- Уланов Саша.

Он, улыбаясь, протягивает навстречу свою – крепкое рукопожатие.

- Как себя чувствуешь, Саша?

- Хорошо – спокойно смотрю ему в глаза.

- Правда хорошо? – недоверчиво и удивленно переспрашивает он.

Упрямо повторяю:

- Хорошо. Давно, без помощи мамы себя обслуживаю и спокойно хожу на большие расстояния.

- Замечательно. – Владимир Сергеевич обращается к врачам: - Пожалуйста, принесите мне стерильные перчатки. Хочу осмотреть кишечник – и снова ко мне: - Не возражаешь?

- Нет, смотрите.

Медсестра приносит резиновые перчатки и помогает ему надеть одну из них на правую руку. Она взяла другую, но он ее останавливает.

- Спасибо, достаточно одной - доктор бесцеремонно засовывает правую кисть в рану - щупает кишечник, вводит пальцы в свищи. Мне больно и тошнит. – Потерпи, Саша, я не долго. Сколько же у тебя отверстий в кишечнике?!

Отвечаю с трудом:

- Не знаю, не считал.

Владимир Сергеевич, наконец, заканчивает осмотр, снимает перчатку. Облегченно вздыхаю.

На некоторое время воцарилось всеобщее молчание. Консультант, раздумывая, напряженно смотрит на мой кишечник. Слышу удары своего сердца, спокойствие покидает.

ПОНИМАЮ – СЕЙЧАС В ЭТУ МИНУТУ, РЕШАЕТСЯ МОЯ СУДЬБА.

Напряжение нарастает. Смотрю на доктора. Он поднимает голову - наши взгляды встретились.

- Саша, хочешь со мной в Москву?

- Хочу! – горячая волна прокатилась по телу.

Все белые халаты врачей слились в одно белое пятно. Владимир Сергеевич поворачивается к ним – объясняет:

- В институте Склифосовского, работает хирург – ученик Сергея Сергеевича Юдина.Он специализируется по пищеварительному тракту. Надеюсь, Александр Анатольевич, возьмет к себе Сашу – вновь смотрит на меня и уверенно добавляет: - Собирайся!

Я не понял.

- Сейчас?

- Да! Сегодня вместе полетим на самолете. Кто тебя будет сопровождать?

- Мама.

- Хорошо. Пока администрация больницы оформит документы, думаю, два часа на сборы хватит.

- Хватит – повторяю эхом.

Доктор встает и направляется к выходу. Вслед за врачами, тенью, выходит мама Дато.

Растерянный, лежу с открытым животом, не могу осознать до конца произошедшее.

Входит мама.

- Что тебе сказали сынок? – голос ее дрожит от напряжения.

Восторженно, почти кричу:

- Сегодня с тобой летим на самолете в Москву! На сборы – два часа!

Обескураженная, она садится на мою кровать.

- Слава тебе, Господи! Но почему сегодня?

- Потому, что летим вместе с консультантом Владимиром Сергеевичем. Он меня покажет какому-то хирургу, который сможет прооперировать!

- Да, Москва не Саранск, надеюсь, там закончатся наши мучения - она встает, быстро собирает из тумбочки домашнюю посуду и оставшиеся продукты, а про себя проговаривает: « В Москве жить деньги нужны. У кого бы занять?» - она быстро уходит…

Не могу успокоиться – все происходит как во сне. В палату заходит мама Дато. По ее лицу текут слезы. Вдруг осознаю: «Своим переводом в институт Склифосовского, я обязан Дато». В одну минуту радость переполнявшая меня, угасла. Женщина с трудом доходит до сына. Садится рядом с ним на стул, нежно гладит его бледно-желтое лицо и тихо повторяет:

- Чеми сакварели бичё, чеми сакварели бичё… (груз.)

(мой любимый мальчик, мой любимый мальчик)…

Стройное тело Дато, лежит с закрытыми глазами, вытянувшись во весь рост. Он не отвечает и даже не стонет, лишь слышно его тяжелое дыхание…

В обед не ел – волнуюсь, а еще понимаю, путь в Москву долгий – перевязку в самолете не сделаешь.

Половина третьего дня. Заходит медсестра:

- Саша, готовься, через двадцать минут выезжаете.

