Чей-то герб.

Бесконечно везти не может даже попаданкам.

— Чего ты хочешь? — спросила уже Лена.

Вместо ответа князь схватил ее в охапку, бросил на кровать, навалился сверху. Не обращая внимание на сопротивление, задрал рубашку уставился на трусики, как дикарь на стеклянные бусы. Потрогал, погладил, засунул руку под резинку… Визжащая Лена ударила его по плечу:

— Не смей!

— Я тебя выиграл. Все честно.

— Витор! Витор, мне страшно! — Лена все-таки поймала его руку, сжала в своей. Замер. Осторожно освободил руку, притянул девушку к себе, погладил по спине.

— Я их всех убью! — пообещал торжественно.

— Кого?!

— Кого тебе страшно.

Какая безумная ночь… Лена бы не удивилась, если бы в углу комнаты вырисовался белый силуэт кролика в шляпе.

Князь урчал, как кот, целуя ее лицо.

— Кр-ррасивая…

Это же сон? Во сне же все можно?

Вдруг князь — это Ленин подарок на Новый Год? Она же принца Дед Морозу заказывала когда-то в детстве? Очень похож. Наверно, надо брать.

Хорошие у этих иномирян зубы, на зависть… Рубашка порвалась, как дряхлый пергамент. Острые кончики клыков покалывают кожу при поцелуях. Какой это к черту сон, если ощущения никогда еще не были так реальны?

Лена попыталась опрокинуть князя на спину. Сдереть с него этот дурацкий маскарадный костюм. Грубая вышивка на камзоле немилосердно царапает кожу. К черту эти лохмотья, они скрывают драгоценность, белый мрамор греческих статуй, только живой и теплый, и соленый на вкус… Князь мягко, но непреклонно отводил ее руки, прижимал к кровати, даже порыкивал. А Лена почему-то все пыталась сказать, что все неправильно, что они едва знакомы, надо остановиться, даже когда уже повизгивала, сама плохо понимая, что говорит и путала русскую речь с иномирной…

Боль ее не напугала. Это было закономерным завершением какого-то древнего ритуала. Любовь и боль всегда идут об руку. От боли можно защититься, только отказавшись от любви…

Первый розовый луч разрезает тьму горизонта. Тьма смирнеет, смягчается, прячется в углы и под кровать. Истаивают кошмары, хищники возвращаются в логова, нечисть уходит под землю.

Но иногда вместе с рассветом приходит монстр пострашнее всех ночных.

Зовут похмелье.

Лене было невыносимо стыдно за случившееся ночью. Она всегда была правильной домашней девочкой. Училась на красный диплом, возвращалась домой до десяти вечера и не позволяла парням большее, чем поцелуи. Переспать с мужчиной, которого знаешь едва ли несколько часов? Немыслимо!

Удивительно, но князю тоже было стыдно. Лена никогда бы не подумала, что такие мужчины — с широченными плечами, властным голосом, суровым лицом и грудой оружия на поясе, умеют краснеть. У князя неровными пятнами пылали щеки, уши и даже часть шеи.

— Что я вчера сделал?

— А вы совсем ничего не помните? — девушка куталась в одеяло. Не сон. Во-первых, уже давно бы проснулась. Во-вторых, организм негодует и ноет слишком ощутимо для сна.

Князь клацнул зубами. У него было такое несчастное и виноватое лицо, что Лена уже хотела начать его утешать. По счастью, не успела, он заговорил первым.

Все знают, что в Темную Ночь надо запереться, обвесить дверь серебром и никому не открывать. Все знают, что в Темную Ночь ирбисы не владеют собой и не ведают, что творят. Даже светский суд не осудит ирбиса за совершенное этой ночью — хоть даже за убийство. Попался ирбису — сам виноват. Князь предупреждал Элинэ, умолял ее запереться и не отворять. Так что в случившемся она сама виновата. Пусть радуется, что жива осталась. Не должна была. Разумеется, сейчас ей уже ничего не угрожает, в этом замке она в абсолютной безопасности. Князь позаботится о солидной денежной компенсации за причиненный вред — бездомной попаданке это пригодится. С каждым его словом Лене все больше хотелось плакать и веревку с мылом.

