— Нет, — мой уверенный голос даже не дрогнул. Я усилием скрыла свою дрожь от его резкого взгляда. Кажется, он способен пришпилить к стене, даже не используя своё оружие. — Я никуда не уйду, ты понял?

— Возвращайся к себе на поверхность. Не трать время, — от его слов веяло неприязнью, желанием уколоть меня. Но Роксана тоже не простая дамочка. Не на ту напал.

— Я сказала нет! И никто не заставит меня уйти отсюда. Ты понял? Буду сидеть прямо здесь, — я ткнула пальцем вниз, указывая на свой стул, и скрестила руки на груди, демонстрируя свою непреклонность. По наивности душевной мне думалось, что мои слова заставят его замолчать и сдаться, что в своём состоянии он уже неспособен бороться. Да и вдвойне тяжелей бороться против себя самого и своих желаний. Но я Рафаэля явно недооценила.

Ноздри раздулись от демонстративного раздражения, губы — в тонкую полоску — побелели от напряжения. Он согнул руки в локтях, упёрся ладонями в кушетку и пытался подняться. Видимо, чтобы выгнать меня взашей отсюда. Но взвыл, да так неожиданно и громко, что я подпрыгнула на стуле. Рухнул обратно, сквозь дрожащие губы и сомкнутые крепко челюсти выпуская горячий воздух. Рвано, с хриплым придыханием и сдерживаемыми стонами.

— Совсем что ли с ума сошёл?! — выскочило у меня в ответ на такую упрямость. Я соскочила со стула и рухнула на колени — рана под повязкой заныла, — чтобы отчитать его как следует и проверить, нужна ли подмога остальных. Но видя его страдания, его крайне измученный вид, я не могла больше ругать его за неосторожность. Никогда не видела Рафаэля — этого огромного, сильного, как скала, мутанта, — в таком слабом состоянии. Знаю, он сдерживал свою боль внутри: чтобы она не выскочила наружу в виде стонущего крика, сжал челюсти, и эти мучения, которые он испытывает, невозможно представить. Моя ладонь снова опустилась на его макушку. На твёрдой коже проступили горячие капельки пота, а Рафаэль всё ещё продолжал дышать неровно.

— Тшш, — я ничем не могу ему помочь, и от такой безвыходности хочется биться головой об стену. Пытаюсь хотя бы просто его успокоить, просто быть рядом, чтобы он не мучился тут один, чтобы как-то разделить с ним эту боль пополам. Как бы хотелось взять на себя хоть часть… — Скоро пройдёт, слышишь? Потерпи чуть-чуть, — шепчу прямо на ухо, поглаживая влажную макушку. Наклонилась совсем близко, чтобы сквозь болевой приступ он знал, слышал, что я здесь. Мышцы плеч напряжены — весь он напряжён, натянут, как стальная струна. Тело скрутилось в спазме. Неужели ему так не хочется меня видеть, что он готов в таком состоянии подскочить на ноги, лишь бы выгнать меня отсюда? Ты стала ему ненавистна, Роксана. Стала объектом неприязни и отвращения. И я понимаю его — это логично. И теперь предупреждение Леонардо приобрело другой смысл. Но как мне идти до конца, если Рафаэль этого не хочет? Я не хочу быть костью в горле…

Через несколько минут дыхание выровнялось, вдохи стали более медленными и спокойными. Напряжённые губы разомкнулись, лицо расслабилось. Боль стала отпускать его. Я проверила «шов» на панцире, нет ли кровотечения или других повреждений. Вроде всё было так же. Рафаэль снова открыл глаза. Он не смотрел на меня, но и не отталкивал — сил уже не было. Я убрала руку — вдруг это ему неприятно, а сказать не может. Стало ужасно неловко находиться здесь, будто я насильно навязываю своё общество, а у Рафаэля просто нет возможности меня выгнать.

— Если ты не хочешь меня видеть, я уйду. Я всё понимаю. Я… — не могу подобрать нужных слов, поэтому молча встаю, краем глаза замечая, что серая ткань штанов испачкалась моей кровью. — Просто хотела сказать, что я очень рада, что ты очнулся. Не сдавайся и… поправляйся скорее, — мне было неловко, но хотелось ещё немного побыть рядом с Рафаэлем, пусть и таким хмурым — вдруг он больше никогда не захочет меня видеть. Эта мысль насквозь от макушки до пяток пронзила меня острой иглой. Меня всю передёрнуло от осознания, что это реальный факт.

