А еще не нужно перекладывать на меня свои косяки, Грейджой! И не нужно, твою мать, за меня думать. Или додумывать. С чего ты взял, что я собирался убить щенков Старка? Я же не какой-то там долбаный Клиган, в конце концов.

Дом Болтонов всегда вел дела по правилам. А правила таковы: заложник может пострадать лишь в том случае, если люди начинают вести себя неправильно — бегут в полицию или не переводят деньги в назначенный срок.

Если бы ты не упустил детей, все было бы по-другому.

И не смей говорить мне о вероломстве! Я сделал много такого, о чем сейчас жалею, Грейджой, но в числе моих грехов нет предательства. Я никогда никого не предавал. Я всегда держу свое слово.

И мне насрать на твоего Робба Старка! Я его видел один-единственный раз в жизни — на долбаном фото в некрологе. Я не убивал его и уж тем более не предавал — это ты его предал, Грейджой. Это из-за тебя он погиб, а не из-за меня.

Говоришь, тебя до сих пор мучает чувство вины? Так, может быть, оно мучает тебя совсем не зря? Ты думаешь, что виноват только перед Старками? А то, что ты полностью разрушил мой дом и мою семью, тебя совсем не волнует, нет?! Ты это выбросил из головы, мой славный?

Поразмышляй над этим, Теон. И прекрати обвинять меня во всех своих бедах.

Ты пишешь, что Джон, мать его, Сноу простил тебя. Это хорошо. Это радует мое сердце.

Он простил и принял тебя после всего, что ты натворил, так почему ты до сих пор не можешь сделать то же самое для меня?! Почему ты не можешь?!

В чем причина, Теон?

Ты погубил всю семью Джона Сноу, но он тебя простил. Ты уничтожил Дом Болтонов, и я тоже тебя простил.

Я простил тебя, бастард простил тебя, мертвые Старки наверняка прощают тебя со своих долбаных небес, а ты до сих пор копишь и предъявляешь мне все свои старые обиды! Почему, Теон?! Ответь мне!

Почему ты не хочешь поговорить со мной, не вспоминая долбаных Старков и того, что осталось в прошлом?

Ты же говорил с Джоном Сноу. О чем вы разговаривали? Он вспоминал все твои преступления? Все твои грехи? Тыкал в нос свои старые раны? Нет?

Так почему ты постоянно делаешь это со мной?!

А ведь я единственный, кто тебя понимает и ценит. Только я один желаю тебя таким, какой ты есть сейчас — со всеми своими шрамами, болью, увечьями и даже обидами.

В пекло все твои обиды! Я бы быстро заставил тебя позабыть о них.

Ты же знаешь, каким я могу быть нежным, если захочу.

Поговори со мной по-человечески, Теон. Я прошу тебя. Ну хоть раз напиши мне письмо, в котором ты просто расскажешь о себе и о своих делах. И о моих девочках.

Давай я покажу тебе пример. Я сообщу тебе свои новости. Все по порядку.

Рука потихоньку подживает. Хотя коновал из лазарета не уверен, что я смогу пользоваться ею как прежде, но он говорит, что пальцы будут сгибаться в любом случае. А это самое главное. Когда снимут гипс, я разработаю руку, и она будет как новенькая.

Живодер ушел к Богам, но все остальные ребята невредимы и уже вернулись ко мне.

Сейчас, похоже, меня боятся даже охранники, когда я прохожу мимо — все опускают глаза.

А еще у меня появился новый адвокат. Сейчас период отпусков, и Фрей прислал вместо себя одну из своих стажерок. Хотя она очень молода и смазлива, ее мозги работают отменно. У нее очень редкое и красивое имя — Миранда. Она предложила пару интересных вариантов для пересмотра дела, и мне они понравились. Эта девка — хитрая бестия, и думаю, что через пару лет она будет самым крутым адвокатом в конторе Фрея. Если, конечно, не свалит от него и не откроет собственное дело.

Она умудрилась выбить разрешение на встречи со мной не раз в неделю, как было прежде, а через каждые три дня. Это отличное разнообразие, тем более что смотреть на Миранду (а также в вырез ее блузки) гораздо приятнее, чем на унылую физиономию старика Уолдера.

Она хочет побольше узнать обо мне, и мне нравится, что она не боится смотреть мне в глаза. Она всегда улыбается. Есть в ней какой-то шальной огонек, который меня привлекает. Я хочу, чтобы она и дальше вела мою апелляцию. Возможно, именно с Мирандой у меня будет хоть какой-то шанс.

