“21 апреля

Здравствуй, Грейджой! Ты так и не пришел ко мне. И не написал мне ни одного слова. Ни единого, мать твою, слова.

Здорово же тебе промыли мозги, мой славный. Кто был твоим психотерапевтом? Я не нашел его имени в газетах. Уверен, что он из числа тех самых “умников”, которые сидят в своих дорогих кабинетиках и смотрят на людей как на кучу дерьма, потому что закончили престижный колледж и прочитали херову кучу идиотских книжек разных коновалов от психиатрии.

Хотел бы я знать, что сейчас происходит в твоей голове, Грейджой. Мне докладывают о каждом твоем шаге, и я знаю, как ты живешь. Ты по-прежнему один и по-прежнему работаешь у этого сукиного сына Манса. Ты никуда не выходишь — только в парк и на работу. Мне говорили, что абсолютно все товары, и даже жрачку, ты заказываешь на дом. По вечерам ты сидишь в своей клетушке в полной тишине. Даже телевизор не включаешь.

Еще я знаю, что ты так и не взял ни монетки из тех денег, которые тебе присудили. Не хочешь брать грязные болтонские деньжата, мой славный? Не хочешь испачкать ручки? Или ты боишься, что я потом потребую вернуть долг? Не переживай. Это твои деньги. Можешь делать с ними все, что пожелаешь — хоть спускай в унитаз. Мне все равно.

Видишь, как я много знаю про тебя, Грейджой. Но я не знаю, о чем ты думаешь, когда прячешься в своей квартире, словно в пещере. И мне это не нравится. Ты как долбаная каракатица — скрылся в чернилах, и я не могу пробиться к тебе через это черное облако.

Меня это беспокоит.

Я часто вспоминаю тебя, Грейджой. Я хочу разобраться, почему я не убил тебя в тот день, когда ты попытался в первый раз сбежать от меня. Почему ты завладел моим вниманием? Почему я сохранил тебе жизнь? Что было в тебе такого особенного?

Когда ты провалил дело со щенками Старков, и тебя объявили в федеральный розыск, я спрятал тебя от полиции. Я подумал, что ты, возможно, пригодишься нам — ты полностью зависел от меня и беспрекословно исполнял бы все мои приказы.

Я думал, что буду поручать тебе разные мелкие дела, и что ты будешь на побегушках у моих ребят. А если бы ты не справился, я выкинул бы тебя, как всегда выкидывал ненужный балласт.

Я ведь тогда даже не догадывался, какой ты болван, Грейджой. Есть люди, которые могут прикоснуться к дерьму и превратить его в золото, а у тебя было все наоборот. За что бы ты ни взялся, все становилось дерьмом. Такой вот ты особенный, Вонючка.

Ты упустил детей Старков — о, Боги, тебя облапошили бродяжка и ходячий имбецил! Даже самый тупой малец из трущоб не повелся бы на их сказки, а тебя они провели.

Но я и здесь тебя прикрыл. С трупами бездомных детей, конечно, не очень нехорошо получилось, но ведь все поверили, что это младшие Старки. Несмотря на твою идиотскую выходку, Кэт все равно перевела деньги. Только благодаря мне мы остались в выигрыше.

Я принял тебя в Дом, но относился как к обычному расходному материалу. Ты был тогда самоуверенным дерьмецом, убежденным в своей значимости и неотразимости. Конечно, то, что ты наворотил в доме своей приемной семьи, тебя малость подкосило, но ты все равно оставался прежним — скользкой медузой с самомнением как у наследного принца.

Я собирался поручить тебе доставку товара одному из наших дилеров, как вдруг узнал от своих ребят, что ты сбежал, и они еле успели поймать тебя. Как же я был взбешен, Вонючка! Я приютил тебя, пристроил к делу, а ты помчался сдавать нас в полицию — вот ведь неблагодарный сучоныш-перевертыш!

Я хотел убить тебя так, как всегда убиваю предателей — медленно снять кожу и оставить умирать на цепях. Я бы так и сделал, если бы не твой взгляд. Я увидел, как ты смотрел на меня в ожидании смерти — сначала с ужасом, а потом собрался с силами и перестал трястись. Ты больше не боялся, и меня это здорово задело.

Вот с этого момента все и началось, мой славный Грейджой.

Мне надо было тогда приказать Дэймону убить тебя прямо на месте. И я бы сейчас не сидел в этой долбаной камере и не писал бы тебе эти долбаные письма, на которые ты не отвечаешь.

