А теперь он себя наказывал. Лелеял эту крыльную боль, винил то себя, то бывшую жену, то случай, утопал в жалости к себе, бездумно ненавидел мир, в котором дети погибают так рано и по глупой случайности. Вместо того чтобы открыть глаза, принять ответственность за случившееся… и жить дальше, всеми силами стараясь не допустить чего-то подобного.

Беречь свою теперешнюю семью. И их крылья.

МакКой сполз вниз, задыхаясь от сухих рыданий. Горло сдавило, и пришлось закусить костяшку, чтобы не завыть в голос.

И то, что крылья – душа, теперь не казалось ни страшным, ни странным. Как будто он знал это всю жизнь, а Хан только напомнил.

Он просидел минут десять на полу лифта, дрожа, давясь всхлипами и сжавшись в комок от боли в крыльях. Впервые за шесть лет просто оплакивал дочь и собственную чудовищную слепоту.

Потом боль в крыльных суставах начала стихать и позволила пошевелиться.

– Ладно, хватит соплей, в самом-то деле, – сообщил Боунс гнусаво стенке лифта, упираясь в неё мокрой от слёз ладонью.

Когда он спустя ещё минут семь зашёл в палату к Споку, там оставались только Пашка и Джим.

– Сделал что мог, – МакКой развёл руками на немой вопрос в глазах обернувшегося Кирка. – Буря, будь она неладна. Мешает связи. А бросить всё и лететь к Земле мы сейчас не можем, пока сохраняется опасность заражения.

Джим отвернулся, снова взяв Спока за руку.

Пашка грустно подпёр кулаком щёку, сплющив её, и сонно спросил МакКоя, сделать ли ему чего в репликаторе.

– Кофе, малой. Сливки и сахару побольше, чёрт с ней, с моей диетой.

Пашка кивнул и вышел из палаты. МакКой подсел к Джиму. Крылья болели. Внутри, в груди, болело сильней.

– Ты меня прости, Джим. За то, что скрывал про сыворотку... и за… за всю эту дребедень с Ханом.

– Не надо... так, – попросил его Джим, обессиленно склоняясь и потирая бровь. – Так обычно говорят, когда прощаются. И разговаривать при Споке так, как будто его тут, – невысказанное “уже” повисло в воздухе, – нет я тоже не хочу. Потом, Боунс, всё потом.

– Ну тогда давай хоть вычешу тебя, – в голосе прорезалась ворчливость, и МакКой с деланным недовольством оглядел участок форменки Кирка между повисшими крыльями. – Всё опушил к чертям, сколько можно? Помяни моё слово, через пару часов твоего пуха только что у коммандера в заднице не будет, потому что он в трусах.

– Ну да, так-то лучше, – Джим нашёл в себе силы усмехнуться и выпрямиться. Сейчас МакКой был как никогда благодарен ему за это.

Он сходил за медицинскими щётками для пуха, захватил ведёрко, принёс тряпку и губку. Сходил набрать воды. В медотсеке почти никого не было. Пострадавшие на Энти находились под наблюдением дежурной неполной гамма-смены, остальные давно больничное крыло покинули. По дороге МакКой остановился у репликатора и заказал на четверть стакана виски. Крылья снова начали ныть, и всё сильней.

Выпил тут же, залпом, занюхал (за неимением альтернативы) свежей губкой. Подождал, пока перестанет перехватывать дыхание и уйдёт мерзкий привкус из носоглотки. Где-то внизу, в инженерном, знакомо и мягко заурчали корабельные двигатели. МакКой уставился в пустоту полутёмного коридора. В соседней общей палате негромко стучали каблучки дежурной медсестры. Кто-то закашлял. Боунс мимолётно подумал, как там шепелявая Марта в карцере – крылья от совести не чешутся? И ведь такой ум у девчонки, но нет, надо было пойти с предателями. Теперь вся карьера коту под хвост. Подумал мельком про Романенко – куда его, без одного крыла, денут, и что происходит с людьми, лишившимися половины души, в целом. Про то, что за время инцидента с планетоидом и адмиралами на Энти погибло восемьдесят три человека. Подумал, уже дольше и внимательней, что Спок не протянет до стабильной связи. А значит, надо быть в это время с Джимом. До конца.

Крылья ныли и ныли.

– Чёртова жизнь, – ругнулся МакКой вполголоса в пустоту коридора. Без особой злобы. Ему просто хотелось сейчас уткнуться в чьё-то плечо лбом и уснуть. Да хоть бы и стоя.

