Рыжебородый пощупал рукой в потрепанной перчатке без пальцев бицепс Теона и укоризненно покачал головой.
— Тебе бы боксом позаниматься. Или в качалку походить, железки потягать. Ты Амбера знаешь? Ну того, что цепи руками рвет?
Теон кивнул. Большой Джон был уже немолод, но все еще весьма крепок. На городских праздниках он выступал с цирковыми номерами: разрывал цепи, которыми его опутывали сын и дочь.
— Так вот, у Амбера есть отличная качалка, тут недалеко, около торгового центра. Берет он недорого, правда тренажеры не самые новые, но зато там никто не будет на тебя пялиться, понял?
Теон растерянно заморгал. Он совершенно не думал о спорте с тех пор как понял, что больше не может толком натянуть тетиву своего любимого спортивного лука из-за отсутствия пальцев. Конечно, бодибилдер из него вряд ли выйдет, но ему не помешало бы немного окрепнуть физически.
— Спасибо… — Теон попытался вспомнить, как звали бродягу, но в памяти возникло только странное прозвище “Медвежий муж”.
— Тормунд, — подсказал рыжебородый и пожал протянутую ему руку в бежевой кожаной перчатке.
Хелисента, самая невезучая, поранила заднюю лапу стеклом. Порез оказался небольшим, но глубоким, и ветеринару пришлось накладывать швы. Хелисента жалобно скулила, когда ее привязывали к столу, а у Теона по спине бегали мурашки и замирало в груди, когда собаку растягивали ремнями на операционном столе. Пока врач разбирался с лапой, Теон гладил лобастую голову Хелисенты, водил указательным пальцем по длинному носу и шептал нежности в острое черно-рыжее ухо.
Сразу после наркоза Хелисента не могла ходить, задние лапы подкашивались, и она оседала на пол. Теону пришлось вызвать такси и тащить ее на руках сначала до машины, а потом домой. Когда он, отдуваясь, донес, наконец, собаку до квартиры — лифт как всегда не работал, — он клятвенно пообещал себе, что обязательно пойдет в спортзал.
На работе у Теона наступило затишье. Новых бестселлеров на рынке не было, что сразу отразилось на заказах, разве что один из постоянных клиентов приобрел свежую монографию о гирудотерапии, да зловредная Барбри Дастин велела срочно доставить ей очередную книгу из серии “Философия мести”. В основном Теон щелкал мышкой, раскладывая пасьянс на компьютере, и прокручивал в голове строчки из последнего письма Рамси о вине и прощении. И еще в его мыслях постоянно всплывала фраза о том, каким Рамси может быть нежным.
Он не просто насиловал Теона, он заставлял его получать при этом удовольствие. Рамси выучил все его самые чувствительные места и мучил жесткими ласками до тех пор, пока Теон не кончал ему в ладонь, красный от стыда и отвращения к себе.
Теон очень переживал, что с девушкой по вызову у него ничего не вышло, что сны про Рамси снились ему с удручающей регулярностью и каждый раз они заканчивались испачканным бельем.
Хелисенте пришлось купить специальный ботинок для раненой лапы: она начинала недовольно ворчать еще в прихожей, когда Теон опускался на колени и хрустел липучкой, застегивая на ней ботинок. Хелисенте ужасно не нравилась обувь, она постоянно останавливалась и пыталась сбросить досадную помеху. Теон одергивал ее, Хелисента косилась сердитым взглядом и брела за подругами медленно, дергая лапой и бормоча. На площадке Теон не снимал с нее поводок, пока Джейни и Кира носились за палкой. Хелисента упрашивала Теона отпустить ее побегать: смотрела в глаза, лизала руки, тяжело вздыхала и устраивала голову у него на коленях.
Но Теон был неумолим: один раз он уже повелся на ее уговоры и все закончилось тем, что он потом по всей площадке искал ее ботинок, а рану пришлось промывать антисептиком и мазать заживляющей мазью под вой и щелканье челюстями Хелисенты, которой эта процедура не понравилась почти так же, как и Теону. Под конец Теон мстительно обвязал ей лапу бинтом и надел пластиковый ошейник-раструб, чтобы она не сгрызла повязку. Хелисента весь вечер ходила обиженная и даже ушла спать на кухню от такого несправедливого обращения.
Теон вернулся с работы позднее обычного, он заходил в спортивный магазин и купил себе костюм для тренировок, всерьез решив пойти к Амберу качаться. Когда он подошел к своей двери и достал ключи, сверху его окликнули по имени. Он обернулся: по лестнице спускалась Игритт в домашнем костюме и смешных пушистых тапках-медвежатах.
