Не дури и возьми деньги. Они принадлежат тебе, Теон.

Ты говоришь, что я забрал у тебя друзей и семью… Но разве ты сам не предал своего лучшего друга? Разве ты сам не захотел немного пощипать карман семейства Старков? Да и вообще разве Старки были твоей семьей? Нет. Ты всегда ненавидел их. Ты любил только Робба, но он погиб. Причем совсем не по моей вине.

Мне больно слышать твои упреки, что я отнял у тебя будущее и жизнь. Ведь это неправда. Твое будущее и твоя жизнь в твоих собственных руках. А вот у меня ничего нет. Своими действиями ты лишил меня будущего — ведь я просижу в тюрьме до конца своих дней.

Но я не в обиде, Теон. Я понимаю, что ты не мог поступить иначе.

Ты начал жить заново, с чистого листа — так может, впишешь в этот лист и меня? Я не требую от тебя многого, Теон — я просто хочу лишь иногда разговаривать с тобой.

Ты ничего не написал про девочек, а я по ним очень скучаю. Расскажи мне о них! Расскажи про Киру (о Боги, я надеюсь, ты не поддаешься на ее вечно голодный взгляд?!), про Джейни, про Хелисенту. Я помню, что она больше всех тебя любила и все время норовила облизать тебе лицо. Высшая степень любви и доверия.

Собаки — это единственные существа, которые никогда тебя не предадут.

Расскажи мне, как ты живешь. Чем ты занимаешься, пока сидишь дома с девочками. С кем общаешься в парке — там ведь полно собак и их хозяев, и наверняка ты завел себе новые знакомства.

В ответ я могу поделиться с тобой новостями о своей жизни, хотя дни тут довольно однообразные, и отчет будет скучным.

Видишь, мы можем начать диалог: ты напишешь мне какую-нибудь ерунду, а я напишу тебе о своих делах, и ты мне ответишь. Потом я расскажу тебе, как хреново мне тут живется, а ты напишешь, как хреново живется тебе — и в конце концов мы сможем хотя бы переписку наладить, как нормальные люди.

Ты ведь очень одинок, Теон.

Признайся, что тебе очень не хватает общения. А кто еще, кроме меня, хочет просто поговорить с тобой? Поговорить абсолютно на любые темы. О чем угодно. Кто еще?

Только я.

Я беспокоюсь за тебя, Теон, а ты совсем этого не ценишь. Любому человеку приятно знать, что есть на свете кто-то, кому он не безразличен. Кто тревожится за него и переживает за его состояние.

Ты ведь ответишь на мое письмо, Теон.

Я верю в тебя.

Я буду ждать.

Твой Рамси Болтон.”

Теон удивился. Письмо было совсем другим по тону, не похожим на предыдущие. Рамси не угрожал, не запугивал, не бил его горькой правдой и не стремился задеть или сделать больно.

Это настораживало. Рамси настаивал, чтобы Теон взял его деньги. Рассуждал о преданном доверии. Предлагал просто поговорить…

Он задумчиво подул на поверхность воды в чашке, чайный пакетик, набухая, осел на дно. Теон был немного растерян и не понимал, как ему реагировать на это письмо.

Но ведь Рамси действительно был прав: будущее Теона находилось в его собственных руках. Он был свободен. Он мог уехать куда-нибудь или остаться здесь, как сам того пожелает. Он мог работать у Манса, а мог где-нибудь еще. Или мог пойти учиться в Цитадель. Или вообще уехать в Вольные города — искать приключений. У него даже были на это деньги — те, что ему присудили за моральный вред, и которые Рамси так настойчиво предлагал пустить в дело.

Он только сейчас осознал, что стал по-настоящему свободным, что у него есть огромное количество возможностей и довольно неплохие перспективы. Раньше он почему-то никогда не смотрел на собственное положение с такой точки зрения.

А Рамси никогда не выйдет на свободу.

Теон выпил полкружки чая и снова перечитал письмо. А потом взял синюю ручку с логотипом студии Манса и выдрал листок из блокнота. На этот раз лист оторвался ровно по линии перфорации.

“Я не знаю, о чем нам с тобой разговаривать. Даже сидя в тюрьме, о моей жизни ты знаешь все. А твоя мне не слишком интересна.

