Где-то с минуту они просто сидят так, целуясь, а потом Джозеф отстраняется и с хитрой улыбкой спрашивает:
- Но сейчас ты мне не скажешь, увидел ли ты что-то новое, так?
Цезарь отрицательно качает головой.
- Ты сам сказал – только через четырнадцать лет. А пока – ни-ни.
- Ла-адно. Но, - на это Джостар старается как можно незаметнее забраться одной рукой под чёрную водолазку, что сейчас была на Цеппели, и легко проводит пальцами по его боку, - можно тогда я поищу что-нибудь новенькое? Потому что я уже начинаю подмечать кое-что, и мне интересно посмотреть в других местах, не только на лице.
- Всё возможно, - с улыбкой отвечает Цезарь, и да, на его лице виден лёгкий румянец смущения. Цель достигнута (ну, почти). – Скажешь потом, что найдёшь?
- Нет. Оставлю себе. А скажу тогда же, когда и ты мне. Тогда у меня наберётся много чего, и будет интересно даже потом вспомнить, как и когда что появилось, - хмыкает Джозеф. После чего безбоязненно поднимает Цеппели на руках – тот невольно издаёт слегка удивлённый возглас, но сразу обхватывает его шею руками – и с лёгкостью несёт его в их общую спальню.
Да, может, по факту у него и теперь не особо получались флирт и соблазнение. Но это было неважно – ведь было ясно, что Цезарь любит его не за это.
========== XXX. Being old together. - Вместе в старости. ==========
При всём при том, что Египет вечером был, может, лишь немногим жарче, чем Неаполь, Цезарь с некоторой досадой отмечает про себя, что за всё это время он успел поотвыкнуть от высоких температур. Пусть они с Джозефом время от времени возвращались на его родину, сейчас жара была несколько изнуряющей. Даже тень не слишком спасала, что было особо досадно.
Возможно, всё дело в близости пустыни.
А возможно, в том, что он уже не так молод. Семьдесят лет – это всё-таки довольно приличная цифра.
Но ладно – вроде как пока он просто чувствовал некоторую сонливость, и ему было душновато, а не словно ещё немного, и он зажарится заживо. Так что, наверное, всё было не так уж и плохо.
- Старик, напомни мне ещё раз: зачем я здесь? – с явным недовольством протягивает Джотаро, поправляя у себя на голове неизменную чёрную фуражку. Тёмная прядь волос выбивается ему на лицо, и он отводит её в сторону. Нориаки – его друг, что сидит рядом – негромко усмехается, после чего делает вид, что нет, он не производил сейчас никаких звуков.
- Тебе, наверное, стоит хотя бы иногда снимать с себя эту дурацкую кепку. Или поменять на белую, чтобы тебе не жарило голову так сильно, - хмыкает Джозеф, и здесь уже издаёт тихий смешок сам Цезарь. Ох уж эти вечные перебранки внука и деда – всегда одно и то же. – Говорю ещё раз: ты здесь потому, что я так решил. Мы с Цезарем приехали сюда, потому что Фонд Спидвагона что-то обнаружил в пустыне неподалёку от Каира. Поскольку мы являемся теми, кто непосредственно возглавляет Фонд, нам полагается тут быть. А ты как наш внук, скорее всего, будешь заниматься всем этим потом, поэтому…
- С чего ты решил, что я хочу иметь хоть какое-то дело с этим вашим дурацким научным фондом? – в свою очередь хмыкает Куджо, слегка закатывая глаза.
- Наверное, с того, что твой дядя уже имеет с ним дело. Да и потом – тебе наверняка будет интересно поучаствовать немного в их исследованиях морских глубин, так? – вставляет Цеппели, делая вид, что он тут совсем не при чём, и начиная притворно рассматривать свои ногти. – Я слышал, у них внушительная информационная база, и хоть штат сотрудников тоже солидный, новички бы им там точно не помешали.
Никакого словесного ответа на сказанное им не следует, но Цезарь ясно ощущает на себе тяжёлый взгляд своего внука. Это забавляет. Джотаро в принципе было забавно иногда поддевать так или иначе – парень слишком уж много дерзил, стараясь таким образом выглядеть суровым и крутым, надо было время от времени опускать его с небес на землю.
- О, это наверняка очень интересно. Может, у них есть даже образцы различной подводной фауны? – и конечно же, как и всегда, в издевательства над Куджо вносит свою лепту и Какёин, задавая вопрос с деланым восхищением и интересом. На попытку друга прожечь в нём дыру взглядом рыжеволосый юноша только невинно улыбается, чуть накручивая длинную прядь чёлки на палец.
