— И что с того? — спросил Володя. — Ты предлагаешь кричать и размахивать руками? Или разжечь костёр, в надежде, что нас увидят? Не увидят и не прилетят, потому как нечем и не на чем. Так что завтра нас, скорее всего, ждёт милое маленькое аутодафе…
Юре показалось, что Надины глаза сверкнули в полумраке.
— Я предлагаю не раскисать! — чуть ли не выкрикнула девушка. — Что вы вообще за народ, мужчины? Песни послушать — так всякий из вас орёл, а доходит до дела, сразу хвосты поджимаете… Аутодафе! Да даже если и так, примите с достоинством, а не тряситесь, как зайцы…
— И покажите местным мракобесам-инквизиторам, как умеют умирать москвичи-туристы… Верно, Надин? — разозлился Володя. — А если я не хочу умирать? Если, для примера, мне моя жизнь дорога, как память?..
— Надька, Вовкин! Прекратите! — крикнула Анечка, засовывая телефон обратно в карман. — И без вас тошно, а тут ещё пить хочется…
Почти рассвело, когда над кромкой невидимого отсюда леса в небо взлетела яркая звезда. Прочертив крутую дугу, оставив за собой огненный хвост, звезда начала падать — и вдруг взорвалась, обернувшись оскаленной драконьей мордой, залив небо яркими огненными сполохами. Снаружи донёсся оглушительный грохот, массивные тёсаные камни, из которых была сложена башня, слегка дрогнули. Послышался громкий многоголосый крик.
— Слышишь, Юрыч? — Володя вскочил на ноги. — Я не я буду, если наше аутодафе не откладывается…
Снаружи снова закричали. Около самой башни послышалось задорное гиканье, сопровождаемое знакомым топотом копыт. Крики ненадолго смолкли. Послышался глухой удар, когда с большой высоты падет что-то тяжёлое.
— У них там что? — недоумевал Володя. — Слоны взбесились?
Продолжавшееся снаружи веселье, то удаляясь, то приближаясь, становилось всё более шумным. Москвичи не заметили, в какой момент оно переместилось внутрь башни — за дверью зазвенело железо, послышались крики, хаканье и громкий топот. Ещё через полчаса из-за закрытой двери ощутимо потянуло дымом.
— Эй! — забарабанил в дверь Володя. — Вы там! Выпустите нас! Мы же сгорим…
Ответа долго не было. Присоединившийся к Володе Юра уже начал терять надежду, когда снаружи послышался долгожданный лязг засова в заржавленных железных петлях.
Ребята невольно отпрянули назад. На пороге стоял разряженный, словно шут, грязный и растрёпанный парень, державший перед собой длинный, слегка изогнутый меч. Голову парня покрывала широкая белая повязка со спускавшимися на плечи хвостиками, поверх лазоревой рубахи с золотой вышивкой была небрежно наброшена белая плащ-накидка с золотисто-зелёной каймой. За широкий пояс был заткнут тёмно-коричневый глиняный кувшинчик.
Увидев испуганных москвичей, парень оглушительно расхохотался. Выхватив из-за пояса кувшинчик, он сделал несколько глотков, пролив содержимое прямо на роскошную рубаху. И коротко махнул мечом, предлагая выходить.
— Ками-то, шайоро! Сэ ри париса…
Обернувшись, парень крикнул что-то совсем уж неразборчивое стоявшим у него за спиной двум приятелям — ничуть не менее грязным и растрёпанным, одетым столь же пёстро, с точно такими же белыми повязками на головах. Один из них выразительно поигрывал маленьким изящным топориком, другой наложил жёлто-зелёную оперённую стрелу на тетиву длинного составного лука. Приятели жизнерадостно заржали. Юра обратил внимание, что у парня с луком за пояс заткнут ещё один кувшинчик.
Огромный зал был погружён в полумрак — день ещё не наступил, а электричество больше не горело. Зато с треском и дымом горел деревянный кожух динамо-машины рядом с поваленным, остановившимся колесом. Не находивший выхода густой сизый дым клубился под потолком, затрудняя дыхание. На земляном полу около колеса лежало что-то окровавленное, похожее на истоптанный сапогами, кое-как прикрытый тряпками кусок мяса.
— Неужели ему никто не поможет? — спросила Надя, хватая за рукав парня в вышитой рубахе. — Я сама врач, я могла бы…
— Ками, нафису!.. — расхохотался тот, отшвыривая опустевший кувшинчик.