Я знаю, что ты забрал моих собак, Грейджой. Когда мне сообщили, что ты взял девочек из приюта, где их собирались усыпить, меня словно теплой волной накрыло. Я был уверен, что их уже убили — это же собаки Рамси Болтона, твою мать! Собаки Болтонского Монстра! И вдруг мне говорят, что они живы, и что ты за ними ухаживаешь.

Ты содержишь моих собак, и я это очень ценю. Они тебя сразу полюбили, и я знаю, что им у тебя хорошо. Надеюсь, ты не перекармливаешь Киру? Нет ничего хуже ожиревшего добермана, а она вечно выпрашивает лишние куски. Как там Джейни и Хелисента? Джейни всегда убегала дальше всех на прогулках и приносила мне “добычу” — всякую хрень, которая интересна только собакам. Но я хвалил ее за “подарки”, потому что такое поведение надо поощрять.

Я скучаю по ним, Грейджой. Мне их не хватает.

Как и тебя.

Рамси Болтон. “

Итак, Рамси больше не угрожал и не запугивал. Он волновался за собак. Однако даже из тюрьмы он умудрялся следить за каждым его шагом. Интересно, узнал ли он о встрече с Джоном Сноу?

Рамси дал ему свободу распоряжаться деньгами, которые ему присудили. Теон иронически хмыкнул. Эти деньги ему были не нужны.

Рамси писал, что прикрывал и защищал его — но ведь это именно он втравил Теона во все эти преступления. Это он уговорил Теона увести с детской площадки маленьких Старков. Это он пообещал Теону легкие деньги и что детям ничего не грозит. А потом все заплатили за это страшную цену. Все, кроме Рамси. Разве можно сравнить отсидку в тюрьме с тем, что пришлось пережить остальным?

Теон швырнул письмо на столик в прихожей. Он подошел к девочкам: те развалились на ковре в комнате. Он лег между ними, начал гладить упругие лоснящиеся бока, черно-рыжие морды, обхватывать ладонью длинные черные носы и ласково тянуть за острые уши. Хелисента облизывала ему руки, Кира привалилась к его боку горячей спиной. Теон схватил непоседу Джейни и прижал к себе. Так он и заснул: на полу, окруженный собаками.

***

Они стали видеться каждый день: Джон приводил Призрака на площадку, и девочки с радостью носились с ним наперегонки за палкой, даже флегматичная Кира охотно принимала участие в игре. Доберманы были очарованы белоснежным хаски и соперничали друг с другом за его внимание.

Разговоры с Джоном строились осторожно, у них было слишком много острых моментов. Но Теон был очень рад тому, что они проводили много времени вместе, с ним он иногда чувствовал себя прежним. Раньше они не любили друг друга, Сноу считал Грейджоя наглецом и задавакой, а Теон порой жестко высмеивал мрачного бастарда. Но сейчас они начали общаться, осторожно нащупывая темы, которые будут безболезненными для обоих. Теон очень дорожил этим подобием дружбы. Он чувствовал, что нужен кому-то, и от этого в душе разливалось давно позабытое ощущение тепла.

Через несколько дней Джон снова позвал Теона с девочками в гости. Смешно, но Теон к этому даже специально готовился: надел свои самые приличные черные джинсы и черную футболку с кракеном, вышитым тонкой золотистой нитью. Он пригладил перед зеркалом отросшие до плеч волосы — соль с перцем, заправил жесткую непослушную прядь за ухо. Девочки крутились в прихожей, нетерпеливо поскуливая.

Теон, натянув тонкие светло-бежевые перчатки, спустился по лестнице, держа поводок-сворку обеими руками — девочки рвались гулять. На последнем лестничном пролете перед дверью они чуть не сбили с ног невысокого плюгавого человечка с мышиными серыми волосами и скошенным подбородком. Тот испуганно отскочил, прижав к зеленой стене вспотевшие от страха ладони. Собаки были в намордниках, но человек все равно побледнел, было видно, что он очень испугался. Теон извинился перед ним и вывел девочек на улицу.

По-летнему жаркое солнце било в глаза, в такую погоду в капюшоне не походишь. Теон достал из кармана солнечные очки, в них его трудно было узнать, он прятался от мира за их большими темными стеклами. Собаки рвали поводок из рук, им не терпелось пойти на площадку, но Теон повел их в другую сторону, к дому Джона.