Девочки в полном порядке, я слежу за их здоровьем и покупаю им дорогие профессиональные корма. Киру приходится ограничивать в еде, Джейни как всегда слишком активна, а Хелисента и сейчас самая ласковая, и любит меня больше всех.

А живется мне прекрасно. В прошлый раз я тоже был пьян и нес всякую херню. Так что за меня можешь не переживать. Мне нравится моя квартира и нравится моя работа. И мне вполне хватает собственных денег.

Мне хорошо, слышишь? Мне здесь хо-ро-шо.”

Теон аккуратно свернул вчетверо листок и положил его на пол за дверью. Примерно через полчаса он снова открыл дверь — письмо исчезло.

***

Теон злился. На Джона, на Рамси, но больше всего — на себя. Раньше в его жизни было хрупкое равновесие, а сейчас он просто жил так, как привык, и чувствовал недовольство собой и своим образом жизни. До отъезда Джона его совсем не тяготило собственное одиночество. А письма Рамси и вовсе каждый раз выбивали почву у него из-под ног.

Теон наклонился и выудил старые письма из-под обувницы, разложил их на кухонном столе по порядку. Разница в тоне между первым и последним письмом была огромна. Но Теон тоже хорошо изучил Рамси за те полгода, пока жил у него в подвале. Рамси мог говорить мягко и спокойно, и этим же тоном отдать приказ своим шавкам отрезать человеку пальцы. При этой мысли Теон непроизвольно сжал левую руку в кулак и притиснул ее к груди. Пальцев давно не было, но они до сих пор болели. Фантомные боли, как говорили врачи.

Рамси писал письма от скуки, только потому, что в тюрьме ему было нечем заняться. Теон еще раз перечитал строки с обещаниями выбить ему зубы и отрезать все пальцы. Да, вот это и есть настоящий Рамси.

Каждый день Теон все так же ходил в магазин к Мансу, но офис стал казаться ему маленьким и обшарпанным, его рабочее место — неудобным, а сама работа — скучной. Ему надоело постоянное недовольное ворчание Эдда, шуточки Манса и разговоры о беременности Даллы. И его нервировали клиентки, которые никак не могли выбрать себе дамский роман, и Теону приходилось зачитывать им аннотации.

После работы Теон возвращался домой и там тоже чувствовал себя некомфортно: в квартире было слишком жарко, вентилятор не спасал, а кондиционеров в доме не было. Теон целый день держал окна открытыми, но это тоже не помогало, девочки валялись на линолеуме в коридоре, высунув языки и тяжело дыша, они тоже изнывали от летней жары. Теон наливал себе в кружку холодное молоко и забирался в свое любимое кресло. Старые пружины кололись, он пытался найти удобное положение, но у него это не получалось.

И только на собачьей площадке все было по-прежнему. Теон приводил туда девочек и бездумно наблюдал за ними, сидя на скамейке.

Однажды, возвращаясь с работы, Теон застал перед домом небольшой грузовичок-пикап, из которого вытаскивали вещи огненно-рыжая тощая девица и высокий крепкий парень, лысина которого ярко блестела на солнце.

— Подержи, мужик, — лысый сунул Теону в руки внушительный сверток, и, придерживая ногой дверь, потянулся в пикап за коробкой. — Поможешь донести? Он не тяжелый.

Теон молча кивнул и перехватил сверток покрепче, чтобы не уронить: вдруг внутри было что-то хрупкое, а пальцы могли соскользнуть. Он завороженно разглядывал лысого, его голова была опоясана хитрым орнаментом из шрамов. Если шрамы самого Теона были уродливы, хотя Рамси и находил их великолепными, то нового соседа шрамы однозначно украшали: ровные, одинаковой толщины, они симметрично обвивали его череп. Теону почему-то очень хотелось их потрогать, ему казалось, что и наощупь они должны были быть не такими, как у него.

Они поднялись по лестнице, и перед ними распахнула дверь рыжая веснушчатая девица, та самая, что он издалека видел у пикапа. Она показалась Теону смутно знакомой: возможно, он спал с ней когда-то, она была вполне в его вкусе, хотя грудь могла бы быть и побольше.

— Спасибо! — рыжая с радостной улыбкой забрала у него коробку, и этой улыбки ее лицо изменилось, словно его преобразил какой-то внутренний свет. — Вы наш сосед, здесь живете?