- Наслаждаешься видом? – с лёгкой издёвкой спрашивает Цезарь, еле заметно ухмыляясь.

- Да, - но Джозефа уже давно не смущают подобные подколки. Поэтому и отвечает он честно, с ответной улыбкой. – Не запрещено же, поэтому почему бы нет?

- Действительно, - усмехается Цеппели. Затем лениво потягивается и придвигается ближе к нему.

Он внимательно пробегается взглядом по лицу Джостара, после чего останавливается на его глазах и чуть шире улыбается.

- Что – увидел что-то новое? – Джозеф с ухмылкой слегка поднимает бровь.

- Новое – нет. Любимое – да, - хмыкает в ответ Цезарь и, вытянув руку, убирает прядь волос от его лица. – Спроси меня лет через двадцать-тридцать – тогда, возможно, что-то новое и появится.

- Хм-м, - ухмылка Джостара становится лишь шире. – Ладно, я запомню. И обязательно спрошу.

- Буду ждать и отвечу как можно честнее, - вновь усмехается Цеппели. После чего подтягивается ещё ближе и мягко целует его в губы.

Они лежат так, просто лениво и неспешно целуясь, ещё порядка полминуты. А потом Цезарь отстраняется и, коснувшись своим лбом лба Джозефа, негромко произносит:

- Felice anniversario, anima mia**.

- Тебя тоже, Подсолнушек, - с мягкой улыбкой отвечает ему ДжоДжо.

Комментарий к XXV. Sleeping in. - Проспали дольше обычного.

* Buongiorno, mia stella (итал.) - Доброе утро (день), моя звезда

** Felice anniversario, anima mia (итал.) - С годовщиной тебя, душа моя (дословно - “счастливой годовщины”)

========== XXVI. Drawing each other. - Рисуют друг друга. ==========

- Я хочу нарисовать papà, - уверенно заявляет Холли, сжимая в одной руке альбом для рисования, в другой – жёлтый карандаш.

- Ха? Да ладно тебе, Холли! – неожиданно возражает Джозеф, и Цезарь клянётся – в такие моменты ему кажется, что у него не двое детей, а трое. Просто один из них – великовозрастный. – Может, лучше нарисуешь папу, а его нарисую я?

- Нет, - малышка отрицательно мотает головой и слегка дуется. – Я хочу нарисовать именно papà, - на это дуется уже Джостар, и да, точно – трое, ни больше, ни меньше. – Ты будешь рисовать меня. А papà будет уже рисовать тебя.

Своеобразная логика, на самом деле. Но что ж – раз ребёнок сказал, что будет так, то лучше не спорить.

- Думаешь, твоя учительница примет наши рисунки? – задаёт более резонный вопрос Цеппели, устраиваясь на полу в детской чуть поудобнее. – Задание ведь было «покажи свою семью и расскажи о ней» - может, тебе стоит сделать всё самой?

Холли внимательно смотрит на него – словно он только что сказал ужасную глупость (и Цезарь невольно и правда ощущает себя дураком) – затем улыбается и вновь качает головой, так что светлые волосы мотаются туда-сюда.

- Я спросила учительницу, можно ли попросить родителей помочь с рисунками. Она разрешила. Я затем спросила, будет ли хорошо, если каждый из нас нарисует по одному рисунку. Учительница удивилась, но сказала, что так тоже можно, - отвечает она. Хм, ну что ж, против этого уже тем более не поспоришь.

- Ладно, sole mio*, как скажешь. Тогда мы с папой постараемся сделать всё как можно лучше, - соглашается Цезарь, затем берёт в правую руку один из лежащих перед ними кучей карандашей.

- И всё-таки я не понимаю, почему я не могу нарисовать папу Ци вместо тебя, - господи, Джозеф, ты прекратишь спорить с ребёнком или нет? Ладно бы просто, но это же – твоя дочь, в конце концов.

Цеппели уже готов высказать этот вопрос вслух, когда Холли тяжело вздыхает, затем, коротко помолчав, негромко отвечает:

- Потому что если я буду рисовать папу, то не сумею сделать так, как надо. А папа Ци сможет, потому что он любит тебя так же сильно, как и я. А поскольку себя я рисовать не хочу, то буду рисовать его.

Пауза. Так. Цезарю показалось, или только что был сделан солидный такой намек, что любимый отец в этой комнате – Джозеф?

