— Кажется, скоро рассвет… — как быстро пролетела эта ночь, полная обиды и злости, радости и печали. Кажется, что в его мире совсем нет времени, оно исчезает, его власть здесь не безгранична. Мы просто дышим, просто живём. И мне не хочется его отпускать, даже когда первые лучи без разрешения ворвались в мою квартиру. И я сильнее сжимала руки у него на шее, боясь разомкнуть объятья. Было страшно, что как только он уйдёт, эта тонкая вуаль абсолютного счастья над нами испарится. А я намерена вцепиться в него мёртвой хваткой и припаять к себе.

— Пора уходить, — шепнул на ухо Рафаэль, касаясь губами мочки. Я отрицательно крутила головой, всем нутром протестуя против этого.

— Нет, останься, — канючила как малое дитя. — Не уходи.

— Пойдём вместе, — этот ответ удивил меня. В этой фразе заключалось куда больше смысла, чем можно было подумать на первый взгляд. Это не просто приглашение спуститься в логово. Не только туда, но и войти в его жизнь, призыв быть рядом друг с другом.

Я выпрямилась и посмотрела в его лицо — только заметила, что он опять был без своей маски, но теперь свет ярко освещал каждую морщинку, трещинку, впадинку. Шрам над глазом ещё не до конца зажил, и состояние его всё ещё оставляло желать лучшего. Глаза уставшие, красные впали куда-то внутрь, Рафаэль ещё слабо улыбался, ещё крепко держал меня, но весь скрючился, ссутулился. У него совсем не было сил. А я тут как липучка пристала к нему! Ему нужно обратно в лабораторию за новой порцией обезболивающего.

— Эйприл всё ещё там? — мой голос изменился против моей воли, как будто кто-то чужой дублировал меня. Рафаэль усмехнулся, начал тихо хихикать надо мной.

— Что она тебе сделала, что ты так на неё взъелась?

— Нечего мозги промывать и лезть куда не надо, — скрестив руки на груди, заявила я. — А если будешь её защищать, то получишь веником по морде, понял?

— Понял, — уступчиво согласился он, продолжая улыбаться. Рафаэль резко прижал мои бёдра к себе, нагло по-хозяйски подложил ладони мне под задницу и, поднявшись с пола, выскочил в окно так быстро, что я даже не успела запротестовать. Он что, хочет привезти меня обратно в логово в этой розовой пижаме с зайчиком на груди? Какой позор! Но пока я успела очухаться, мы уже стояли у отверстия в коллектор.

— Ну что, готова опять попробовать? — спросил Рафаэль, давая понять, что обратной дороги уже не будет, и я знаю, что даже если вдруг и захочу, он не даст мне отступить. Сейчас я должна была сделать свой выбор, но в моём сердце ни на секунду не было сомнений. Даже наоборот, мне было радостно и трепетно от того, что моя жизнь пойдёт по другой колее, выйдя за рамки скучной серой обыденности. Я сильнее прижалась к Рафаэлю, носом упираясь в изгиб шеи, и услышала, как он довольно хмыкнул.

— Ну смотри, сама виновата, — с этими словами он спрыгнул внутрь, и мы оба скрылись в тёмных лабиринтах его мира.

========== Strangers in the Night. Эпилог ==========

«Something in my heart

Told me I must have you»

Strangers in the Night

Frank Sinatra

Где мне было бы лучше? Какой выбор был бы правильным: остаться с человеком, выбрав для себя обычную простую жизнь без неожиданностей, которую я уже сейчас могу рассказать на двадцать лет вперёд, или же быть с ним, в его мире, где не знаешь, что будет завтра, где каждый день наполнен фантастикой и невозможно предугадать своё будущее?

Он говорит меньше слов, чем Дэвид, ещё реже — красивые. Но в его молчании я вижу больше глубины, чем в красноречии красавчика-почтальона. Скудные ответы Рафаэля несут больше смысла, чем он сам мог бы представить. Он говорит обо мне только фактами, мол, «Разве сама не знаешь, что красивая? Разве сама не знаешь, что особенная?». Это его истина. Истина, в которую он верит, и смеётся, когда я задаю ему вопросы, будто они настолько глупые, что давать очевидные ответы не имеет смысла. Я особенная — это он воспринимает как факт, то, что не подвергается сомнению, это данность. И когда я спрашиваю считает ли он меня красивой — смеётся, вернее даже насмехается, искренне, словно это самое глупое, что приходилось ему слышать. Всё равно что спросить: а взойдёт ли солнце? И в этом смехе, казалось бы, издевательском, будто выставляющем меня самой большой дурой на свете — в нём для меня таится больше, чем в красивых комплиментах Дэвида. И я тихо шепчу ему «спасибо», а он удивляется, не понимая, почему за эту «насмешку» с его стороны я благодарна. Говорит, что я странная. И мне хочется быть такой всегда — странной недалёкой девчонкой, которая не понимает элементарных вещей. И снова спрашивает, и снова получает смех в ответ, снисходительный взгляд. «Дуреха, совсем ничего не понимаешь, да? Глупости такие спрашивать…». А я только смеюсь, утыкаясь носом в изгиб его шеи, чтобы спрятать раскрасневшееся лицо и не закричать от клокочущей в груди эмоциональной бури. И это искреннее недоумение люблю в нём больше всего.