— С вашего позволения, князь, — сказала она, дослушав. — Мне бы очень хотелось покинуть ваш гостеприимный замок как можно скорее. Я буду вам благодарна, если вы подскажете, как в этом мире можно добраться до какого-нибудь колдуна, владеющего техникой перемещения между мирами и поможете с транспортом.

— Я не уверен, что вы сможете вернуться в родной мир. — без обиняков сообщил князь. — Не утверждаю, что это абсолютно невозможно, но я никогда не слышал о маге, который был бы способен на подобные вещи. У нас на перевале иногда случаются иномирные гости, но я полагаю, это какое-то нарушение законов природы, связанное с продавшимися. Простите…

— Я все же попытаюсь найти способ, — выдавила потрясенная Елена.

— Через пару седьмиц к нам должен вернуться мой прадед. Он великий шаман, поборовший в себе тьму нашего рода, он видит истину. Возможно, он сможет вам помочь.

— Благодарю вас.

— Мой прадед видит истину, — повторил клыкастый. — Только после того, как он определит вашу меру тьмы, я смогу дать вам свободу. Мои глаза не столь зорки. Я не могу подвергать опасности других обитателей замка. Вы пока будете жить в этой комнате и никуда не выходить без моего разрешения. Разумеется, слуги принесут вам все необходимое…

— Так, получается, я — пленница?

— Пока — да. — князь не выдержал, отвел взгляд.

— А что, если ваш предок решит, что тьмы во мне слишком много? Что со мной будет в таком случае?

Князь молчал.

Одиночество — незнакомые закорючки иномирных букв. Ледяная вода в серебряном кранике. Холодный даже сквозь ковры и две пары носков пол. Иней на стеклах и вечные, неизменные горы за окном.

Одиночество — служанка, которая прибегает дважды в день очень быстро прибраться в Лениной комнате, занести еду. Она немолода и неразговорчива, и совсем не реагирует на Ленины попытки подружиться, а других служанок — любопытных и приветливых, к девушке почему-то не пускают.

Одиночество — когда целый день прислушиваешься к голосам за дверью, надеясь услышать князя, а потом видишь сквозь окно, как во внутреннем дворике замка он помогает белокурой красотке, закутанной в сизые меха, взобраться на лошадь, и они оба чему-то смеются, и вместе уезжают куда-то…

Белокурая красавица однажды приходила к Елене вместе с матерью, той величественной клыкастой, которая в новогоднюю ночь сидела по правую руку от князя. Расспрашивали о Ленином родном мире, религии. Принесли стопку одежды — рубашки, платья, кофту, теплый плащ. Лена, как могла, изображала благодарность, но ей очень неприятно было это принимать. Почувствуй себя нищенкой, до которой соизволили снизойти две знатные дамы. Спросили, что случилось в Темную Ночь. Догадываются, или знают? Кто разболтал, неужто князь? Служанка, перед приходом которой Лена только частично успела прибраться в комнате?

Елена сказала, что всю ночь грустила за потерянной родиной.

Князь навестил два раза. Явно ему было очень неловко в ее присутствии. Не знал, куда деть глаза и руки. Лена тоже плохо понимала, как с ним общаться. Принес флакон с розовым маслом, букетик живых синеньких цветов, почти невозможный среди этой зимы, и, по Лениной просьбе — целую стопку книг о мире — географический учебник, справочник трав, роман в стихах от какого-то знаменитого писателя и букварь. На местном языке Елена говорила свободно, а вот писать-читать пришлось учиться. Этим и занимала все свободное время, еще вязанием — спицы тут, оказывается, тоже изобрели, Лена это поняла, когда увидела вязаную кофту, попросила служанку, вечером та принесла корзинку с шерстью «подарок от госпожи». Единственное, что девушка умела вязать — шарфы. Одиночество — серый колючий шарф и проколотый спицей палец, одиночество — кислое вино, терпко пахнущее какой-то местной ягодой. Винограда в этом мире не знали.

И только кот — не одиночество.

Он явился, как чудо. Следующей, после Темной, ночью тихо скрипнула дверь. Дрогнул пол от удара огромной мохнатой лапы. Мягко засияла в полутьме бирюза глаз. Блеснули в улыбке клыки.