МакКой поспешно влез в тапки.
– Позови мне кого-нибудь адекватного. Пусть принесут рабочую форму и дадут падд с доступом, посмотрю, что с твоим гоблином. И... Джим… если мы на корабле флота, тут медики из бюро. Вряд ли я знаю и могу больше, чем они. Понимаешь?
Джим не ответил. Поднялся, сделал шаг по направлению к двери, но оглянулся.
– Да, и... Хан, кажется, очень хотел с тобой поговорить. Просто напоминаю.
– Зачем? – резко отозвался МакКой, титаническим усилием соскребая себя с кровати. Голова всё ещё кружилась, да ещё, видимо для пущей красоты картины, начало подташнивать.
Джим пожал плечами.
– Если Хан чего-то хочет, он добьётся. Лучше сразу с ним разберись, иначе… не отстанет.
И ушёл, только крылья мелькнули.
МакКоя подорвало. Он, оскальзываясь больничными тапками на непривычно гладком полу, выбежал следом в коридор, схватив Джима за маховые перья. В своё время в академии он здорово приноровился хватать беспокойную капитанину за крылья, удерживая от влипания в неприятности. Но теперь, сжав пальцы, снова вспомнил кровавые разводы на прозрачном полу и, передёрнувшись, выпустил крыло. На миг даже перед глазами потемнело.
– Можешь передать этому больному ублюдку один раз, потому что повторять я не буду. Первое и последнее, что я для него сделаю – выступлю в его защиту в суде. Это всё.
– Не всё, Леонард, – послышалось негромкое и как будто даже грустное за спиной. – Поговори со мной. Я прошу.
Хан стоял у стены, дожидаясь, пока капитан выйдет из палаты. Он не собирался отказываться от намерения поговорить с Леонардом и хотел добиться разговора через взаимодействие с капитаном.
Судьба, однако, благоволила ему, и Леонард вышел сам.
Сейчас он стоял перед Ханом, кое-как держась прямо, и на его измождённом лице читалась упрямая злость. Он был худ, сер и устал, и ему сейчас следовало отдыхать и лечиться… А Хану хотелось бы оберегать его покой во время этого.
Склонив голову, он сделал шаг от стены по направлению к Леонарду.
– Не приближайся, – сказал доктор, сощурившись. – Я выразился предельно ясно насчёт твоего присутствия в моей жизни.
– Но я не исчезну из неё, душа моя, – мягко напомнил Хан. – Ты так и останешься доктором, который сумел найти со мной общий язык. И мне не назначат другого куратора.
– Вот сейчас время для этого, да? – зло вступил в беседу капитан. Он был взъерошен и несчастен. – Хан, мать твою, ты вообще в курсе, что происходит?
Хан выпрямился и сложил руки за спиной.
– Силовое поле для очистки планетоида в стадии разработки. Вы ждёте официальных распоряжений от командования на предмет дальнейших действий. В том числе и на предмет того, что делать со мной и моими людьми. Но также я знаю, что вас сейчас интересует не это, а судьба вашего коммандера. Что из ситуации мне не должно быть понятно?
Капитан шагнул к нему, встряхнув крылья.
– А то, чернокрылый ты засранец, что сейчас не до твоих сердечных проблем!
– Вам бы отдохнуть, капитан, – Хан равнодушно окинул его взглядом и обернулся к Леонарду в ожидании ответа.
– Заткнись и исчезни с глаз моих, – тихо и угрожающе произнёс доктор, глядя на него в упор. Крылья, бессильно опущенные, еле встопорщились отдельными перьями. – Иначе клянусь, я снова воспользуюсь парализатором, и никакая грёбаная медицинская этика меня не остановит.
– Уверен, так и будет. Однако, Леонард, я никуда не исчезну. Я так и буду рядом. И я всё ещё нужен тебе. Я могу быть полезен даже сейчас.
Но доктор уже повернулся к нему спиной, положил руку между крыльев капитана, подталкивая его в спину, и что-то негромко заговорил о рабочем падде, которого, чёрт возьми, лишился, и это было «хреново», и нужно срочно достать новый. Судя по всему, он принял решение с этого момента игнорировать Хана. Что ж…
Хан нагнал их, чтобы идти вровень. Крылья чуть подрагивали от недовольства – он не любил, когда его игнорировали.
– Я знаю, как помочь коммандеру, – заметил спокойным голосом.
Первым, конечно, среагировал капитан – попытался броситься на него, но в итоге только вжал доктора в Ханово плечо.
– Угомонись! – рявкнул Леонард, тут же закашлявшись. Скорее всего, регенерация не до конца восстановила его сорванные связки.
