Девушка помолчала:

— То, что они помогали друг другу — факт, — наконец протянула она, — значит, вероятно, что они сообщники. Вот только кто чей? Ладно, — выдохнула она. — Будем оставаться настороже. Идём, группа уже готова.

***

Сознание возвращалось неохотно и долго не спешило проясняться полностью. На грани яви и забытья Ивушкин вдруг подумал, что всё, произошедшее с ним накануне, было обычным сном. Во сне ведь не надо задумываться о нелогичных вещах: они происходят сами по себе, совершенно не контролируемые, и принимаются как единственно правильный выход.

Во сне вполне нормально свалиться в реку в Чехии, а очнуться в чаще леса, когда где-то слева громко бьёт водопад, и течением тебя сюда при всем желании принести не может. Нормально пытаться спасти врага, самовольно подсказывая ему срезать все знаки отличия. Нормально, что этот враг перед смертью тянет к тебе руку, чтобы крепко в последний раз пожать её, а не молить вытащить себя или мстительно утянуть следом в воду.

Но тогда где границы у этого сна? Может, и концлагерь с плетьми, и бесконечная работа, и голод, и страшная война, что длилась уже три года, забирая всё больше и больше жизней на полях сражений и в застенках, — тоже сон?

Может, он сейчас проснётся дома? А мать громко позовёт его с кухни, сетуя, что позволила сыну спать до вечера, и теперь вся работа стоит?.. А в воздухе будут витать запахи еды: яблоки-антоновки, галушек и варёной картошки…

Глаза открывать не хотелось.

Но он открыл.

Было темно, но откуда-то из-за головы бил естественный свет. Николай лежал на чём-то холодном и плоском, а запястья морозили браслеты наручников. Помещение было странным, с низким потолком и узкими стенами, и больше походило на кузов грузовика или багажный отдел самолёта.

Не сон. Всё правда.

Вот же ж.

Одежда была на нём, но оружие предсказуемо пропало, вплоть до ножика. Он повернул голову — слева в отключке на таком же столе, тут же вызвавшим ассоциации с операционным, лежал немец. Ивушкин с трудом, но разглядел на его руках такие же браслеты.

А вот это уже немного интереснее.

— Vrátil jste se do vědomí, — вдруг раздался плавный голос справа. Но при этом не было ни звука шагов, ни шорохов. Он что, не заметил человека, который всё это время сидел в каких-то…

Ивушкин повернул голову

…трёх шагах?

Это была женщина лет тридцати. Ухоженная, рыжеволосая, она сидела на прикреплённом к стене стуле в обтягивающей чёрной ткани костюма. Но не это прежде всего привлекало внимание, а её взгляд: не в пример всем девушкам, которых видел Ивушкин за последнюю пару лет, эта особа смотрела без страха и забитости, без надрыва, без тревоги — наоборот: спокойно, твёрдо и уверенно.

Это настораживало больше всего.

— Jak se cítíte? — снова спросила она, и всё очарование, что она вызывала, рассыпалось в миг.

Опять непонимание, опять незнакомый язык и чужие люди. Что ж ему так везёт?

Он запрокинул голову, чувствительно приложился и без того не прошедшим до конца затылком о металл и едва ли не простонал:

— Твоя моя не понимать, дамочка.

— Сам ты дамочка, балбес, — вдруг, явно сама удивленная, выдала она с едва заметным акцентом, но по-русски.

По-русски!

Николай поднял голову и уставился на неё удивленным взглядом:

— Говоришь по-нашему?

Женщина хмыкнула:

— По нашему, — согласилась она, красноречиво выделяя последнее слово, и заставляя Ивушкина замереть.

— Значит, соотечественница? — осторожно уточнил он.

Та усмехнулась и кивнула.

— Теперь хоть помирать можно, — негромко пробормотал он и тряхнул головой, окончательно приходя в себя.

— Помирать вам рановато… А теперь к делу, — правильно поняла его женщина, — мое имя — Наташа Романова, и я состою в организации, главной задачей которой является оберегать безопасность мирных жителей от самых… непредвиденных врагов. И у меня есть основания полагать, что вы попали под действие одного из наших секретных артефактов.

Ивушкин посмотрел на неё, с недоумением приподняв брови. Потом покачал головой:

— Вроде ж и по-русски говоришь…

— Сначала, — вздохнула Наташа и усмехнулась.

