствуйте, мисс. Могу я вам помочь?

— Да. Меня зовут Софи Каллахан. У меня и Коннера Бёрка назначен приём в отделении записи актов гражданского состояния.

Женщина передо мной поднимает голову от компьютера и быстро моргает. Её глаза находят Коннера, и она краснеет.

— О. О. Конечно, мисс Калахан. Подождите... подождите секунду.

Она ужасно волнуется, и я наклоняюсь к Аяксу:

— Забавно, не правда ли?

— Если вы поднимитесь на, эм, третий, эм, третий этаж, — она заикается, переводя взгляд на Коннера каждые несколько секунд, — то увидите там стойку регистрации, эм, на которой нужно отметиться. Да.

— Спасибо, дорогая, — отвечает Коннер, посылая ей очаровательную улыбку.

Я толкаю его локтем в бок. Он смеётся и кладёт руку мне на спину, пока мы идём к лифту. Аякс толкает нас внутрь, когда входит один из фотографов, с низко надвинутой на глаза бейсболкой.

Чёрт. Они неумолимы.

Мы уходим, и Аякс останавливает охранника у двери.

— Журналист поднимается на лифте за нами. Он одет в синюю рубашку.

Охранник поднимает взгляд на Коннера и кивает в знак признания.

— Нет проблем. Я отправлю несколько ребят к входной двери, чтобы убедиться, что больше никто не войдёт.

Аякс кивает и проводит нас через дверь.

Я направляюсь к стойке регистрации и отмечаюсь, к счастью, на этот раз женщина за ней годится нам в бабушки.

— Что ты делаешь, принцесса? — спрашивает Коннер, садясь рядом со мной.

— Я указываю тебя в свидетельстве о рождении Милы, — тихо говорю я, глядя на него сквозь чёлку. — Я подала заявление на следующий день после того, как ты узнал. Они подтвердили его в начале недели. Сегодня мы всё подписываем.

Коннер пялится на меня долгую секунду, отчего у меня немного пересыхает во рту. Он сжимает переносицу, а затем молниеносно обнимает меня.

— Спасибо, — шепчет он, целуя меня в ухо. — Спасибо, Софи.

Я улыбаюсь ему в плечо.

— Не благодари меня за само собой разумеющееся.

Когда он отстраняется, называют наши имена. Мы заходим в крошечную комнату и садимся по одну сторону большого письменного стола. Мужчина, сидящий перед нами, перечисляет всё, что мы должны знать, что должны делать, какими правами Коннер обладает как отец Милы, и спрашивает, принимаю ли я это.

Я принимаю. Коннер сжимает мою руку.

Нам передают документы через стол, и я оставляю свою подпись на пунктирной линии. Передаю их Коннеру, и он медлит, прежде чем взять ручку. Его руки трясутся, когда он подписывает их, после чего следует длинный неустойчивый выдох.

Затем её новое свидетельство о рождении кладут перед нами, и мы снова расписываемся. Мой взгляд падает на его подпись внизу, туда, где она всегда должна была быть.

Достаю из кармана деньги и передаю нотариусу, чувствуя, как с плеч уходит тяжесть.

— Ты не должна была делать это, — шепчет Коннер.

— Я должна была, — встречаюсь с ним взглядом, — исправить собственную ошибку.

Он берёт мою руку и переплетает наши пальцы. Когда всё сделано, мы берём новое свидетельство о рождении Милы и уходим, наши руки всё ещё соединены.

Аякс улыбается, когда мы выходим из кабинета. Слова не нужны, поскольку ни одно слово не сможет передать, что значит этот момент для нас и для Милы.

Это значит, что этот великолепный, любящий мужчина теперь может спорить со мной по всем вопросам, касающимся Милы.

Это значит, что он имеет право голоса, некий контроль, и мне придётся прислушиваться к нему и идти на уступки.

И это значит, что он законно имеет право давать ей конфеты, когда захочет.

Глава 26

Коннер

Не могу поверить, что она действительно сделала это.

Она говорила, что сделает, но я не могу поверить, что она и вправду привела меня сюда, чтобы вписать моё имя в свидетельство о рождении Милы. Если мне и нужны были какие-либо подтверждения того, что она останется в Шелтон Бей, то вот они. Прямо здесь.

Эта подпись означает, что она не сможет никуда её увезти без моего разрешения.

