- А ты из форточки мне и пацанам деньги кидал. Как сейчас вижу летящую купюру. Она крутится в воздухе, но я, с трудом все же поймал. Держу ее в руках, а на меня с нее Ленин смотрит – десять рублей!

Вовка улыбается.

- В «заключении» от безделья всю квартиру облазил. В дедовском фарфоровом баране нашел ключик. Открыл им ящик в комоде, а там денег – куча.

- Когда твой «арест» закончился, у нас началась сладкая жизнь - покупали шоколад, конфеты и пряники килограммами. Сами ели и пацанам раздавали. За тобой они табунами ходили: «Вова, дай трояк или пятерку?», а ты им с барской руки бросал.

Вовка, довольный смеется.

- Тогда я «королем» был.

- Да, неделю барствовали. Затем меня мама вновь выпорола, уже резиновым шлангом. Я даже обоссался.

- Весело жили. А помнишь, как тетю Нюру Лепкину разыграли?

- Не хорошо получилось. Мне и сейчас перед ней не удобно.

Вспомнил этот случай:

«Положили пустой кошелек у входа в Вовкин подъезд, привязали к нему нитку, протянули ее через весь коридор и по лестничному пролету. Затем пропустили ее через почтовую щель в двери квартиры Евсевьевых. Сами через эту щель наблюдали.

В подъезд вошла тетя Нюра. Она, увидев кошелек, наклонилась и с возгласом: «Вай, авай, кошелек муинь (Ой, мама, кошелек нашла)», хотела его взять.

Вовка быстро потянул нитку, а она как завороженная, наклонившись, бежала за ним по лестнице. Опомнилась только, когда кошелек уперся в почтовую щель.

Женщина выругавшись, с покрасневшим от стыда лицом, быстро поднялась к себе на второй этаж и после этого долго с Евсевьевыми не разговаривала».

- Не переживай. Мы же пошутили. Но как она за кошельком по лестнице бежала! Даже не споткнулась, а могла головой долбануться. Санек, глянь, бабуля моя идет. Только что о ней вспоминали.

- Вовка! Хорошо, что тебя нашла. Приехала, а квартира закрыта.

- Городская власть выделила жилье в центре Саранска, а тебе в нем не сидится.

- Решила вас проведать. Сашка, это ты?

- Я, баба Груша.

- Слава тебе, Господи, вылечился, а меня всё бабки спрашивают: «живой ты или нет».

- Живой, как видите. Но еще не вылечился. Временно из больницы отпустили. Осенью снова операция.

- Ой, Господи! Сколько их тебе уже сделали?

- Пять.

- Дай бог тебе терпения! – она крестит меня и обращается к внуку: - Вовка, открой мне дверь!

- Не спеши, бабуль. Мы с Сашкой недавно на улицу вышли.

Поддерживаю.

- Баба Груша, садитесь рядом. Давно хотел спросить Вас. В 1964 году в Мордовии отмечали столетие вашего мужа – Макара Евсевьевича Евсевьева. Когда Вас показывали по телевизору, я подумал, его давно нет, а вы еще такая бодрая и активная?

- Саша, я моложе его на тридцать два года!

- Такая разница! А как же вы стали его женой?

- Не сразу. Макар Евсевьевич, работал и жил в Казани, но часто приезжал в свое родное село Малые Кармалы – где я жила. Он мне предложил быть у него домработницей. Согласилась и переехала к нему в Казань. В результате совместной жизни родился наш Толя – Вовкин папа, а Макар Евсевьевичу было уже 64 года. После рождения сына зарегистрировали брак. Была я домработницей Грушей, а стала Агриппиной Ермолаевной Евсевьевой.

Молчавший во время нашего разговора Вовка удивляется:

- Бабуля, а ты почему раньше мне этого не рассказывала?

- А ты меня спрашивал? Саша спросил, я и рассказала. Пойдем открой дверь, с дороги устала, хочу отдохнуть - Вовка нехотя встает.

Мне тоже пора на перевязку. Тихонько иду следом за Евсевьевыми:

«Передо мной идет жена выдающего человека – просветителя национальной культуры мордовских народов (Эрзя и Мокша). Имя Макара Евсевьевича Евсевьева носит наш педагогический институт, а его мраморный бюст стоит на высоком гранитном постаменте, в самом центре города Саранска.

