— Когда ты в последний раз был у матери? — голос дяди был хриплым и резким, словно вскрики чаек на побережье.

Теон поморщился. Больницы, а тем более материнская психушка, вызывали у него тягостные ощущения. Он старался бывать там как можно реже, но исправно вносил свою часть платы за содержание матери.

— Ты должен проведать ее. Эта женщина родила тебя на свет, вырастила и воспитала, а ты даже не хочешь повидаться с ней, неблагодарный щенок! — Эйерон вцепился крепкими пальцами в плечо Теона. — Ты должен побыть с ней в эту горькую для семьи минуту.

— Ладно!

Теон попытался выкрутиться, сбросив костлявую руку Эйерона с плеча, но тот лишь сильнее стиснул хватку.

— Ладно, сказал! — рявкнул Теон. — Схожу я к матери!

И этот еще синяков понаставил. Рамси будет недоволен.

РАМСИ?

Теон схватился за голову.

***

Это была частная психиатрическая лечебница, пахнущая отвратительным антисептиком, мочой и резиной. Запах был настолько противен Теону, что он старался дышать через рот.

Мать смотрела сквозь него пустыми невидящими глазами. Длинные черные волосы в беспорядке рассыпались по плечам.

— Где мой мальчик? Где Теон? Где?!

— Я здесь, мама, — устало проговорил Теон.

— Вы обещали привести моего сына! — мать волновалась и стискивала бледными пальцами ручки инвалидного кресла. — Родрик, Марон, дети — приведите Теона!

Каждый раз одно и то же. Но сейчас врач сказал, что ее состояние ухудшилось, потому что в последние дни она не узнает даже постоянную сиделку. Физически она в хорошей форме, и сердце работает отлично, но разум все дальше погружается в безумие.

Раньше у Теона было все непросто и с отцом, и с матерью — один презирал его, а вторая жалела украдкой, словно убогого неудачника, и его ужасно бесило их отношение. Но тогда у него хотя бы были родители — какие-никакие — и осознание этого держало Теона на плаву. В глубине души он знал, что где-то есть дом, в который он рано или поздно сможет вернуться. Теперь из родственников у него остались только дяди и сестра, потому что отца больше нет, а мать хоть и жива, но прежней уже никогда не станет.

— Где Теон? — волновалась женщина в кресле. — Вы обещали!

Теону вдруг стало отчаянно жаль, что пока мать была хоть немного в своем уме, он так редко навещал ее. Неожиданно для самого себя, он опустился на пол перед ней, взял за руку и положил голову ей на колени.

— Теон, мальчик мой! — она погладила его по волосам.

Он в безумной надежде поднял глаза. Неужели она его все же узнала?!

— Мама… — прошептал он хрипло. — Мама!

— Где мой сын? Вы обещали его привести! — выцветшие глаза ощупывали взглядом его лицо, но они были пусты, словно лужицы морской воды после отлива.

В горле у Теона застрял ком. С трудом поднявшись с колен он, пошатываясь, вышел из палаты.

Теон впервые осознал, что остался один. По-настоящему один.

Он вышел из лечебницы полностью вымотанный, как в прежние времена выходил из кабинета Станниса Баратеона, не чувствуя ног от усталости и ощущая чернильную пустоту в душе.

— Ты останешься на ночь? — Эйерон дергал засохшие водоросли, застрявшие в бороде, и засовывал их в рот.

Теон поморщился и огляделся по сторонам: родной дом никогда не казался ему столь убогим и безжизненным. Здесь он был совершенным чужаком.

— Нет, я поеду. У меня дела на материке, собаки и все такое…

Под «все такое» подразумевалась судебная апелляция и все, что было с ней связано. Теон старательно заглушал все мысли о том, что будет дальше, когда рядом с ним появится усмехающийся Рамси, мать его, Болтон.

Слава богам, что на Железных островах почти никто не смотрит телевизор.

До Лордпорта он добирался на тряском рейсовом автобусе, который заезжал в каждую дыру, каждую захудалую деревеньку. Тяжелая дверь серого здания паромного терминала, скрипя тугими пружинами, открылась с трудом, словно Пайк не хотел отпускать его. Теона одолевали недобрые предчувствия, поэтому он даже не удивился, когда хмурая кассирша подтвердила его подозрение, что все койки в каютах заняты, поэтому купить билет на паром можно только без спального места.

