Чехов, уложив лохматую головушку на коробку с чаем-ассорти, сонно возил по столу пальцем, выписывая слово «Россия» на русском. Уж что-что, а это слово на экзотическом вымирающем русском языке Боунс выучил. Страна, где все крылья – золотые, а люди умеют изобретать всё на свете, даже вселенную.

Кирк сидел по другую сторону стола, подперев голову рукой, и тоже смотрел на бусинки. Слушал чайник, грустная пуховая капитанина.

– Слышь, – МакКой сказал это и сам удивился, насколько пьян. Без-бож-но. – Это… Ж-жим. Нах тебе такая кухня з…здоровая. И квартира к ней… тож. А?

– Ну типа... – он махнул рукой, чуть не снеся при этом вазу с печеньем, – летать.

– Типа ну… Это, ты ж тут не бываешь почти.

– Эх… – Джим вздыхает ну очень глубокомысленно, подперев ладонью подбородок. – Зато… вот как… придёшь. И лета-аешь…

– Ну и куда это всё? – МакКой морщится. – Ну… вот хоть…кухня. Огромная. Ну огрмная прст. Тут тебе хоть морг размещай… это…прозекторская. Студентов водить. У-у-у…

– Боунс… – сказал Кирк мечтательно-мечтательно, – иди в жопу. Заебал.

МакКой вздохнул. Этот спор, про размер квартиры, они с Кирком заводили не раз и не два. Да почти всё время, пока жили тут после выздоровления капитана.

– Да ладно вам, – тихо говорит Пашка. – Зато все поместились. Вот бы на корабле было куда летать.

– А я говрю… эт. Много. Пространства.

– В сам раз, – Кирк переводит взгляд на стену. – Я с детс… когда мелким был. Мечтал. Будет дом свой, большо-ой. И ни одной… свньи.

– При щщём тут свиньи, ты, пуховой…

– Ну-у-у, началось, – сказал Павел и перелёг на коробку другой щекой.

– А ты за свиньями ухажвал? – Кирк оживился, убрал руку из-под подбородка. Даже выпрямился. И глаза заблестели. – Жирные, вонюч-е, и не выспшься. Нет. У меня… никгда. Ни одной. Не буд-т. Ни одной свиньи.

– Да кто тебе предлагает… свиней? Никто, – МакКой потянулся и отключил засвистевший чайник. Сразу стало очень тихо.

– Эт пральна…

Кирк снова подпёр подбородок рукой. Уставился на то, как МакКой разливает чай.

– Пашк, чё, спишь? – подал голос неожиданно.

– С вами уснёшь, – огрызнулся Пашка низким голосом, и Боунс с лёгкой грустью вспомнил, как на первом курсе в академском общежитии мелкий четырнадцатилетний Чехов сворачивался на его кровати клубочком, укрываясь крылом, и засыпал, если случалось засидеться допоздна.

– Бросай ты своего этого, – Кирк остекленевшим взглядом провожает клубы пара над чайником. А голос почти трезвый. – Плохо тебе.

– Отстань. – Павел упёрся в коробку лбом. – Ой, то есть, простите, капитан. Отстаньте, пожалуйста.

– Па-ашка, ты н’кыроообке лежишь. А там чай, – сказал МакКой, который полностью поддерживал слова Кирка.

– Тебе двадцати нет, – продолжает Джим. – Ну мы ж пережваем. Тебе нужн... чтоб твой был. А не этот.

– Во-во, – МакКой смирился с тем, что чая он не дождётся, и подвинул к этим двоим по столу кружки с горячей водой. – Бросай этого хмыря.

– Но-о, он не хмырь, он мой рулевой, да ещё и лучший во Флоте, – Кирк погрозил пальцем, но Боунс не совсем понял, ему или холодильнику.

– Ок. Бросай его рулевого лучшего во Флоте хмыря, – поправился МакКой. Попытался взять в ладони чашку по привычке, но у Кирка, мать его, дома были только фарфоровые сервизы, и кипяток через тонюсенькие стенки обжигал руки.

– Ничего вы не понимаете, – буркнул Павел.

Плохо мальчику.

Боунс встретился взглядом с Кирком.

– Мы ж тоже были влюблены, – укорил капитан Пашку. – Я вот... щас. А ты ещ-що найдешь, кого… нужно…обя-за-тель-но.

– А если мне его нужно? – тихо и с каким-то надрывом сказал Чехов.

Установилось молчание. Пашка сопел в коробку, подрагивая крыльями, и блики от бусиничной Кирковой занавески светились на перьях и его кудряхах. Тоска, да и только. МакКой и хотел бы помочь чем-то этим двоим – да чем? Нечем. Свои крылья вон болят который день. Космос почуяли.