– Что такое, капитан? – Хан в упор посмотрел на Кирка. – То, что я достаточно умён, для вас новость? Предлагаю сделку – разговор, который мне нужен, в обмен на помощь.
Теперь они оба смотрели на него, и на лице Леонарда расцветала ненависть. А Хан всё ещё чувствовал к нему тепло и приязнь.
– Хорошо, – он жестом остановил Кирка. – Говори, что со Споком. Капитан передаст эту информацию медикам и без меня. Я останусь. Поговорим.
– Я не говорил, что знаю, что с ним, Леонард, ты невнимательно слушал. Я сказал, что знаю, как ему помочь.
Измученные крылья доктора подрагивали, и как же хотелось объять их своими, успокоить. Капитан же наоборот, застыл и весь обратился во внимание. Только на последней фразе Хана снова дёрнулся, будто желая ударить его.
Хан не дал ему времени на новый бессмысленный рывок.
– Вы ищете болезнь вулканца среди людей. Удивительно, что ещё никто не додумался связаться с его сородичами и спросить у них.
Сначала ему показалось, что капитан всё же бросится на него. Но нет – прошипел: «Я убью тебя, сволочь», – и умчался прочь. Только белоснежные крылья мелькнули.
Теперь Хан остался наедине с Леонардом. Как и хотел.
Доктор тяжело навалился на стену. В этом коридоре они стались одни, и, кажется, он наконец-то перестал скрывать свою усталость.
– Чего ты хочешь? Чего ты хочешь от меня, Хан?
– Чтобы ты не оставлял выбор только за собой. – Хан приблизился к нему, перехватил руку, которой доктор то ли оттолкнуть, то ли ударить его хотел, и прямо встретил его взгляд. Тёмные круги под глазами и болезненная серость кожи делали его старше.
Они были рядом и наедине впервые с тех минут в туалете, в полутёмном коридоре, и Хан слышал, как с тревожной гулкостью бьётся сердце в человеке напротив. Будто в усилии жить.
– Выбор? – Леонард не стал вырываться. Он заговорил тихо, медленно, кажется, едва ворочая слова. – Ну что же, давай поговорим про выбор. Когда ты только попал сюда, я мечтал уничтожить тебя. Сделать так, чтобы ты ответил за то, что пережил Джим, когда радиация заживо его разъедала. Я грезил этим каждую ночь. Поверь, у врача с моим опытом достаточно вариантов убить – заметно или не очень, быстро или... не совсем. Никто не сказал бы ни слова. Экипаж молча бы одобрил мой поступок и защитил от любых подозрений. Думаешь, у меня дрогнула бы рука? Ошибаешься. Думаешь, меня остановила бы мораль и прочая собачья чушь? И снова промах. Джим – самое дорогое мне существо в этой вселенной, и ты чуть не отнял его навсегда. Поэтому у меня, Хан, тоже был выбор: оставить тебя в живых или убить, пока ты был беспомощным, в тесной лаборатории наедине с резиновой свиньёй, в моей полной власти. Я переступил через себя не потому, что это мой долг, не потому, что я давал медицинскую клятву. А потому что ни у кого, ни у одного существа в этой вселенной нет права решать за другого, жить тому или умирать. Оправданных убийств не бывает. Когда ты отрывал крыло, у тебя тоже был выбор. Но ты предпочёл дать себе право. Я доходчиво объяснил?
– Конечно. – Хан чуть погладил его костяшки. – Леонард, ты удивительно сильный и цельный человек. Ты сияешь перед моими глазами подобно солнцу. Моя душа, моё крыло, ты стал близок мне, ты стал частью моей семьи. Я не могу просить у тебя прощения, потому что сейчас ты не готов меня простить, и я не стану извиняться, так как вины не чувствую. Я лишь прошу – не отвергай меня, не гони. Я нужен тебе, Леонард.
Доктор высвободил свою руку.
– Лучшее, что ты можешь сейчас сделать – перестать отнимать моё время. Мне надо работать.
Он протиснулся мимо Хана и ушёл. А Хан не стал его останавливать, лишь стоял, прикрыв глаза, и вдыхал едва уловимый медицинский запах – Леонард оставил его здесь после себя. Им успела пропитаться ткань больничного халата, и слегка – его крылья. Этот запах сейчас был больше наносным, оставшимся от лечения, но… Хан помнил, что и раньше доктор пах похожим образом: лекарствами, медицинским спиртом, своим медотсеком. Запах медотсека как будто сроднился с Леонардом и пропитывал всё, чего тот касался. Например, этого воздуха.
