Мама, разлюли́ всех этих генералов-разгенералов и их товарищей сотоварищи на примере случаев сослагательного наклонения, прочих ярких форм русских глаголов люли́ть-разлюли́ть и других грамматических и лексических средств передачи божественных возможностей и невероятных, на первый взгляд, вероятностей в русском языке, независимо от их прогнозируемости отчётливо свидетельствующих о непреложности правила, согласно которому история не знает сослагательного наклонения, и ещё… семнадцать мановений осени
Во поле берёзка стояла,
Во поле кудрявая стояла.
Люли-люли, стояла,
Люли-люли, стояла.
Русская народная песня
Счастье есть, я хочу…
Муха
В этой безумной любви
Мы, конечно, утопим друг друга
И будем вечно лежать,
Как две морские звезды.
Ва-Банкъ
А мы гуляем, мы крутые, ага!
А мы хорошие, незлые, ага!
Завтра будут вы-ход-ны-е!
БрэйнСторм
Лесенка-лесенка: клавиши-ступеньки.
Лесенка-лесенка: солнышко на стенках.
Лесенка-лесенка: множит эхо смех.
Лесенка-лесенка торо-пит-ся на-верх!
Радио Маяк
Посмотри, как носится
смешная и святая детвора.
позабыв про стыд и опасность после
с осложненьем заболеть.
ДДТ
Солнце моё, взгляни на меня!
Моя ладонь превратилась в кулак.
И если есть порох – дай огня!
Вот так!
Виктор Цой
И снится нам не рокот космодрома,
Не эта ледяная синева.
А снится нам трава, трава у дома,
Зелёная, зелёная трава.
Земляне
– Ната-аш!
– Ау?!
– Пятёрка исчезла!
– Какая ещё пятёрка?! Ты о чём, Коль? Сидишь там на кухне – и сиди себе. А я тут с ним вожусь одна.
– Ну си-иненькая такая, из пиджака у меня! Дай-ка в этом кармане ещё посмотрю… Чё-то не-ет. Ну-ка… а тут? И в этом не-ет. Наташ, ищу-ищу – нигде́ не нахожу! Исчезла, и всё тут!
– Что за бред! Давай ищи лучше!
– Ну нет, и всё! Пропала!
– Он, думаешь?
– Да ты что! Вряд ли! Не дорос ещё…
– Ко-оль!
– Да?!
– Иди сюда, в комнату!
– Куда ещё?! Наташ, не отвлекай: мне на работу скоро выходить.
– Коль! Ну не красавец ли, а!? Нет, ну ты посмотри! Ходит тут! Ходит и радуется! Говорит: «Синий, синий он!»
– Наташ, поди лучше ты! Не слы-ышу-у, не пойму, какой Сион? Ты мне про какой Сион сейчас говоришь?! Сионизм? Да где!? Покажи!
– Коль, так поди! Посмотри: «Голубой», – говорит. Голубой у него, видите ли, и скрывает. И ходит тут всем синенькую свою то показывает, а то прячет. Я не могу орать на всю квартиру! Сам вот и увидишь, и услышишь!
– Я чай пью! Что́ у него там синенькое?
– Коль, ты – Отец! Вот ты и посмотри, и сам разберись, он голубой или синий всё-таки. Как по-твоему, Коль?! Те как лучше будет, на твой честный взгляд? Поди!
– Что́ тут у вас?! Аа-а! Это ж на-адо! Это мой парень! Мо-ой! Это ж мо-ой па-арень! Вот это да-а! Во́т молоде́ц! Хвалю́! Наташ, ты – Мать! Поэтому синий он или голубой – сами разберётесь. В любом случае одно из двух: либо он синий, либо голубой. Но, может, есть и третий.
– Коль, какой ещё третий? Третий – это кто?! «Кто третьим будет?» – так, что ль? Ленин, что ли? И где он, Ленин-то? Ау!
– Никто, Наташ! И не Ленин, и не парень мой уж точно третьим не будет никогда! А третий слу́чай!
– Коль, какой тогда?
– Даже четвёртый есть случай!
– Коля, не пугай! Это про тебя, что ль, голубой или синий?
– Ладно, Наташ, успокойся ты уже! Не хами! Так и собираешься мово́ парня в истерике воспитывать?!
– Какой тогда, Коль?
– Что «какой»?
– Ну, третий случай какой? И какой четвёртый случай?! Отвечай! Не томи!
– Значит, смотри. Сын, купюру переверни!… Вот! И теперь обратно снова переверни. Вот! Третий – это когда либо один из них голубой, а второй – либо голубой, либо синий. Поняла, Наташ? Или дальше рассказывать?
– Я-то поняла! А он-то понял?!
– Та-ак, теперь популярно для тех, кто не понял: третий – один из них синий, другой – голубой, а четвёртый…
– Да, а четвёртый, Пап?
– А четвёртый – наоборот. Но у тебя всегда будет так: один из этих двух синяя, а вторая голубой. Холодная, в смысле. А кто есть кто́ – решайте сами!
