- Я просто продолжаю ночное настроение, - отвечает Цеппели и, наклонившись, слегка прихватывает зубами кожу на шее Джостара. От этого по телу пробегается стая мурашек, и чёрт – этот наглец и так оставил приличное число своих отметок, но как всегда ему всё мало. – И не чувствую никакого сопротивления, а нечто другое, поэтому не вижу смысла останавливаться.

Ну, против такой логики не попрёшь. Уж особенно когда Цезарь легко проводит языком по одной из ключиц Джозефа, поднимается затем вверх по шее до подбородка и там уже, остановившись, неторопливо целует его сперва в щёку, потом в скулу, а дальше – наконец-то в губы. Всё это – медленно, но притом уверенно. Да, тут точно сопротивляться бесполезно. Да и не хочется особо.

Джостар негромко усмехается сквозь поцелуй и, когда Цеппели отстраняется, вновь опускаясь на его шею, на выдохе произносит:

- И это называется, никаких идей.

- Считай это экспромтом, bambino, - отвечает ему Цезарь, после чего начинает поцелуями спускаться всё ниже и ниже. Тягучий жар становится лишь ощутимей, начиная медленно расползаться по всему телу.

- Я-то думал, что по экспромту у нас я, - хмыкает Джозеф, запуская пальцы во встрёпанные светлые пряди. – Что – хочешь сказать, ты у меня этим заразился?

Цеппели доходит до самого низа и оставляет там несколько поцелуев прямо сквозь ткань, и это заставляет Джостара шумно вздохнуть.

- Может быть. В конце концов, я терплю тебя уже – сколько? – больше десяти лет. Так что так или иначе, но что-то должно было переняться, - с ухмылкой произносит он, после чего начинает неторопливо стягивать с ДжоДжо исподнее, языком дразняще проходясь по низу его живота.

- Терпишь, как же, - вновь шумно вздыхая, усмехается Джозеф, и голос его несколько подрагивает. – Если это так называется, то, похоже, у тебя поистине королевское терпение.

- Ангельское, скорее, - замечает Цезарь, после чего касается губами как раз там, где нужно больше всего, и здесь Джостар уже негромко, обрывисто стонет. – Потому что ты настолько невыносимый засранец, amore mio, - ей-богу, он бы задал этому нахалу трёпку, если бы тот через каждое слово не проходился языком здесь и губами – там, чем заставлял его чуть вздрагивать всем телом и лишь больше сбиваться со вздохов на стоны.

- Я бы поспорил, кто из нас является невыносимым засранцем сейчас, Цезарино, - чуть подрагивающим тоном проговаривает Джозеф, а потом издаёт отрывистое «Ах!», поскольку Цеппели наконец-то приступает к делу. – П-потому что мне к… кажется, что в данном слу-нгх!-случае это точно н… не я.

Ответом на это ему служит лишь негромкий хмык, и ох чёрт, нет, этот мерзавец точно сведёт его с ума. Не окончательно, конечно, но близко к этому.

Разговор прерывается на некоторое время, потому что никто из них не может особенно говорить – внимание сосредотачивается на кое-чём другом. Но через пару мгновений Цезарь прекращает свои действия и поднимается обратно, начиная копаться в верхнем ящике прикроватного столика. Джозеф в этот момент кое-как приходит в себя, а затем внимательно смотрит на своего супруга.

- Значит, ты хочешь пойти настолько далеко, - хмыкает он.

- Да. И если ты мне подсобишь, то это будет просто замечательно, - отвечает Цеппели, после чего закрывает ящик, выудив из него всё необходимое и отложив это временно на верх столика.

Хм, значит, вот какая постановка вопроса. Джостар невольно хмурится и приподнимается на локтях.

- Ты уверен, что стоит делать это второй раз? Потому что- - но закончить ему не позволяет прижатый к губам палец и лёгкий поцелуй, оставленный на лбу.

- Да, уверен. Перестань так волноваться всё время – мы ведь это уже проходили, - они меняются местами, и теперь Цезарь ложится спиной на кровать, стягивая с себя то немногое из одежды, что на нём было, и отбрасывая куда-то в сторону. – И напомню тебе, что всякий раз мне было очень даже хорошо. В противном случае мы бы к этому не возвращались.

- Да, я знаю. Но не припомню, чтобы мы это делали два раза подряд, - хмыкает Джозеф, опускаясь, тем не менее, вниз и начиная делать то, что до этого ему делал сам Цеппели.