Видишь, Теон, как это просто.

Беседовать о настоящем, не вспоминая о том, что было когда-то.

Я жду твоего ответа, мой славный. Напиши мне о своей жизни. Напиши мне о себе.

Рамси Болтон”

Теон дважды перечитал письмо. Потом он вырвал из блокнота листы и начал торопливо писать. Слова прыгали и строчки искривлялись посредине.

“Как у тебя все просто!

Тебе так легко забыть прошлое? Иные с ними, с моими пальцами, а как же люди, которых ты убил, освежевал и подвесил подыхать на цепях в своем подвале? Они не приходят к тебе во сне, нет? Не смотрят на тебя с ненавистью? Не спрашивают, почему ты был с ними так жесток?

Конечно, ты готов принять меня со всеми потрохами, ведь это ты сделал меня таким. Каждый шрам, вызывающий у меня ненависть к собственному телу, ты готов облизывать: еще бы, это твои метки, способ доказать мне и другим, что я — твой.

Но я больше не твой, Рамси. Теперь я сам выбираю, как мне жить, с кем спать и кого любить.

Я рад, что у тебя новый адвокат — я видел ее по телевизору, зубастая щучка, я уверен, что она вытащит тебя из тюрьмы. Я рад, что ты часто с ней видишься, надеюсь что она и дальше сможет улыбаться, глядя тебе в глаза, и что ты не вырвешь клещами ей зубы, если она, отсасывая тебе в очередной раз, зацепит твой член зубами. Или ты не доверяешь ее острым зубкам, а прешь ее стоя у стены, как тебе всегда нравилось? Я рад, что твоя личная жизнь в тюрьме наладилась, и тебе не приходится больше дрочить, вспоминая обрубки моих пальцев.”

***

Новая адвокатша Рамси, по-видимому, основательно взялась за дело. Теон видел ее смазливое личико в газетах, которыми он не так давно стал интересоваться, и в выпусках новостей, которые он тоже с недавнего времени начал просматривать — надо было быть в курсе того, что творилось в мире, а то он совсем превратился в затворника.

Портреты этой девицы были всегда крупнее фотографий Рамси, как будто речь в статьях шла не о нем, а об этой нахальной Миранде или как там ее, и это вызывало у Теона смутное раздражение. И ее грудь, соблазнительно выпирающая из полурасстегнутых блузок, выглядела весьма аппетитно — казалось, она не носила белья, — и это почему-то раздражало Теона еще больше.

Журналисты стали досаждать ему с новой силой, их интересовало все, что было связано с Рамси и их непростыми отношениями. Но Теон не давал интервью и не говорил с газетчиками даже по телефону. Как только он слышал название издания, то сухо отвечал “без комментариев” и бросал трубку.

Теон ходил с работы мимо газетного ларька, и всякий раз останавливался поглазеть на передовицы. Он купил свежий номер “Вестеросского вестника” и на развороте в середине газеты увидел очередную большую статью о Рамси, его новом адвокате и пересмотре этого шумного дела. Теон заволновался, ведь скоро должны были огласить дату рассмотрения апелляции.

Вдруг он услышал восхищенный присвист из-за плеча и последовавший за ним возглас: “Вот это сиськи!” Теон обернулся — позади него стоял местный бродяга, косматый, одетый в сотню разномастных одежек одновременно, с торчащей во все стороны длинной рыжей бородой. Он жадно разглядывал декольте адвокатши на фотографии.

— Небось горячая бабенка, как думаешь? — бородач рассмеялся и толкнул Теона локтем в бок. — Хар-р! Я задал бы ей жару и намял бы задницу!

Теон пожал плечами. Рыжий подтянул к себе тележку из супермаркета, нагруженную всяким хламом, подошел почти вплотную к Теону и спросил, понизив голос: “А ты не боишься, что его выпустят?”

Теон испуганно отшатнулся от бродяги и вскинул руки, словно пытаясь отгородиться.

— Не пугайся, — рыжий отпустил его рукав и приподнял ладони, словно показывая, что он безоружен. Тележка начала катиться вниз, и бродяга, спохватившись, снова вцепился в белую блестящую ручку. — Я лишь думаю, что тебе может понадобиться защита. Вон ты какой хилый.