Судя по тому, насколько широко и нагло он ухмыляется после сказанного, - да, это было так. Вопиющая несправедливость.

- Холли, похоже, papà не очень доволен, - с еле заметной ехидцей произносит Джозеф, и Цеппели закатывает глаза.

- Вовсе нет, тебе кажется, - спокойно отвечает он, опуская глаза на лист бумаги в своей руке и начиная потихоньку выводить первые штрихи. Ну действительно – Цезарь не мог настолько явно показать своё огорчение. Тем более что глупо это – расстраиваться по таким пустякам. Да и не хотел он заставлять свою дочь чувствовать себя виноватой…

Но Холли, тем не менее, не считает, что сказала что-то не так. Она глядит на Цеппели, потом переводит взгляд на Джостара, затем хмыкает и сама приступает к рисованию.

- А Джоске говорил, что он любит папу Ци больше, - несколько отвлеченно произносит малышка, и что ж… Ладно, может, оно и не так страшно, что ей Джозеф нравится больше.

Цезарь на момент поднимает взгляд от бумаги и встречается взглядом со своим супругом. Тот очень по-взрослому показывает ему язык, затем принимается за рисование. Цеппели со вздохом качает головой, после чего сам продолжает заниматься рисунком.

Когда-то, наверное, он всё же свернул не туда в жизни. Но чего уж там – вернуться было невозможно, да и не скажи, чтобы всё было так уж плохо.

Если так поразмыслить, то что у него было за плечами когда-то? Ничего такого, на самом деле. Он был, фактически, сиротой с кучей братьев и сестёр. Имел достаточно много неприятных моментов в прошлом, в части которых был виноват сам. А с определённого момента среди людей у него появилась слава эдакого рокового соблазнителя, Прекрасного Принца, который, однако же, был для всех в чём-то недоступным.

А что было теперь? Если очень коротко, то, в принципе, всё, о чём он когда-то мечтал. Уютный, тёплый дом и дружная, любящая семья. Да, также была и хорошая работа, и много замечательных знакомых, но это было второстепенно. И что бы там он иногда ни думал, в действительности сейчас Цезарь был одним из самых счастливых людей на свете. Во многом – благодаря как раз этому невозможному, зачастую ведущему себя как ребёнок человеку, что в этот момент сидит перед ним и с поразительно серьёзным лицом старается изобразить на бумаге их дочь.

Цезарь на момент вновь отрывает взгляд от бумаги и смотрит на Джозефа. Всматривается в черты его лица, будто заново запоминая их, но больше просто любуясь ими. Ну, и конечно же думая о том, как бы получше перенести их на бумагу.

Художником Цеппели не был – и иногда ему было досадно от этого. Например, когда хотелось порой показать издателям, как именно по его представлению должен выглядеть тот или иной персонаж его книг, но навыка для полноценного отображения образов ему не доставало. Нет, рисовать Цезарь умел, но поскольку был целиком и полностью самоучкой в этом деле, то конечно же не совсем корректно в каких-то вещах – ведь делал он это редко и почти никогда не смотрел никаких специальных уроков. Так, по наитию в основном. Некоторые детали – с натуры. Тем и ограничивалось его умение.

Со словами в плане творческом Цеппели было всё же гораздо проще. Даже сам Джозеф прекрасно знал это – ведь одного из главных героев своей второй книги Цезарь списал именно с него. Да, изменил кое-что, но незначительно. Так что что и говорить – описать чей-то портрет он мог с достаточной лёгкостью, и на своего же мужа у него уже был готовый. А вот насчёт нарисовать…

Впрочем, какая разница, в самом-то деле? Это ведь не для конкурса художников – это для Холли. А малышке сейчас только около шести лет, так что надо понимать, что и сама она не нарисует картину на уровне того же Да Винчи.

Всё-таки правильно Джозеф говорил – порой Цезарь слишком уж серьёзно относился к некоторым вещам.

И потом – как там сказала Холли? Он сможет нарисовать всё правильно, потому что любит Джостара так же сильно, как и она. Так что тут и думать нечего.

С таким настроем Цеппели и продолжает рисовать. Уверенно выводит линию за линией, штрих за штрихом, и в принципе получается вполне неплохо, особенно при учёте, что у него есть живой пример перед глазами, с которым он всегда может свериться.