Между прочим, резонное замечание. Но на него Цезарь только негромко усмехается и коротко взъерошивает его волосы:

- Не скажи, что подряд. И ДжоДжо, ты прекрасно знаешь, что я совершенно не хрупкий и не сломаюсь от этого. Тем более что подчеркну – я сам этого хочу. Поэтому, - здесь его речь сбивается, поскольку Джостар начал уже действовать активнее, - п-просто сделай это, и всё.

Что ж, раз уж он так просит. Сам-то Джозеф никогда не был против – просто он прекрасно знал, насколько это может быть сложно, если учитывать некоторые детали. С другой стороны, Цеппели был прав – это правда был уже не первый их раз, и поскольку к подготовке они подходили с умом (а иногда и с дополнительной долей фантазии), удовольствие получали они оба в равном количестве.

Так что, успокоившись, ДжоДжо просто приступает к привычному порядку действий. При этом он, как и обычно, вовсю наслаждается видом своего супруга – тем, как он заметно больше краснеет с каждой новой волной наслаждения и негромко постанывает, чуть хмуря брови.

Сама подготовка занимает даже меньше времени, чем до этого ночью – Цезарь несколько нетерпелив и потому в определённый момент начинает чуть ли не требовать, чтобы Джозеф перешёл уже к основному. Джостару очень сильно хочется в этот момент как следует подразнить его, и он это делает, пару раз шевельнув рукой взад-вперёд и задевая его простату, но за это Цеппели слегка пинает его ногой в плечо, и ДжоДжо со смехом прекращает свои действия и наконец-то делает то, что Цезарь просил изначально. Как и обычно, двигаться он начинает по сигналу своего супруга, и чёрт, даже теперь всё ощущается как в первый раз – горячо и просто головокружительно приятно.

Сперва Джозеф берёт неспешный темп, потому что это всё же разумнее, как бы там Цезарь ни просил его двигаться быстрее сразу же. Торопиться здесь – себе же дороже, поэтому и ускоряться Джостар начинает постепенно, следуя определённому ритму, просчитывая каждый последующий шаг. Но потом, когда тянуть самому уже становится невмочь, он конечно же переходит на почти самый быстрый темп, и здесь уже разум практически полностью отключается, уступая место страсти и желанию. Собственные стоны слышатся несколько отдалённо, потому что его внимание почти целиком сосредоточено на Цеппели и том, как двигается и стонет он. И это – поистине прекрасное зрелище, и, как и всякий раз до этого, Джозеф ловит себя на мысли, что готов смотреть на него вечно.

В определённый момент Цезарь будто несколько приходит в себя и, глядя на ДжоДжо, неожиданно мягко улыбается, а затем притягивает его ближе к себе и жарко целует. Получается, конечно же, не совсем идеально, но никому из них нет дела до этого, потому что всё и так хорошо. Отстранившись друг от друга, они ещё где-то секунду просто смотрят друг на друга, а потом Джостар против своей воли начинает негромко посмеиваться. Наверное, это странно и не совсем уместно, но просто… сейчас он ощущает себя слишком хорошо. Тем более что Цеппели, кажется, прекрасно понимает его и чувствует ровно то же самое, потому как сам начинает тихо смеяться в ответ. А затем чуть крепче обхватывает Джозефа за шею и почти неслышно говорит ему на ухо непрерывное «Ti amo, ti amo, ti amo…»

Всё заканчивается, когда ДжоДжо первым достигает пика. Но он не останавливается ещё какое-то время, дополнительно стимулируя Цезаря рукой, и достаточно быстро Цеппели с силой вцепляется в него и коротко, но откровенно стонет, содрогаясь всем телом от накатывающего волнами долгожданного оргазма. После этого они просто тихо лежат на кровати и медленно приходят в себя, шумно дыша.

В какой-то момент Джозеф снова глядит на лежащего рядом с ним Цезаря и просто начинает рассматривать его, невольно сравнивая воспоминания с настоящим.

Двенадцать лет – это немалый срок. Но Цеппели практически не изменился за него. Может, только самую малость, и то – не внешне точно. На вид он был всё таким же привлекательным юношей с прекрасной атлетичной фигурой, непривычно бледной для итальянца кожей и светлыми, подобными лепесткам подсолнуха волосами. Те же тонкие губы (сейчас чуть приоткрыты и алее обычного), тот же прямой нос и чёткие скулы с неизменными родимыми пятнами (такими необычными, особенными, такими… его). И совершенно такие же яркие зелёные глаза, которые сейчас глядят на него в ответ, и оу, кажется, его застукали за разглядыванием.