В коридоре раздались по-стариковски шаркающие шаги, и на кухню вошёл Клаус, зябко кутаясь в простынь. Его явно морозило.
— Что ты делаешь? — сиплым со сна голосом негромко спросил он на русском с едва заметным акцентом.
Ивушкин, не глядя на него, чуть-чуть улыбнулся:
— А на что похоже?
— На медитацию, — подумав, ответил тот.
— Вот считай, что это она и есть.
— А на самом деле?
— А на деле… — Коля слегда пожал плечами, весь расслабленный и растекшийся по столу. Клаус, подумав, сел напротив. — Не знаю. Просто вдруг захотелось так сделать. Тебе долго ещё осталось?
Вопрос относился к вынужденной службе в Щ.И.Т.е, и оба прекрасно понимали это.
— Примерно полторы недели, — подумав, произнес немец.
Услышав спасительные цифры, Ивушкин даже поднял голову, оживая на глазах.
— Ну наконец-то, — проворчал он с облегчением, переводя взгляд на Клауса.
Выглядел тот откровенно потрёпанным: взбитые после сна отросшие волосы, темневшие от бликов свечи шрамы на правой половине лица, углубившиеся морщины на лбу и синяки под глазами, заострившиеся скулы. Николай вздохнул, поднялся и, не включая основного света, положил ему большую порцию макарон. Ягер встретил её голодными глазами.
— Два дня ничего не ел, — признался он чуть позже, вычищая тарелку до конца, — всё гоняли террористов Гидры по городам, пока наконец не прижали. Думал, не дойду, там и свалюсь.
— Дошёл же как-то, — неопределенно качнул головой Николай, со скрытым удовлетворением наблюдая, как Ягер жадно глотал его еду.
— Потому что было куда, — невнятно выговорил тот.
Ивушкин задумчиво оглядел его, жёлто-чёрного в свете свечи:
— А что потом?
— Что? — переспросил Клаус, глядя на него снова загоревшимися, живыми кристальными голубыми глазами.
— После того, как ты закончишь… службу. Планы есть?
Ягер вдруг нервно покосился на него, облизал губы, собрался с силами и решительно сказал:
— Я… думал предложить тебе не расходиться.
Ивушкин украдкой выдохнул: он очень надеялся, что эту фразу не придётся произносить ему. Зато теперь можно было с умеренным объемом нахальности повести плечами и выдать:
— Ну-у, думаю, это не самая плохая идея.
Клаус кивнул, не отводя от него глаз. Коля поспешно заметил:
— Только уедем из Америки. Видеть её уже не могу, хуже горькой редьки надоела.
Ягер, к вящему удовольствию понявший смысл фразы, только фыркнул со смеху и поспешно закивал.
— Хочу найти потомков сестры, — сам от себя не ожидая, вдруг признался он. — Если кто вообще есть.
— Хорошая идея, — оценил Николай, — а потом мотнём в эту новую Россию. Хочу понять, так ли она не похожа на старую. Может, осталось хоть чт…
Он оборвал себя. Этому стоило оставаться внутри. Однако немец лишь поглядел на него понимающе и не стал ничего говорить.
Помолчали. Наконец, будто убедив себя в чём-то, Клаус рывком поднялся с места и подошёл ближе, замирая перед Колей, присел перед ним на корточки, оказываясь на одном уровне. Ивушкин только удивленно уставился на него.
— Николай, — официально начал он, — я давно должен был попросить у тебя прощение за действия свои и своего народа. Мы принесли твоему немало горя и…
— Просто замолчи, — резко оборвал его Николай, в тот же миг становясь серьёзным. — Войну я не забуду; просто не смогу, хоть и был на фронте всего полгода. Система ваша тоже не достойна прощения. Народ уже свое отстрадал. Ты же…
Клаус опустил глаза, однако быстро восстановил зрительный контакт.
— Ты же моё прощение давно заслужил, иначе бы я на шаг к тебе не приблизился и руки не подал. Не систему, но тебя я смогу простить. Услышал меня?
Ягер улыбнулся, пряча губы в тенях, отбрасываемых свечой.
— Весьма четко услышал, — с легкой насмешкой отозвался он, заметно расслабляясь и опираясь локтями о колени. — Знаешь, что мы сделаем первое, когда эти полторы недели закончатся? Заберем мой сапог с моими же наградами из-под того камня в Йосемите.
Вспомнив о «кладе», Ивушкин звонко прыснул со смеху, теряя вмиг весь настрой:
— Надеюсь, металл там не заржавел за всё это время. Боюсь, дорогой мой товарищ, они уже вросли в тот камень.
Ягер в показном раздражении потер лоб.
— Это была твоя идея, — проворчал он.
— Клаус, — вдруг серьёзно позвал Коля, вынуждая прекратить паясничать и обратить на себя внимание, — у меня к тебе есть один особый приказ, последний. Не смей, слышишь, не смей за эти полторы недели сдохнуть.
— Раз на кону шанс спасения моих наград, как я могу? — чуть усмехаясь и приподнимая брови, шутливо спросил тот, а глаза прожигали в Ивушкине огромную дыру, будто говоря:
«Не думай, что сможешь так легко отделаться от меня».