— Давай на «ты», красавица.

— Солдат, отставить панибратство, отвечайте на вопрос, — Романова спрятала улыбку в уголках губ. — Что последнее вы помните до того, как очнулись в лесу?

Ивушкин проворчал тихое: «Есть оставить панибратство» — и чуть нахмурился, собираясь с мыслями. Выдохнул односложно:

— Небольшой городок в Чехии, танк и мост. Мост в конце разрушился, — уточнил он.

Наташа поглядела на него задумчиво:

— Там вы были не один?

— Нет, полноценный экипаж танка в четыре человека…

— И всё это произошло недавно?

— Около трёх-четырёх часов, как мне кажется, — подумав, признался Ивушкин, и быстро, пока его снова не перебили, спросил: — Где мы?

Наташа выдохнула, глянула с укоризной:

— Я медленно к этому и подводила, — проворчала она, — но раз уж вам так нетерпится — вы в Йосемитском национальном парке в Калифорнии. Вы в Америке. И сейчас идёт 21-й век. Довольны?

Николай в недоумении поглядел на неё. Глупо выдал:

— Какой, простите?

— Двадцать первый.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— А… как… это так… случилось?

— Мы полагаем, вы попали под действие одного нашего секретного артефакта, как я уже и сказала. Проще говоря, вы оказались не в том месте и не в то время.

— А… назад?

— Заряд кончился. Назад никак.

Ивушкин замолчал, всё ещё недоуменно моргая.

— То есть… — наконец снова подал он голос, — это будущее?

Она медленно, но основательно кивнула.

— А война?..

Ивушкин выдохнул это слово тихо, на грани шёпота, но стоило этому произойти, у него, кажется, полностью кончился воздух.

— Какой у вас год? — вместо этого задала вопрос Наташа, сочувствующе поглядывая на него.

— Сорок… — у него вдруг сорвался голос; откашлявшись, он ровнее выдал: — Сорок четвертый.

— И как дела на фронте?

— Я… не уверен, что могу ответить, — он моргнул, облизывая пересохшие губы, — ещё в сорок первом я попал в плен, и только сутки назад… вроде как сутки… сбежал.

— Вы были в плену? Почти три года?

— Да.

— Как вы продержались так долго? — она чуть прищурила подведенные глаза. — Сотрудничали с немцами?

Николай посмотрел на неё в высшей степени оскорбленно:

— Скорее, менял лагеря как знатная дама перчатки, — фыркнул он, — я скрыл своё звание, делал вид, что не дослужился выше рядового и проку от меня нет. Работал, иногда бунтовал, получал по шее. Надеялся на побег, подгадывал моменты. Потом ловили, и я искал возможности сбежать снова. Я не сотрудничал с врагом, Наташа, не выдавал им информацию, или что вы там могли подумать…

Наташа молча качнула головой, принимая к сведению.

— Война? — напомнил он напряженно и тут же поймал её ответный взгляд:

— Закончилась в мае сорок пятого года победой союзных сил СССР, Франции, Англии и Америки.

— Ну слава Богу, — выдохнул он расслабляясь, потом дернулся всем телом: — постой-ка. А все эти тут откуда? Они совсем охренели, что ли?

— Второй фронт, — пожала она плечами.

— Они б его зимой сорок пятого ещё открыли!

— Ладно, тише вам, солдат. Вы всё-таки сами сейчас в Америке, — напомнила она с улыбкой, едва заметно обнажая красивые, ровные зубы, — давайте обратно к делу. Итак, теперь, когда мы выяснили, что вам ничто не грозит, назовите свое имя.

— Не грозит? — скептически уточнил он.

— Именно, — подтвердила Романова, — более того, наша организация считает необходимым предложить свою помощь вам для адаптации. Но об этом позже. Итак?

Николай взволнованно прикусил губу изнутри, сомневаясь. Всё это выглядело ужасно странно.

— Вы мне не верите, — задумчиво пробормотала Наташа, заметив его колебания, — это нормально, поверьте. Я тоже в каком-то роде не доверяю вам.

— Вы меня, конечно, простите, — были бы руки свободны, Ивушкин с большим удовольствием потёр бы лоб и виски. Пришлось обходиться приподнятыми бровями, — но все эти секретные артефакты, перемещения во времени… Это невозможно.