Развязываю бинты, поворачиваюсь в постели на бок, и кишечное содержимое из раны, вываливается на грязную пеленку. Ее сворачиваю и кладу в плевашку. Всей оставшейся в банке пастой «Лассара», основательно мажу живот. На рану кладу чистую пеленку, сверху слой ваты, затем вторую и туго бинтую.

Подхожу к Дато, смотрю на когда-то красивое, а сейчас отекшее лицо парня. Опустив голову, говорю его маме:

- Извините.

- За что, генацвале? – удивляется она.

- Доктор прилетал консультировать Дато, а лечу в Москву я.

- Такая видимо наша судьба. Тебе желаю вылечиться.

- И Дато, желаю выздоровления.

Она, молча кивает головой. Оглядев в последний раз палату, выхожу.

В приемном отделении руководство больницы, провожает московского консультанта. Мои сопроводительные документы, в руках Владимира Сергеевича. Скромно сижу на той самой кушетке, где при поступлении 24 ноября 1968 года, меня осматривал первый лечащий врач, Саушев Виктор Николаевич - ждем маму.

Запыхавшаяся от быстрой ходьбы, с узлами в руках, наконец, появляется она.

- Слава тебе, Господи, успела. И деньги нашла – Евсевьевы одолжили…

«Скорая» несется по разбитой дороге в аэропорт. Растопырив ноги, упираюсь в пол машины. Обеими руками крепко прижимаю живот, но все равно, кишки прыгают на каждой колдобине. Полчаса мучительной тряски, и мы останавливаемся возле одноэтажного здания. Не задерживаясь, в сопровождении сотрудника аэропорта, проходим на взлетное поле. Ровными рядами стоят «кукурузники» и большие самолеты «АН-24», а в стороне от них, замечаю маленький двухмоторный. Работник аэропорта останавливается, а доктор сворачивает к этому самолетику.

Спрашиваю:

- Владимир Сергеевич, мы на нем полетим?

- Да. Это наш санитарный самолет.

- Я еще никогда не летал.

- Боишься?

- Нет. Первый раз, и на таком красивом.

Завидев нас, летчик открывает дверь - опускает лесенку. В обшитую кожей кабину, забираемся по очереди. Доктор усаживается рядом с летчиком. Я и мама - на сплошном заднем сидении. Гудят моторы.

Летчик по рации запрашивает у диспетчера:

- Разрешите взлет?

В ответ, из закрепленного на его голове наушника, слышим скрипучий голос.

- «АН-14», взлет разрешаю.

Самолет выруливает на взлетную полосу. Смотрю в иллюминатор. Из под ног, земля убегает все быстрее и быстрее -вдруг стала удаляться.

Восклицаю:

- Мама! Мы летим!

- Летим, сынок. Дай Бог, чтобы с таким же настроением возвратились домой.

Лесопосадки, вспаханные и зеленые прямоугольные поля, овраги с речушками и дома-кубики сел, проплывают под нами. По дорогам-ниткам, медленно передвигаются подобно жукам - машины, по железной дороге гусеницей ползет поезд, а мы летим над ними. Неведомое мне ранее чувство превосходства, окрыляет.

Монотонный шум двигателей и покачивания самолета, убаюкали маму. Она, положив под голову узлы с нашими вещами, спит. Посмотрев на мирно «сопящую» мать, снова «прилипаю» к иллюминатору.

Наступили сумерки. Летим три часа - как не старался «упаковать» рану, выделения просочились. Обращаюсь к впереди сидящим:

- Скажите, нам еще долго лететь?

Владимир Сергеевич, оборачивается.

- Укачало?

- Нет. Нужна перевязка.

- Придется немного потерпеть. Подлетаем.

Действительно, впереди вижу море огней. Терплю, а пищеварительные соки «кушают» мою плоть.

Летчик, спокойно запросив посадку, вдруг кричит в микрофон:

- Какой еще круг!? У меня горючее на исходе – поворачивается к Владимиру Сергеевичу: - Не дают посадку. Занята полоса. Придется кружить.

Самолет резко накренился – прижало к двери. Мелькнула мысль: «Если откроется, полечу вниз без парашюта». Мама проснулась, одной рукой держит меня, другой ухватилась за поручень. Тревожно спрашивает:

- Падаем?

Дверь самолета закрыта надежно, и я спокойно повторяю слова летчика:

- Нет, просто кружим. Взлетная полоса занята.