Возвращаясь обратно в палату, в дверях столкнулся с Пашкой – кудрёнок нёс целый поднос, уставленный кофе и сладостями.

– О, вы вычёсываться собрались? – он даже оживился. – Значит, шоколадные коктейли я в тему сделал. И ватрушки. Если мне попутно пару перьев выдернешь, старпёрина, буду благодарен, чешутся невыносимо. Кстати, от тебя вискарём за километр разит. А что у тебя с Ханом?

Всё это он выдал одним потоком, глядя ясными своими глазищами, и МакКой, почти что под гипнозом, едва не ляпнул «что-то».

– У меня с Ханом неудачное кураторство. Давай, – МакКой подпихнул Пашку в крыло ведёрком с водой, – не загораживай проход старым больным докторам.

Джим почти задремал, пока Боунс привычно, успокаивающе водил губкой по основаниям его крыльев. Это было такое простое и привычное ощущение, что лежащий перед ним Спок начинал казаться страшным сном.

От внезапно запищавшего коммуникатора он едва не вздрогнул. Выронил губку МакКой, выматерившись, и, кажется, толкнув ведро (тоже, видать, ушёл в свои мысли), забулькал стаканом с кирковским коктейлем Павел.

Джим, ругнувшись, достал комм и принял вызов. Это была Осава.

– Капитан Кирк, – устало сообщила она, – Я вывела корабль из зоны шторма. Новый Вулкан дал связь. Вы можете назвать, с кем конкретно хотели бы связаться?

– Д… да!

Джим открыл рот, чтобы назвать Сарека, но осёкся. Этот вулканский гад хотел удалить крылья Споку и забрать с Энтерпрайз. Вряд ли он сейчас горит желанием помогать ему... как бы вообще от сына не отказался.

– Я жду, капитан Кирк, – чуть недовольно напомнил о себе голос Осавы.

Джим всё смотрел на лежащего в термоодеялах, бледного, как... очень бледный вулканец, Спока.

– Да. Да, свяжитесь с послом Споком.

– Хорошо, я запрошу его. Жду вас у себя в течение пяти минут.

Она отключилась. Сзади засуетился МакКой, собирая свои приспособы, Павел отставил кружку с коктейлем.

Джим поднялся на ноги, ощущая странную ломоту в крыльях.

– Мы с тобой, – заявил Пашка, распушившись. В стерильном свете он с недосыпу напомнил Джиму золотой шар. – Однозначно.

– Чего стоишь, беги! – МакКой дал Джиму несильный, но отрезвляющий подзатыльник. – Я следом, только дежурную сестру предупрежу.

Джим был у Осавы уже через две минуты вместо отписанных пяти.

– Посол на Новом Вулкане, так что вам повезло. Садитесь. – Она поболтала на дне кружки остатки кофе. – Сказал, что будет оставаться на линии, пока вы не придёте. Приятно общаться с таким... дружелюбным вулканцем, конечно. Готовы?

Джим подумал о спешащих сюда МакКое и Пашке.

О Споке, лежащем под толстым слоем термоодеял.

– Да, – кивнул он, – готов. Давайте. Адмирал, ко мне присоединятся доктор и Павел Чехов.

Она кинула на него странный взгляд. Потом кивнула.

– Если это необходимо, не возражаю. Разворачивайтесь к экрану.

В кабинет занёсся Пашка. Увидел Осаву, резко затормозил и вытянулся по струнке, но она отмахнула «вольно». Зашедший МакКой очень искренне сказал «спасибо».

– Быстрее, – напомнила Осава строго. – За нарушение протокола нас по голове не погладят.

Джим, развернувшийся к экрану, ощутил на своих плечах горячие ладони. Это Боунс встал за его спиной.

– Ну, где там эта старая всезнающая пройдоха?

– Полагаю, это относилось ко мне, доктор.

Напротив них загорелся экран, высветив морщинистое и спокойное лицо посла. И при взгляде на него Джим испытал неописуемое облегчение – общаться с Праймом было куда как лучше чем с любым другим представителем остроухих.

– Здравствуйте, посол, – поприветствовал его Кирк. – Адмирал Осава сказала вам о причине вызова?

Спок-старший отрицательно качнул головой.

– Боюсь, что нет, Джим. Она лишь сказала, что это очень важно и связано с моей молодой версией.

– Да, верно. Я не врач, так что... Боунс.

МакКой кратко и чётко описал все симптомы, присовокупив данные о текущем состоянии Спока.