Он хлебнул горячую воду и обжёг язык. Отставил кружку. Перебрался ближе к Пашке, обнял его за худые плечи. Чуть выше крыльев.

– Ничего, утрясётся как-нибудь. Не обижайся.

Со второго бока к Павлу прилепился Кирк. Засопел солидарно.

– Завтра трудный день, – сказал так… со значением.

– Да уж, – прошелестел Пашка. – Ладно, я не сержусь. Хотя вы всё равно те ещё старые коз… ой, простите-простите, старшие офицеры.

Кирк и МакКой синхронно рассмеялись.

Потом они втроём немного помолчали, сидя вприлипку и уютно мешаясь друг другу крыльями. Каждый думал о предстоящей миссии – пять лет не видеть Землю, пять лет в космической пустоте…

Кажется, даже задремали слегка, или нет, в этих бликах и кухонном полумраке ничего непонятно.

– Слышь… Ж-жим… – МакКой разлепил глаза, внезапно, потому что ему в голову пришла мысль, новый, свеженький аргумент, – а всё-т’ки… нафига тебе такая большая квартира? Ну вот прст логически, взять те же вот эти бусы – хрусталь? Хрусталь. Скольк ты на них угрохал… а была б кухня-а-а меньше, и окно меньше, так и угрохал бы меньше, правильно же?..

====== Зачем вулканцу крылья ======

Хану оставили память. Он помнил, как очнулся от ледяного сна, пластические операции, работу на Маркуса, «Возмездие», драку с вулканцем. Но после долгой терапии, включавшей в себя сеансы гипноза и медикаментозную кому, ему уже не хотелось вернуть себе своих людей и построить с ними новый совершенный мир.

Этим утром его в последний раз прогнали по психотестам, выдали чёрную форму и в сопровождении семи охранников впервые за несколько месяцев вывели из здания тюрьмы. Им предстояло пройти в другой корпус, где был транспортаторный отсек. Оказавшись на свежем воздухе, Хан с наслаждением расправил плечи, с не меньшим наслаждением отметил, как напряглись охранники, привычно просчитал, сколькими способами на данный момент возможно освободиться и сбежать.

Чем его привлекала перспектива службы на Энтерпрайз – так это свободой. Космос, опасные миссии, сражения и вылазки – предвкушение будоражило кровь.

Перья слегка встопорщились, крылья, скованные фиксаторами, неприятно стянуло.

Охранники напряглись ещё сильнее. Один из них даже потянулся к оружию, вызвав у Хана только усмешку и совет для нервного юноши держать свои руки при себе.

– Я, конечно, не хочу тебя убивать, – вкрадчиво подытожил Хан, – но у меня остались мои рефлексы.

Путь до Энтерпрайз оказался приятным. Даже забавным. После материализации охранники с видимым облегчением передали его в руки капитана, старпома и главного медика в зале транспортации. Этих, кстати, сопровождало всего двое охранников – приятно, хотя и неожиданно.

Заметив на себе ненавидящий взгляд вулканца, Хан улыбнулся ему и чуть прищурился.

По перьям снова прошла сладкая волна предвкушения, отчего они слегка встопорщились.

Вулканец выпрямился, пытаясь уничтожить его взглядом.

– Прекратить. Обоим. – Капитан, закончив отсылать документы по приёму, отпустил охранников адмиралтейства. Они быстро исчезли на платформе в золотистых искрах.

– Позвольте обратить ваше внимание, капитан, на то, что я ничего не начинал, – процедил Спок сквозь зубы.

Капитан не обратил на него внимания, убрал падд в поясной футляр и отдал команду следовать за ним. Охранники заняли позиции позади Хана – за его левым и правым крылом.

– Скажите, коммандер, – Хану не хотелось позволять коммандеру успокоиться, – вы всегда носите фиксирующие накрыльники? Насколько я помню, в нашу… последнюю встречу вы были в них… пока ремни не лопнули.

Вулканец (единственный крылатый вулканец в своём роде, не так ли, коммандер?) горделиво вскинул подбородок и сделал вид, что игнорирует его.

Разумная позиция для того, кто не желает обнаружить свою слабость.

– Как будущий член вашего экипажа, я должен быть заинтересован в функциональности каждого присутствующего на борту, – продолжил Хан, слегка растягивая гласные. Ему до дрожи в лопатках нравилось медленно, плавно закручивать тугую пружину вулканской вспыльчивости, выжидая, когда она развернётся и попытается дать ему по пальцам. – Накрыльники ухудшают кровообращение, пагубно влияют на суставы и рост перьев.