С помощью медсестры, Вася пытается сесть на кровать, но вдруг кричит:

- Мне больно! – лицо в болевой гримасе, руками прижимает правое бедро. Нина Сергеевна в растерянности, но продолжает придерживать за спину.

- Видимо ногу отлежал. Давай ее разотру.

- Не надо! Положите меня обратно.

Она укладывает Василия на кровать.

- Сейчас позову Виктора Николаевича, пусть он сам разбирается с тобой…

Доктор, щупает Васино бедро, затем пытается приподнять его ногу. Вася снова кричит:

- Больно!

Врач пожимает плечами.

- Смещений в кости нет. Может быть разрыв связок бедренного сустава? Сделаем рентген - все прояснится…

В палате каталка. Нина Сергеевна с санитаркой, при помощи подошедшей из дома моей мамы, укладывают на нее стонущего от боли Василия. Каталка выезжает из палаты. Больше мы его не видели – переведен в травматологию...

19 января 1969 год.

Просыпаюсь от брызг холодной воды в лицо.

- Мам, ты чего? – улыбаюсь я.

- Сегодня сынок, «Крещение» - она вновь поливает водой из бутылки.

- Ну хватит, мам! – защищаю лицо руками. – Предрассудки, обычная вода и ничего в ней особенного!

- Нет, она освещена «крестным знамением» в церкви. Сегодня даже из-под крана вода «святая». Вот ты мне не веришь! А вода, набранная в этот день, сохраняется свежей целый год и люди, искупавшиеся в освещенной проруби на крещение, не простужаются!

- По поводу воды, не знаю – не экспериментировал, а купающихся на «Крещение», видел. Но может они потом и заболели, я же не знаю.

- Не заболели! - уверенно говорит мама. – Кто в этот день купается, весь год не болеет. Вот и ты сегодня проснулся в хорошем настроении.

- Скажешь тоже – смеюсь. – Ты еще ведром «святой» воды окати. Я бы на ноги вскочил!

Мама вдруг стала серьезной.

- Да если бы это помогло! – задумавшись, поглаживает мои поредевшие волосы. – Все равно без веры жить нельзя. Пусть по-твоему вода обычная, но если поверишь в ее целебность, то она действительно поможет тебе встать на ноги! – мама набрала в свою ладонь из бутылки «святой» воды и в третий раз окропила мое тело.

«Ранее я не замечал за ней такой религиозности.

В церковь она не ходит, но в углу ее комнаты висит обрамленная под серебро старинная подаренная ее родителями икона «Казанская Богоматерь». Мама периодически на нее молится, шепча молитву «Отче наш».

Ее отец – мой дед Никифор Федорович, умерший еще в 1950 году, был истинно верующим, а ее мама – моя бабушка Анастасия Игнатьевна, в свои восемьдесят пять лет, продолжает соблюдать религиозные обряды и выдерживает все посты. Дедушка и бабушка раньше регулярно посещали церковь, стоявшую неподалеку от их дома. Дед дружил со священником, и батюшка часто захаживал к ним в гости.

Вначале 30-х, в селе по решению коммунистической ячейки и сельского совета, церковь разрушили, а из кирпичей построили школу. Батюшку с семьей выслали в неведомые края, но осталась в селе его престарелая мать, которую приютили родители моей мамы, а с ней попала в их дом эта икона.

Икона «Казанской Богоматери» и ровная площадка на горе в Шугурово - это все, что осталось от возвышавшейся над селом красивой из красного кирпича церкви.

Однажды придя со школы, мама сказала, что ее будут принимать в пионеры. В ответ услышала от бабушки: «Придешь с красной тряпкой на шее, ею же и задушу». Осенью того же года она не пустила маму во вновь построенную из церковного кирпича школу: «Будешь копать картошку. Читать, писать умеешь и хватит». Так закончилась мамина учеба, а училась она хорошо.

Смотрю в мамины темно-карие глаза, кладу свою ладонь на ее влажную от воды руку и улыбаясь, говорю:

- Я ТЕБЕ ВЕРЮ…

3 февраля 1969 год.