В руке она держала знакомый желтый конверт, и сердце у Теона упало. Он молча смотрел на Игритт, не в силах вымолвить ни слова: почему конверт у нее, неужели она прочитала письмо?
— Грейджой, — сказала она, — тут недавно крутился какой-то подозрительный мужик около твоей двери. То ли украсть чего хотел, то ли подбросить, я не поняла. Хотя какой дурак полезет в квартиру, где живут три жуткие болтонские собачищи? В общем, я его шуганула, сказала, что вызову полицию, и он ушел. Но около твоей двери остался вот этот конверт.
Игритт помахала перед носом у Теона знакомым желтым прямоугольником. Он еле сдержался, приложив все силы, чтобы не вырвать конверт у нее из рук.
— Ну-ка, давай, попляши.
Теон молча стоял и возносил хвалу Богам, что его глаза закрывают непроницаемые темные очки. Игритт тоже замолкла, а потом прошептала: “Это от Джона?”
Теон покачал головой.
— А от кого? — бесцеремонно спросила она, блеснув крупными белыми зубами.
Теон, все так же молча, пожал плечами. Ну как он мог ей объяснить?
— Неужто от Болтона?
Теон выхватил конверт у нее из рук, чувствуя, как его лицо покрылось красными пятнами.
— Ну ты больной, Грейджой! — расхохоталась она за дверью, а Теон прижал конверт к груди. Ему захотелось напиться.
Сердце с шумом гнало кровь по венам, когда Теон, нервно сглатывая, рвал желтый картон и доставал исписанные листки. Его руки немного дрожали.
Бумага пестрела ровными печатными буквами. Не было ни единой помарки — Рамси явно переписал письмо с черновика. Некоторые слова были аккуратно обведены в кружочки.
Девочки начали нетерпеливо тыкаться носами в колени: пора было идти гулять, он и без того задержался сегодня. Теон рассеянно погладил девочек левой рукой, а в правой у него было зажато письмо, от которого он никак не мог оторвать взгляд.
“14 августа
Здравствуй, мой Теон!
Меня переполняет радость — ведь за многие месяцы молчания я наконец-то слышу тебя. Я слышу твой голос и твои интонации. И хотя твое письмо полно обиды и боли, я счастлив, что нам наконец-то удалось сломать ледяную стену между нами. Мы начали разговор, и это внушает мне много надежд.
Миранда мой адвокат, и я ценю ее — она отличный юрист и очень шустрая. Я видел, какую шумиху она подняла в прессе. У нее очень много интересных идей и дохрена энергии. И вся она направлена на то, чтобы любой ценой вытащить меня из тюрьмы. Миранда использует для этого все средства, в том числе и факты моей биографии. Для газетчиков это должны быть хорошие факты, как ты понимаешь, — разная благотворительность, поддержка всяких долбаных движений за права разных долбаных идиотов и так далее — поэтому нам приходится подолгу копаться в моем прошлом, чтобы отыскать там подобную ерунду или, по крайней мере, придумать ее. А если бы ты видел комнату для свиданий с адвокатом, то понял — трахаться там с кем-либо абсолютно невозможно.
Но я бы променял абсолютно все свои встречи с кем угодно на пятиминутное свидание с тобой, Теон. Я бы все отдал, только чтобы увидеть тебя. Это правда — мне нравятся твои шрамы и твои руки. Но ты ошибаешься в одном: все эти “метки” для меня не главное. Для меня важен ты сам, Теон. Ты дорог мне не из-за своих шрамов или старых ран, а потому что ты — это ты.
Мне нужен Теон Грейджой, а не обрубки пальцев Теона Грейджоя.
И поверь, я не дрочу на них, хотя сейчас для меня твои руки — самые прекрасные на свете.
Но я представлю себе не твои руки.
Я вижу тебя целиком. Ты лежишь на животе, уткнувшись лицом в подушку, и я глажу твою спину — такую узкую… я чувствую ладонью все твои позвонки, ребра и косточки. У тебя тонкая бледная кожа, и на ней так много разных шрамов — я помню их все, и они сводят меня с ума. Я провожу рукой все ниже и ниже, а ты трясешься, мой славный, но я знаю, что ты дрожишь не от страха, а от желания. Ты хочешь меня, и от этого у меня внутри все переворачивается. Я облизываю свои пальцы и начинаю медленно ласкать тебя внутри, а ты выгибаешься и подаешься мне навстречу. Я наклоняюсь и целую твою шею. Хотя нет. Не целую. Я кусаю. Мне всегда нравилось ощущать, как продавливается кожа и как пульсирует кусочек твоего тела прямо у меня во рту. А потом чувствовать на языке вкус твоей крови.