Теону не хотелось возвращаться или ночевать в гостинице. Ничего, можно подремать на кресле в холлах или просидеть всю ночь в баре.

Паром в Барроутон отправлялся поздно вечером. Бедняки раскладывали спальные мешки прямо на полу и надували резиновые подушки — так можно и сэкономить, и комфортно выспаться.

Паром погудел и отчалил, покачиваясь из стороны в сторону. Теон вышел проводить взглядом серые башни Пайка, чьи верхушки скрыло туманное марево.

Через некоторое время он замерз и пошел искать бар, чтобы выпить чего-нибудь горячего и перекусить. Кофе в баре оказался дерьмовым, а сэндвичи были только с рыбой, но они оказались вполне съедобными.

Пошатавшись пару часов по парому, он нашел незанятое кресло и забрался в него с ногами. К сожалению, оно было куда меньше того, что стояло у него дома. Теон накрылся курткой и попытался задремать. В подвалах Рамси ему приходилось порой спать на голом бетонном полу, так что мягкое кресло и куртка в роли одеяла оказались вполне сносными удобствами.

Теон проснулся почти в полдень и долго тер затекшие ноги, но чувствовал себя на удивление бодро. После завтрака в паромном ресторане он решил пойти в бар, чтобы скоротать там время до прибытия за чашкой кофе. В конце концов ему нужно обдумать свое дальнейшее поведение с Рамси.

Сегодня четверг, сегодня все решится. Теон посмотрел на часы и понял, что не знает, на какое время назначена апелляция.

За соседним столиком сидели двое пожилых мужчин, по виду рыбаки, и о чем-то беседовали. Теон невольно прислушался, уловив в разговоре свою фамилию — они обсуждали смерть его отца.

— Нет, ну это как нужно надраться, чтобы сверзнуться с моста? — хохотал один.

— А может он трезвый был, почем ты знаешь? — сомневался второй. — Может, это он с собой так покончить решил.

— Ой, да ладно тебе, у него кишка была тонка с собой покончить. Пил он и все жаловался, что жизнь не удалась: жена крышей поехала, старшие сыновья погибли, а дочь, вместо того, чтобы рожать ему внучат, мотается по морям. Ты еще вспомни его безумного братца, который всех на островах достал своими проповедями и призывами вернуться к старому закону. Что еще этому Грейджою оставалось? Только пить. Я бы на его месте тоже запил.

— А ведь у него есть еще один сын, только он давно уже на Севере живет. Говорят, что он тоже умом тронулся: вроде как собакой себя считает или кем-то типа того.

— Ой, да все они, эти Грейджои, полоумные. А сынок этот, говорят, мало того, что совсем неудалый, так еще и пидор, — захихикал первый рыбак.

Теону захотелось врезать ему кулаком так, чтобы редкие зубы разлетелись во все стороны. Но вместо этого он лишь натянул поглубже капюшон куртки и поправил солнцезащитные очки.

— Фу, гадость. Нда, ну и семейка. Да уж, ты прав, Бейлону было с чего забухать, — засмеялся второй.

Теон встал и прибавил громкости телевизору, чтобы не слышать их болтовни. На экране как раз начиналась криминальная хроника. Сначала был краткий анонс передачи — мелькнули кадры с изломанными автомобилями на трассе, какими-то мертвыми телами в грязной запущеной квартире, а затем Теон увидел знакомые лица в зале суда.

Видимо, апелляция закончилась и судья уже вынес вердикт, раз заседание показывали в хронике.

Теон ухватился за кружку, как за спасательный круг. Руки ощутимо тряслись.

После рекламного блока началась нарезка сцен допросов из зала суда.

Камера наплыла на Вариса, адвоката Рамси, — в безукоризненном костюме, скрывающем недостатки полной фигуры, с неброским перстнем-печаткой на указательном пальце. На лацкане его пиджака блестел значок с эмблемой какой-то ассоциации. Варис вел допрос Кислого Алина, чей лоб блестел от пота, а руки судорожно вцепились в черную обложку «Семиконечной звезды», на которой приносили присягу свидетели.