Однообразно день за днем тянется моя больничная жизнь. Общее состояние улучшилось. Ем с аппетитом все подряд, но все равно не набираю вес. Свое бедро - кость обтянутую кожей, обхватываю одной кистью. Мама успокаивает:

- Были б кости, а мясо нарастет.

- С моими дырявыми кишками не нарастишь – печально вздыхаю. – Когда же Иван Ильич эти дырки заштопает!

- Раз обещал профессор, значит зашьет. Врачи говорят, что слаб ты еще…

Виктор Николаевич стал редко заходить к нам в палату. Перевязки делает мама, когда ее нет - делаю сам. Кожа на животе по краям раны, воспалена, плотная и в эрозиях. Спасает паста «Лассара» - шпателем штукатурим ей эрозии. Защиты хватает на три-четыре часа. Темная литровая с большим горлышком банка пасты заканчивается за два-три дня. Капельницу подключают через день – чему я очень рад. Мне жалко медсестер. Вены на руках «спрятались» и когда медсестра попадала иглой в нее с третьей попытки – это удача. Руки от кистей до локтей цветут «радугой» от рассасывающихся кровоподтеков. Постоянно лежу на спине.

В области крестца, выступающих в тазовых костях, и вдоль позвоночника, образовались болезненные пролежни. Мама периодически поворачивает на бок, обрабатывает их раствором фурацилина и смазывает той же пастой «Лассара», кожу спины протирает камфорным спиртом, а я пеленкой придерживаю свои внутренности – боюсь вывалятся.

В таких хлопотах день проходит незаметно.

Время к обеду. В палату входит заведующий отделением Иван Никифорович. Посмотрев на меня, обращается к маме:

- Вот что, мамаша. Мы переводим Сашу во второе хирургическое отделение.

Удивленная мама встает со стула ему навстречу.

- А как же операция?

- Не волнуйтесь! Придет время, Саша окрепнет и Иван Ильич его прооперирует. Наше отделение – это «чистая» хирургия. Во втором, лежат больные с заболеваниями, которым не требуется срочная хирургическая помощь. Мы вас и так держали у себя более двух месяцев. Больше не можем, извините! - врач вышел из палаты.

Долгое гнетущее молчание, прерывает мама

- Будем обживать новое место.

Возмущаюсь:

- Давно бы прооперировали и выписали из больницы, а им вздумалось переводить!

Она собирает вещи - готовится к переезду.

- Сколько с тобой терпели, сынок, столько не осталось.

В другом отделении, может, быстрее на поправку пойдешь. Окрепнешь, наберешься сил и Иван Ильич зашьет твой живот.

- Скорее бы!

В палату въезжает каталка…

Второе хирургическое отделение также на втором этаже, но в другом крыле здания. В новой палате резкий запах гноя и семеро больных, из них двое - мои ровесники. Свободная кровать от двери справа. Напротив лежит парень с загипсованной ногой, рядом с ним белокурая лет сорока женщина. Он стонет и просит ее:

- Сходи к медсестре. Пусть сделает укол. Очень болит!

- Только что ходила. Она сказала, нельзя так часто принимать обезболивающее – привыкнешь. Потерпи, медсестра придет через пол часа.

Мама укладывает в тумбочку принесенные с собой личные вещи и перевязочный материал, но не выдерживает и спрашивает:

- Скажите, что с мальчиком?

Женщина живо отзывается:

- Нога у Вити очень болит. Еще в сентябре, перевернувшись на мотоцикле, сломал ногу. В рану на месте перелома попала грязь и кость воспалилась. В двух местах ногу прооперировали – удалили гниющие осколки. Сейчас в другом месте опухла нога, видимо снова будут вскрывать гнойник. Ничем помочь ему не могу.

Мама сочувствует.

- Жалко мальчика, очень жалобно стонет.

Подошла медсестра со шприцем в руке. После укола Витя притих и в палате воцарилась тишина.

От кровати, стоявшей возле ближайшего окна, припрыгал на одном костыле ко мне второй ровесник. Упирается он на костыль и правую ногу в кожаном ботинке, а левая, в шерстяном носке, не достаёт до пола сантиметров пятнадцать. Общая полнота, округлые плечи и мягкие черты лица делают его похожим на девушку.