Его чувства странные, угловатые, неловкие. Но искренние. Очевидные, как голая правда, но если пытаешься подловить его на этом, вывести его на чистую воду — делает суровое лицо, будто не понимает, о чём идёт речь. А сам порой забывается, и украдкой я наблюдаю на себе его очарованный взгляд. И понимаю, что на меня ещё никто так не смотрел, как он. Даже Дэвид.

Я не смотрю на будущее со страхом и отчаянием, не бьюсь головой об стену, коря себя за отказ от многих возможностей ради Рафаэля. Возможно, мне выпала честь стать частью другого мира, расширить горизонты своих представлений о жизни вообще. И, честно говоря, думая о своём будущем без Рафаэля, мне становится страшно. Я не хочу терять то, что у меня есть сейчас. Ведь так трудно, почти невозможно найти таких верных друзей как эти ребята. И ещё труднее найти кого-то как Рафаэль. Ну и пусть он кажется порой черствым и бесчувственным сухарём — я знаю, что он не такой. И знаю, как воздействовать на него, чтобы от наигранно брутального мачомэна не осталось и следа. Даже забавно, что он до сих пор строит себя «реального пацана» при мне. Порой откровенно переигрывает, но это кажется даже милым.

Рафаэль слегка вздрагивает, когда я провожу рукой по тонкой трещинке, проходящей вдоль всего панциря — своеобразный шрам от ранения. Страшно вспоминать то время. Я действительно думала, что это конец.

— Ты можешь чувствовать прикосновения панцирем?

— Не так, как кожей, — отвечает Рафаэль, — но могу.

— Удивительно, — улыбаюсь я, перекатываясь на живот и болтая поднятыми вверх ногами. Черепашка, сидящий на полу, повернулся ко мне лицом, криво улыбаясь и интригующе прищуриваясь. Опять пытается со мной флиртовать? Такое чувство, что он смотрит на ютубе ролики «как стать настоящим казановой». Но это, надо признать, ему чертовски идёт, особенно его интригующая полуулыбка — кажется, что я как под гипнозом в такие моменты.

— Тебе не холодно? — спросил Рафаэль, упираясь локтями в матрас.

— Нет, — хотя черепашье логово не самое тёплое место в наступающую зиму, сейчас мне было действительно жарко. Может, это угольки в его глазах подогревают воздух? Каждый раз я заглядываю в них и вижу там себя, зная, что никто больше в них не появится. Эти створки распахнуты только для меня. Даже Эйприл не появится там чаще, чем нужно, хотя я всё ещё с опаской смотрю в её сторону. Но и она отвечает мне тем же.

Порой я ловлю себя на мысли, что абсолютно забываю, кем является Рафаэль. У него просто экзотическая внешность, кажется мне. У меня ведь тоже внешность не совсем стандартная, так что теперь. И я просто восхищаюсь им в глубине души, там, где мои настоящие чувства скрыты от остальных. Даже порой от меня самой. Вижу в нём частичку себя, чувствую каждодневную, ежеминутную потребность быть рядом. И от этого перехватывает дыхание, особенно когда понимаешь, что и он чувствует то же самое.

Рафаэль резко дёргает краешками ноздрей, когда я провожу пальцами по его лицу, невольно вдыхает сильнее, и мои губы расплываются в довольной улыбке. Он никогда не озвучивает вслух, что я для него самая лучшая на свете, самая желанная и красивая. Что теперь так же нужна ему, как и братья, и отец (надеюсь, что больше, чем Эйприл). Но я знаю это по его реакциям, по его делам. По хмурому лицу, когда он смущается. По нежной улыбке, когда застаёт меня врасплох. По искрящемуся взгляду, с которым он всегда смотрит на меня. И мне это нравится. Определённо нравится. И это «нравится» застревает у меня промеж рёбер и горячей лавой плавит мои внутренности.