— Ни, — ответил он, показывая на четверых москвичей. — Шайора.

Затем показал на себя и старшего сына.

— Кирина.

— Ничего не понимаю, — ответил Володя. — Мужчина? Женщина?

— Ни, — снова сказал мужик. — Сэ шайора, шайо.

Корявый палец обвёл Володю с Юрой.

— Сэ шайору, шайу, — палец обвёл обеих девушек.

Москвичам показалось, что мужик при этом слегка поклонился.

— Сэ кирина, — крестьянин показал на себя и на старшего сына.

— А сагикур кто такие? — не утерпел Володя.

Мужик рванул на себя поводья.

— Каиэ-а сагикур? — чуть не выкрикнул он. — Сагикур-во?

— Мда-а, ну и народ здесь… — подвёл итог Володя некоторое время спустя. — В жизни бы не подумал, что можно всего так бояться…

Тяжёлые тележные колёса негромко простучали по короткому, сбитому из жердей, слегка присыпанному землёй мосту, переброшенному через неглубокий, заметно оплывший ров. Склоны и дно были аккуратно выкошены, а по гребню шла невысокая — не выше человеческого роста, шелестящая на ветру зелёная живая изгородь, состоявшая из аккуратно обрезанных, похожих на иву, сросшихся корнями деревьев с переплетёнными ветками.

Такая же изгородь из живых деревьев — не слишком высокая и не слишком плотная, шла по обеим сторонам идущей через поля дороги. В промежутках между стволами можно было увидеть аккуратно возделанные поля, засеянные уже знакомой москвичам длинноусой пшеницей и невысокими кустиками с сочными красноватыми стеблями и зелёными листьями, напоминающими земной картофель. Тут и там под сенью огораживающих поля деревьев притулились низенькие сараюшечки с крышами из потемневшей от времени соломы. Кое-где на полях, среди грядок с картофелем копошились согнутые человеческие фигурки.

Над изгородью, на высоких шестах болтались подвешенные за лапы крупные чёрные птицы с белыми пятнами на щёчках и белыми полосками на кончиках крыльев. И уже известные москвичам пернатые ящерицы — непривычно крупные, с оскаленными мёртвыми пастями и длинными, тонкими, раздвоенными на концах хвостами.

Саму деревню окружал ещё более глубокий ров с поросшими травой склонами и высокий вал. На дне рва блестели затянутые ряской лужи, по кромке вала тянулся могучий частокол из массивных, потемневших от времени брёвен с заострёнными концами. На валу стояли сложенные из дикого камня, одноэтажные, лишённые окон домики под ломаными трёхскатными крышами — узкая плоская площадка вместо конька и два крутых ската по бокам, выложенными нарезанным дёрном. Глядя на прорубленные в верхней части частокола узкие щели, Юра подумал, что здесь можно будет выдержать серьёзную осаду. Он непроизвольно втянул голову в плечи, когда поверху неспешно проплыла деревянная галерея с примыкавшей к ней высокой сторожевой башенкой. На башенке стоял некто в чёрно-бело-малиновом, при копье и шлеме.

За широкими, окованными ржавым железом воротами, сбитыми чуть ли не из цельных брёвен, обнаружилась широкая улица, что вела к видневшейся вдалеке башне. Вопреки ожиданию, она вовсе не тонула в грязи и нечистотах — вытоптанная чуть ли не до каменной твёрдости земля была чисто выметена, а кое-где даже вымощена крупным булыжником. По сторонам снова потянулись частоколы с воротами, кое-где закрытыми, а кое-где, напротив, распахнутыми настежь.

Глядя с улицы через ворота, можно было увидеть, что на самом деле в здешних домах не один, а целых два этажа. Нижний уходил прямо в вал, тогда как на верхнем имелись аккуратные балкончики с перилами. Кое-где перед домами были даже маленькие садики с плодовыми деревцами, крошечные огородики, и везде обязательно имелся огороженный загон и крытый дёрном одноэтажный сарай. Слышалось кудахтанье и блеяние, из-за заборов тянуло дымком и запахом свежего навоза.

— Участки в три сотки! — усмехнулся Володя. — И навозцем пахнет… Патриархальщина.