— Я… — комок подкатил к горлу; трудно говорить и держать тон голоса ровным. — Прощай.

Тиканье настенных часов отсчитывало каждую секунду, и так хотелось прикоснуться пальцами к стрелкам и остановить их, остановить время. Что же мне делать теперь со всем этим? Из-за собственной внутренней борьбы я потеряла границу правды и лжи, реальности и своей фантазии. И теперь я сдалась. Казалось бы, как долго я шла к этому, как сильно желала вернуть те славные деньки, когда он был моим ночным гостем, когда мы вдвоём не боясь прогуливались по тётушкиному району или когда встречали рассвет над облаками. Я сдалась. В самый ответственный момент спасовала. Почему? Может, устала. А может, просто боюсь быть отвергнутой. Я уже стала такой. Сложно разобраться в себе.

Я обернулась к выходу, уже медленно сделала шаг — нога саднила всё больше. И в ту же секунду одной искрой во мне вспыхнула надежда — за мгновения уже полыхала ярким пламенем. Выкручивала все внутренности в тугой узел. Всего секунда — жалкая, маленькая, ничего незначащая, — всего одна секунда, и мир переворачивается на сто восемьдесят градусов, и я тону в бездне собственных чаяний, когда трёхпалая ладонь стальным кольцом сомкнулась на моём запястье.

Комментарий к Бездна собственных чаяний

Скомканный сумбур моих мыслей — все, что может выдать уставший мозг… Ругайте меня, пинайте меня…

Мой паблик

https://m.vk.com/club181206684?from=groups

А тут собраны все самые крутые работы по черепахам (кстати, можно и свою кинуть)

https://m.vk.com/fanficmania?from=groups

А ещё я знаю, как обойти дурацкую систему отзывов, которая всех достала. Читайте первый комментарий.

========== Отражение в осколках янтаря ==========

Рафаэль продолжал держать меня за руку, но глядел куда-то в сторону, боясь и не желая смотреть на меня. Будто стыдился своей немой просьбы, стыдился признаться в необходимости, чтобы я была здесь. Свободной рукой я коснулась его сомкнутой на запястье ладони — он ослабил хватку, неуверенно взглянул на меня, сомневаясь, стоит ли снова стараться удержать ту, что уже ускользнула от него.

Мне было нестерпимо жаль его — такого грозного и сильного, а сейчас немощного и нуждающегося. Нуждающегося во мне. И в то же время стало так радостно — я готова была взорваться на части от щемящих в груди эмоций, — что пришлось прикусить дрожащие от волнения губы. Рафаэль отпустил меня, свесив руку так, что пальцы почти касались пола. Отвёл взгляд; его решимость резко растворилась в сомнении «стоило ли…».

Я села обратно на своё место — теперь-то мне известно, что вся его упрямость лишь маска, склеенная из обиды и гордости. Он затих, уже не стремился выгнать меня или уколоть словом, но и нельзя сказать, чтобы был расположен. Тяжело оценить его настроение сейчас, думаю, Рафаэль и сам путается в своих ощущениях. Но его инстинкты — уж не знаю, животные или человеческие, — которые заставляют его действовать молниеносно по первому порыву, срабатывают лучше всего. И говорят громче любых слов.

Я внутренне чувствовала, что должна начать разговор, что я должна извиниться. Мне было стыдно за себя, за свою нерешительность, и жалко его. Представляя себя на его месте, мне становится невыносима жизнь. Когда ты везде гонимый, прячешься в канализации, и человек, ставший близким тебе, тот, в ком ты разглядел свет и добро, кто заставил твоё суровое сердце биться чаще, вдруг отворачивается от тебя, боится, не хочет видеть только лишь потому, что ты не такой как другие — для меня это было бы пулей в лоб. Всё уже стало бы иным, восприятие общества, восприятие себя в нём. Но я так не хочу, чтобы Рафаэль менялся. Не хочу, чтобы он разочаровывался.

— Я хотела сказать… — мой охрипший голос пугал даже меня, и пришлось прокашляться. — Я должна сказать, что мне очень жаль…

— Молчи, — резко оборвал меня Рафаэль, хмуро щурясь. — Ничего не говори.

Я как заворожённая уставилась на него и послушно повиновалась приказу. Наверное, он прав, сейчас не время для извинений и выяснения отношений. Ему приходится мучиться от невыносимой боли, и обсуждать что-либо он не в состоянии.