– Да кто?! Кто? Коль! Чёрт! Вот всё вечно перепутает!
– А говорят ещё, что среди женщин дальтоников нет. Ты и есть дальтоник!… среди женщин.
– А он, а он?! Он-то кто?! Кто тогда он!?
– А мой парень – это пятый случай! А деньги пусть себе́ оставит. Ха!
– Ладно. Хорошо хоть, не голубой. Главное, чтобы он понял. Я буду голубая, а он – синяя. Пфу! В смысле, синий. Слышь, Коль! А давай его отдерём как следует, а?! Чтоб впрок ему было и неповадно в дальнейшем. А?!
– Да не-е! Оста-авь. Может, научится чему-нибудь.
– Чему научится-то? На дело ходить с малолетства?! Нет, думаю, надо! Всё-таки… А то ведь так и будет теперь. А потом оглянуться не успеем, как он уже постоянный клиент детской комнаты милиции, а там, глядишь, и зона не за горами.
– Да ничего. Нет теперь пятёрки – и ладно. Наташ, ну ты сама подумай, ну на что нам эта пятёрка сдалась? Тьфу! Не мелочись. Тоже мне, проблему нашла! Не суетись по пустякам! Мы скоро все двадцать пять придумаем, и без пятёрки.
– Опять двадцать пять! Двадцать пять уже есть, Коль. Ты что, не помнишь? Вводили.
– Ты про какие двадцать пять-то?… А-аа, точно! Раз вводили – значит, всё! Сказано – сделано! Тема закрыта! А давай тогда сразу пятьдесят сделаем, а? Наташ? Как тебе, допустим, пятьдесят? Понравились бы?
– Ну, ничего… Хотя… смотря как выглядеть будут эти пятьдесят.
– Да не волнуйся, Наташ!… Хорошо будут выглядеть! Норма́льно. Как обычно. А?! И мы разных, разных самых наштампуем. И все по пятьдесят! Одни полтинники, полтинники – представляешь?! И все разные такие, разные-разнообразные… Уххх! Картинки интерессные… разноцветные… в основном, синие, голубенькие, или нет… сперва зелёные. И бумажные, и медью – блеск! И звонкие такие! И алюминий, и…
– Ты про рубли?
– Не рубли, а обрубки – одно загляденье. Но знаешь, как звенеть будут?! Аа-аа – дзыннь! Зато́ за ними нагибаться не надо будет никому. Тоже плюс для всех. Мелочь – она и есть мелочь. А потом и сто в ход пойдут. И деревянные можно тогда уже будет смастерить. В смысле, по чертежу заранее. Э-эхх, заживё-ём!
– А, ну ра́зве что… Ну, тогда можно ещё, наверное…
– Это потом уже, когда по двести. Как считаешь?
– Ты о чём вообще?! Ну, решай. Сам решай! Я тут не у дел. Ты́ хозяин! Я на ку́хню.
* * *
В послеобеденный тихий час не спалось: из-за отсутствия штор дневной свет заполнял комнату. Поминутно жмурясь от солнца, малец развлекался как мог. Он оторвался от своих занятий, когда из прихожей до него донёсся ласковый мамин голос, мурлыкавший знакомый ему с младенчества мотив про берёзку, стоявшую во́ поле, – колыбельную, которую Она часто пела ему и которую он так любил слушать, засыпая только под неё. А сейчас, увлечённый важнейшим делом – пытаясь то подцепить пятикопеечной монеткой, выштампованной из медно-цинкового сплава, какую-то странную круглую выпуклую чёрную пластиковую крышку, непонятно для чего прибитую к стене кривым и ржавым гвоздём у широкого, неровно покрашенного плинтуса и никак не желавшую окончательно отрываться, несмотря на то что она уже достаточно свободно болталась и легко крутилась влево и вправо в его детских пальчиках, то пробуя с опаской проверить бабушкиной стальной шпилькой-невидимкой, вовремя отдёргивая руку, две интересные маленькие дырочки в этой странной чёрной круглой коробочке, уводящие куда-то в бесконечную увлекательную даль, – он с недоверием посмотрел сквозь дверной проём на Мать, певшую про свои люли-люли и державшую зачем-то в руках его серые трикотажные колготки в мелкий рубчик: Мать, по его мнению, была абсолютно не права в данную минуту среди бела дня в своём сентиментальном пении с его колготками в руках, которые, как Она настаивала, он должен был теперь надеть, хотя ему было вполне тепло, а колготки хоть и были чистыми, но не отстиранными от его же пятен, и это даже он понимал своим четырёхлетним умом, о чём тут же и сообщил, стоя босиком в трусиках и красной в большую белую клетку байковой рубашке, с бабушкиной невидимкой в одной руке и с пятикопеечной монеткой в другой, только что появившейся на сцене Певице, вдобавок покрутив прямо в лицо Матери пальцем у виска.