В детстве, бегая по квартире Евсевьевых, мы с Вовкой не понимали, что под перезвон часов стоящих на старинном комоде за резным столом из черного маренного дуба, писал свои труды его дедушка – знаменитый ученый. В настоящее время эти предметы являются экспонатами Мордовского краеведческого музея.

18 июля 1969 год.

Следствие по делу брата, длившееся почти три месяца, закончилось. Сегодня показательное судебное заседание на мотовозо-ремонтном заводе, по месту работы Николая.

Возбужденная мама ходит по квартире, нервно перебирает вещи.

- Натворил дел Коля! Как сегодня он будет смотреть в глаза товарищам и начальству? Большинство рабочих с нашего поселка, и все нас знают.

Сергей прижимается к маме.

- Может Кольку отпустят?

Она устало садится на кровать.

- Не отпустят. Не надо было ему в руки брать молоток - отпустили бы. Следователь сказал, статья больно тяжелая – некоторое время молчит, затем с надеждой в голосе продолжает: - Характеристики с завода хорошие и нет восемнадцати лет - может много не дадут…

На часах - три дня. Мама, собрав в сетку еду, туалетные принадлежности и сменное белье для брата, с грустным лицом выходит из дома.

В доме гнетущая тишина. Пришедший с работы отец, молча ходит по комнатам – нервничает. Вовка, Сергей и я сидим на кухне – ждем возвращения мамы.

Около семи часов вечера, сидящий у окна Сергей кричит:

- Мамка идет! – стремглав бросается к входной двери.

Отец встречает уставшую маму.

- Ну, что?

- Три года – опустошенная садится за стол, рядом со мной.

Выдержав паузу, осторожно спрашиваю:

- Мам, расскажи?

- Погоди! Дай в себя приду. Изнервничалась – не дай Бог это еще раз пережить!

Папка садится напротив.

- Не томи.

Тяжело вздыхая, она рассказывает:

- Дежурному на проходной сказала причину прихода, и он без лишних вопросов пропустил на территорию. Колю еще не доставили - стала ждать невдалеке от ворот. Первая смена закончилась, рабочие потоком шли к проходной. Некоторые останавливаясь, говорили слова поддержки и ждали со мной начало суда.

Тюремная машина, въехав на территорию, остановилась у проходной. Боковая дверь будки открылась. Из нее выпрыгнул охранник, а затем, коротко стриженый Коля. От волнения заколотилось сердце, голова закружилась – думала не устаю на ногах. Увидев меня, он обрадовался и хотел подойти, но охранник не разрешил. Вели Колю сквозь строй рабочих. Молодые кричали: - «Здорово, Николай! Держись!» Я шла за ним следом.

Папка перебивает:

- Отсидит – поумнеет. Это ему вместо армии.

Мама, раздраженно прерывает:

- Спасибо, успокоил! Сам-то на суд, не пошел!

- У меня нервы!

- А у меня, они «железные» - продолжает: - Суд проходил в «Красном уголке». Зал заполнили в основном молодые. В центре длинный стол, покрытый красным сукном. Кольку посадили с краю – охранник рядом. Мне уступили место в первом ряду, не далеко от него.

К столу вышла девушка и громко сказала: «Встать, суд идет!» - все встали. Когда мы сели, судья стал быстро невнятно читать Колькино «Дело». Затем, прокурор говорил плохое, а адвокат просил смягчить наказание – зачитывал положительные характеристики.

Судья дал слово пострадавшему. Во время его речи из зала кто-то крикнул: «Тебя убить мало. Ты почему на дороге оставил умирающего ребенка?».

Я удивился.

- Мам, какого ребенка?

- Сама не поняла. Он водителем в милиции работает. Говорят, выезжал на аварию и надо было отвезти пострадавшего ребенка в больницу, а он отказался. Точно не знаю.

Судья, кричавшему, ответил: «Это к делу не относится».

Слово дали Коле. Он сказал, что раскаивается, а ударил не со зла – в общежитии его оскорбили, и он не сдержался.

Суд вышел на совещание. Я в это время с Колей разговаривала, упрекала. Он меня успокаивал и улыбался. Судья вернулся и зачитал приговор: - «Три года общего режима». Ровно столько просил прокурор – хорошие характеристики не помогли.

Пытаюсь успокоить маму:

- Сидеть он будет на зоне и работать на стройке.