Появление москвичей не осталось незамеченным. Четверо мужиков, перекрывавших белевшую новыми стропилами крышу одного из домов, две женщины, гнавшие навстречу непривычно длиннорогую пёструю красно-белую корову, другие женщины, собравшиеся с кувшинами и треугольными кожаными вёдрами у колодца и, конечно же, вездесущие мальчишки — все они прекращали свои занятия, и устремлялись следом. Ехавший впереди хмурый подросток свернул в третьи ворота справа. Словно бы не заметивший этого мужик продолжал гнать телегу к видневшейся невдалеке башне — а к тому времени, когда путешественники наконец-то остановилась на широкой, окружённой частоколом площади, вокруг собралась шумная, пёстрая, говорливая, остро пахнущая потом и луком толпа.

— Словно к ним цирк приехал… — прокомментировал ситуацию Володя.

Юра во все глаза смотрел по сторонам. Бородатые мужики в грубо сотканных, изрядно потрёпанных рубахах и подвязанных под коленями штанах, в долгополых разрезных куртках и коротких, не запахивающихся жилетах, в широкополых шляпах. Безбородые парни в напоминающих будёновки шапочках-колпачках с отворотами. Женщины и молоденькие девушки в долгополых платьях и сарафанах поверх длинных белых рубах, в чепчиках и косынках, в широких чумазых передниках. И шныряющие тут и там босоногие, с чёрными пятками мальчишки — в поисках лучшего места они лезли на стоявший вокруг площади частокол, или ныряя под ноги взрослым, получая от них пинки и подзатыльники.

Первый этаж сложенной из дикого желтоватого камня башни оказался полностью глухим. На втором этажа в стене были прорезаны узкие щели. И только выше, начиная с третьего этажа, куда вела широкая деревянная лестница с перилами, имелись расположенные парами шестиугольные окошечки в решётчатых металлических переплётах, застеклённых овальными стёклышками. К углам четвёртого и пятого этажа лепились крошечные балкончики. Над плоской крышей на высоком флагштоке медленно, лениво колыхались два флага — составленный из четырёх прямоугольников с рисунками жёлто-белый и полосатый чёрно-бело-малиновый. Здесь же торчала длинная тонкая антенна с растопыренными лапами.

— Володь, смотри! — ткнув приятеля в бок, Юра показал на антенну.

— Мир хижинам, война дворцам, — еле слышно отозвался не понявший Володя. — Прямо как игрушка.

— Мальчики, как думаете, что с нами сделают? — тоже шёпотом спросила Анечка.

Где-то высоко пропела невидимая труба. Говор в толпе сразу смолк. На третьем этаже словно сами собой распахнулись двустворчатые двери, и по прилепившейся к стене лестнице начала спускаться маленькая процессия.

Первым шёл пожилой представительный бородатый господин с широким лицом, в малиновом кафтане и коротком белом расшитом плаще, в чёрном берете набекрень, над которым колыхалось длинное чёрно-серое перо. Из-под полы плаща выглядывала рукоять меча — прямого и узкого, совсем не похожего на длинные изогнутые мечи «психов с перьями». На груди, на сверкающей цепи висел блестящий кругляш с чеканкой.

За руку представительный господин вёл пожилую даму, тощую, словно карандаш, в пышном синем платье с широкой юбкой-колоколом и узким приталенном жакетике, с косами-крендельками и пышным бантом в чёрных волосах, от которого почти до самой земли спускались две длинные широкие ленты. Следом за дамой, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, шли двое мальчишек лет примерно восьми и двенадцати — в цветных кафтанчиках и подвязанных штанишках, в коричневых сапожках и даже в беретиках без перьев.

Замыкал шествие пожилой тощий дядечка с пышными усами и остроконечной бородкой, в белом долгополом одеянии с чёрным галуном и вышитыми чёрными пчёлами. На груди у дядечки тоже имелась блестящая металлическая цепь с эмблемой, напоминающей украинский трезубец — вот только здесь зубцов было не три, а два.

Засмотревшись на процессию, путешественники не заметили, откуда на высоком крыльце взялось резное кресло с широкими подлокотниками и высокой спинкой. В этом кресле и устроился представительный господин — словно султан над гусарским кивером, длинное перо закачалось над чёрным беретом. Пожилая дама и мальчишки встали слева от кресла, тощий дядечка в белом долгополом одеянии — справа. А по сторонам, словно изваяния, замерли двое крепких ребят в железных шапках, в разрезных малиновых кафтанах-безрукавках поверх белых рубах, в подвязанных чёрных штанах, при коротких копьях со странными наконечниками, похожих на миниатюрные сабельки с острыми шипами посередине.