- Насколько я слышал, есть, и даже в большом количестве. И не только общеизвестные, но и довольно редкие, которых в простом океанариуме не увидишь, - это голос уже подаёт сидящий по левую руку от Джозефа Мохаммед Абдул – их личный «гид» по Каиру, один из начинающих сотрудников Фонда и по совместительству приятель Джотаро и Нориаки по колледжу со старших курсов. Его уже Куджо не пытается испепелить взглядом, предпочитая надвинуть фуражку лишь ниже на глаза и тяжело вздохнуть. Темнокожий египтянин лишь слегка ухмыляется на это.
- Да ладно тебе, Джотаро, что ты так напрягаешься! Никто не заставляет тебя что-либо делать – только наблюдать, и всё, – наконец, к беседе (и поддеванию Куджо) подключается последний участник – сидящий рядом с Абдулом Жан-Пьер Польнарефф. Молодой француз с престраннейшей причёской (Цезарь всё ещё изредка гадал, как Жану не лень тратить кучу времени, чтобы поставить свои длинные, почти белые волосы практически вертикально), тоже из колледжных приятелей, тоже новичок среди работников Фонда (правда, в отличие от Мохаммеда, совсем зелёный и несколько легкомысленный). Он чуть откидывается на стуле и убирает руки себе под голову, широко ухмыляясь. – К тому же, сейчас ведь летние каникулы. Мы отдыхаем, а где же ещё это делать, как не где-нибудь в жарких странах?
- Я бы предпочёл остаться дома, - фыркает на это Джотаро.
- В Японии вместе с матерью, которая, как ты сам неоднократно жаловался, «вечно путается у тебя под ногами»? – Цезарь слегка поднимает бровь, и это почти незаметно, но Куджо начинает дуться лишь больше. – Или в Америке с прадядями Джайро и Джонни, которые – опять же, по твоим словам – «чрезмерно шумные и только и делают, что треплются о лошадях»? – вот теперь уже мрачность Джотаро становится явной. Он поджимает губы и чуть щурится, но уж на кого, а на Цеппели его попытки «убить человека взглядом» не действуют совершенно. Он на это только слегка ухмыляется, слегка проводя пальцем по своим седым усам. – Ну, как я и думал. У твоего двоюродного дяди Джорно нет на тебя времени, и потому из всех зол наша компания оказалась самым меньшим. В таком случае, как и сказал Жан-Пьер, тебе бы стоило немного успокоиться и наслаждаться отдыхом.
- Хе-хе, уделан снова собственным дедом, - ехидно усмехается Джозеф, и да уж, даже в свои шестьдесят восемь он продолжает вести себя как дитя. Это, наверное, никогда не кончится. Что уж, даже на смертном одре он наверняка захочет в последний раз как-нибудь над всеми по-дурацки приколоться – просто потому, что это забавно.
Джотаро окончательно надвигает свою фуражку на глаза и со вздохом произносит своё привычное «Yare yare daze». В своё время Цезарь узнал от Холли, что на японском это было выражение некоторой досады, которое можно было примерно перевести как «ну и ну» или что-то в этом роде. Звучало занятно, а с тех пор, как стало понятным, – особенно приятно, потому что, слыша это из уст внука, Цеппели точно знал, что парня достало всё окончательно, и ему уже просто нечего было сказать, если шёл какой-то спор.
- Ладно, в самом деле – всё ведь не так плохо, ДжоДжо, - как и всегда, первым проявляет милость по отношению к Джотаро Нориаки. Он кладёт Куджо ладонь на плечо и чуть сжимает его. – Тем более что завтра мы пойдём нырять с аквалангом и посмотрим здешних рыб. Это наверняка будет очень интересно, согласись.
Здесь уже Джотаро и правда заметно расслабляется и, вновь тяжело вздохнув, слегка кивает головой, утвердительно хмыкая. Цезарь берёт со столика свою чашку с кофе и, прикрыв нижнюю часть лица, незаметно ухмыляется.
Если его внуку казалось, что он достаточно скрытен в плане собственных чувств, то здесь он несколько ошибался. Цеппели лично всё было видно как на ладони, да и были у него подозрения, что и сам Нориаки был к Куджо неравнодушен. По крайней мере, в последнее время тот старался всё больше времени проводить в компании своего друга, плюс количество прикосновений между ними – пусть те и были достаточно обыденными – увеличилось в порядочное количество раз. Так что легко было предположить, куда всё в итоге может прийти, и не скажи, чтобы это было плохо.