Только теперь Юра признал в корчащемся на полу окровавленном куске мяса того самого ладного воина с золотистыми усиками, что вчера привёл их сюда. Парень в вышитой рубахе наступил ему на руку — воин дёрнулся в напрасной попытке подняться. Парень в вышитой рубахе небрежно взмахнул выхваченным из ножен мечом. Вздрогнувшая Надя отвела глаза.
— Шайоро! — усмехнулся парень в вышитой рубахе. — Иль-та таваро. Поир сэ бари…
Юра даже присел, когда один из бандитов положил ему на плечи тяжеленный, пахнущий сивухой бочонок. В бочонке плеснуло. Второй бочонок водрузили на плечи Володе, перед тем сорвав с него камуфляжную куртку. Девушкам хозяйничающие в башне бандиты не стали предлагать никакой груз. Правда, бандит с топориком попытался задрать Анечке подол — и тут же отпрянул, получив ладошкой по физиономии. Парень в вышитой рубахе гаркнул что-то повелительное, а остальные грубо захохотали.
Над деревней нависло хмарное небо. Горели бесчисленные факелы, горели костры. Ярко, с треском, с взлетающими снопами искр горели некоторые дома — в том числе и тот, на котором вчера перекрывали крышу. И всюду, куда не кинь взгляд, хозяйничали пёстро разряженные бандиты с белыми повязками на головах. Они входили в дома и выходили из домов, тащили мешки и свёртки, кого-то били, кого-то ловили, кого-то гнали, что-то ломали и что-то выбрасывали. В верхних этажах башни не осталось ни одного целого окна — ставни распахнуты, стёкла выбиты, из окон свисают рваные тряпки. Под одним из балкончиков на длинной тонкой верёвке покачивалось что-то большое, белое…
У забора-частокола непонятно откуда появился похожий на игрушку садовый домик на массивном фундаменте, с двумя двухэтажными верандами. У домика не было ничего, даже отдалённо напоминающего колёса, но словно в карету, в него была запряжена четвёрка лошадей. Очень красивых лошадей, знакомой москвичам масти — золотисто-коричневых, с длинными чёрными гривами и хвостами. Возле домика возились понукаемые тычками и пинками местные жители, подтаскивая и складывая бочонки, мешки и свёртки. Рядом уже выросла целая гора разнообразного барахла.
Сюда и подвели ребят с их бочонками. Избавившись от ноши, Юра выпрямился. Оглянувшись, он увидел, как в стороне, под охраной дюжины не слишком твёрдо держащихся на ногах бандитов стоят на коленях местные жители — мужчины, женщины, дети. Все без исключения избиты и оборваны, у многих мужчин на одежде кровавые пятна. Перед ними, бочком на лошади, свесив ноги вниз, сидел самый главный бандит — в длиннющем, спускавшимся чуть ли не до пят алом кафтане, неимоверно длинном белом плаще и огромном белом берете, над которым колыхалась добрая дюжина длинных чёрно-серых перьев. В дымину пьяный, обвешанный оружием, главный бандит держал перед крестьянами речь…
Именно к нему и подвели обеих девушек. Бандит в вышитой рубахе пустился в объяснения. Главный бандит, или атаман ответил что-то грубое, заставившее его свиту расхохотаться.
— Шайу? — громко, на всю площадь спросил сидевший на лошади атаман. — Каль пелу шайу?
Эти слова вызвали у его свиты новый взрыв хохота. Пошарив в широком поясе, атаман вытащил и бросил парню в вышитой рубахе нечто маленькое, золотистое. Тот поймал монету (если только это и в самом деле была монету) с налету, склонившись в поясном поклоне. Соскользнув с лошади, словно мальчишка с горки, атаман неровной, пошатывающейся походкой подошёл к Анечке.
Внутри у Юры словно что-то оборвалось. Он не чувствовал, как Володя изо всех сил вцепился в его руку. Не слышал, как тот же Володя громко шепчет в ухо:
— Нет, Юрыч! Нет… Ты же видишь, что происходит? Ты ей ничем не поможешь…
Перед глазами молодого человека была только кричащая, вырывающаяся из широких лап атамана девушка. Высвободив руку из цепких Володиных пальцев, Юра побежал через утоптанную до каменной твёрдости площадь. Он бежал прямиком к атаману, схватившему девушку — и он добежал бы, непременно добежал, если бы дорогу ему не преградили четверо «свитских» бандитов. Один из них, в роскошном кафтане и не менее роскошной наголовной повязке, чьи хвостики спускались аж до пояса, эдаким небрежно-ленивым движением выхватил из ножен меч.