Это означает, что ни одна из них не сможет уйти, если я не позволю.

Это означает, что я снова могу ей доверять.

Чешу затылок, пропуская пальцы сквозь волосы. Я не настолько наивен, чтобы поверить, что смогу заставить их поехать и завершить тур вместе со мной. Софи сделает это, только если действительно поверит, что нахождение вдалеке от меня в течение двух месяцев ранит Милу сильнее.

На самом деле, я уже знаю, что так и будет. Ночь, когда Соф позвонила мне, потому что Мила всё время звала меня, была достаточно показательной.

Я также знаю, что Софи сражалась бы до поледнего, если бы порознь нам было лучше.

Только это не так. Я и Софи — нам лучше вместе. Теперь, когда всё раскрылось, когда мы высказали всё друг другу, крича от обиды, и открыто плакали, не взирая на страхи, мы оба увидели, что нам плохо по отдельности.

Нам лучше вместе. Всегда.

Я больше не могу оставаться вдали от неё, так же как и она не способна находиться далеко от меня. Просто она намного упрямее, чем я.

Чёрт, её упрямство как раз и привело нас сюда.

Аякс проезжает мимо дома Софи и направляется к моему. Мы следуем за ним, а моё сердце колотится от мысли о новой встрече с Милой. Прошло уже двадцать четыре часа с тех пор, как я видел её в последний раз, но я уже соскучился по её шаловливой улыбке и бесконечному хихиканью.

Мы выбираемся из машины и направляемся к моему дому. Софи, кажется, абсолютно не заботят всё ещё ожидающие журналисты, но я знаю правду. Я всё ещё вижу слабую дрожь в руках.

Беру её за руку, проходя через дверь.

Я должен найти способ избавиться от них. Способ, благодаря которому они не получат фотографию Милы первыми. Благодаря которому мы сможем свободно выходить с Милой и делать всё, что нам захочется, без необходимости пробираться через чёртов лес, чтобы попасть друг к другу.

Мила поднимает глаза, как только мы заходим.

— Мама! Папа! — она подпрыгивает и бежит к нам, раскрыв ручки.

Я поднимаю её, прижимая к груди, и улыбаюсь.

— Привет, малышка.

— Я юблю папа, — она сжимает мою шею так крепко, как только может двухлетний ребёнок.

— Я тоже тебя люблю, детка.

— Я юблю мама, — она тянется к Софи.

Та обнимает Милу за шею и целует её щёку.

— Мама тоже юбит тебя, — шепчет она.

Я поворачиваюсь и целую Софи в висок, позволяя губам задержаться.

Мама входит и улыбается.

— Готово? — спрашивает она у Софи.

Софи поворачивается и кивает.

— Великолепно! А теперь, Коннер, — она поворачивается ко мне, — Тэйт в гараже и хнычет, как маленькая девочка, потому что вы должны репетировать, Эйден хнычет, потому что он голоден, а Кай хнычет, потому что так делают другие, — она закатывает глаза. — Так что иди туда на репетицию, и скажи им, что мы с Софи готовим обед. Понял?

Я передаю Милу Софи и, оставив поцелуй на маленькой щёчке Милы, покидаю комнату и иду в гараж.

— Мы поняли, — произносит Тэйт, как только я открываю дверь. — Ты идиот, но ты чертовски великолепен.

— Поняли что? — я замираю, продолжая сжимать дверную ручку.

Мой старший брат приподнимает уголок рта в улыбке.

— Не ты. А я. Я играл, как мудак. Моя гитара расстроилась, поэтому все твои аккорды звучали дерьмово.

— И никто из нас не заметил, потому что мы были слишком заняты, играя правильно, — смеётся Кай. — Мы были в чёртовом Ла-ла-ленде.

— Я знал, что всё правильно, — я улыбаюсь и сажусь. — Значит, больше ничего не мешает нам выучить это до завтра?

Эйден кивает.

— Если ты знаешь текст, то мы сможем выучить музыку за пару часов. Эй, мама принесёт нам обед или как? Мы надрывали свои задницы, пока ты был... где бы ты ни был.

— В управлении записи актов гражданского состояния, — я поднимаю гитару. — Теперь моё имя стоит в свидетельстве о рождении Милы.

— Блин, как раз вовремя, — ворчит Тэйт.