Какое счастье – чудным весенним утром выбраться из загазованной Москвы за город, вдохнуть полной грудью еще холодный, пахнущий солнцем и капелью воздух, пройтись по земле, пусть и влажной, но такой живой и податливой под ногами, а не по асфальту!..

Отец Андрей ехал в машине, битком набитой игрушками, детской одеждой, памперсами, сладостями, и предвкушал радость встречи с оживающей природой, и уже наслаждался пейзажами, ярким солнцем, быстрой ездой по хорошей дороге.

Молодой священник, всего лишь год как рукоположенный, он был назначен третьим иереем в большой московский храм. Еще в семинарии, а потом и в академии он мечтал о собственном приходе где-нибудь в провинции, близко к земле, к лесам и полям, где он будет с основания строить приходскую жизнь, соберет крепкую общину. Он мечтал о малых и, тем не менее, великих делах, которыми будет заниматься сам и призывать к этому своих прихожан.

Но все сложилось иначе: в этом московском приходе у него не было никакого авторитета, на его предложения никто не обращал внимания. От него требовалось только подчиняться двум старшим священникам, и все.

И тут вдруг спущенное сверху распоряжение – взять под крыло храма детский дом-интернат, где содержались больные дети. Заниматься этим поручили ему, как самому молодому и к тому же не обремененному делами прихода и большой семьей. Молодой и энергичный батюшка искренне радовался: наконец-то есть куда применить свои молодые силы и кипучую энергию, наконец-то есть у него дело.

Отец Андрей выяснил, что в этом интернате содержатся сто двадцать детей. Все они серьезно больны, у всех диагнозы – не приведи Бог. Тут и ДЦП, и тяжелые формы эпилепсии и гидроцефалии, и много другого, – батюшка и слов-то таких сроду не слышал. Многие дети прикованы к постели, они никогда не смогут встать на ноги, ходить. Выяснилось, что почти у всех питомцев интерната родители живы, – их бросили, от них отказались. Кто-то испугался трудностей, кто-то на самом деле не мог поднять такую ношу. Некоторых родственники навещали, а некоторые были оставлены всеми и навсегда. Вот такие маленькие страдальцы содержались в этом интернате.

Отец Андрей взялся за дело с энтузиазмом: собирал детские вещи с прихожан, добывал деньги у жертвователей, названивал в интернат, выяснял, уточнял, что им нужно в первую очередь, мотался по магазинам. И вот, наконец, он едет туда сам и везет горы подарков для детей и необходимых вещей для интерната. Для первого визита этого достаточно. А там – побеседует с персоналом, с малышами. Он даже написал себе шпаргалки, планируя, о чем будет говорить: он будет призывать их верить, молиться, надеяться. Расскажет разные истории об исцелениях из Писания и житий святых.

Сегодня служить там Литургию он, конечно же, не будет, а в будущем, возможно, получится и это. Но запасные дары с собой он все-таки взял – а вдруг кого-то срочно понадобится причастить. Хотя там еще придется разбираться, кто из детей крещен, а кто – нет.

Вез его на своей машине прихожанин Сергей Палыч, пожилой мужчина, веселый, добродушный и разговорчивый.

– Батюшка, как вы думаете, долго такая погода продержится? Вот бы подольше, прям до Пасхи, – не ожидая ответа, разглагольствовал он. – Эх, красота-то какая! Как же здорово, что я вызвался везти вас. Как же хорошо за городом! Весна! Смотрите, снега уже совсем мало осталось, почти везде стаял. Завтра Благовещение. Не знаете, у нас в храме будут птичек на волю выпускать? Ох, как это приятно наблюдать, особенно детки радуются. Я своих всегда привожу.

– Простите, Сергей Палыч, разве ваши дети еще не выросли? – удивился отец Андрей.

– Да нет, что вы. Это я про внуков. А у вас, батюшка, детки есть? Много?

– Нет, к сожалению. Чем-то мы с матушкой Бога прогневили – не дает.

– Ну, какие ваши годы, еще, Бог даст, народятся.

Так за разговорами они добрались до поселка с поэтичным названием «Лебяжье озеро». Озера там они не обнаружили, но интернат нашли сразу. Они уткнулись в крепкие стальные ворота, а от них в обе стороны тянулся унылый серый забор, высокий, с плотно пригнанными досками. «Будто кто-то хочет закрыть от тех, кто там, за забором, внешний мир, – подумал отец Андрей. – Или их спрятать от людей, которые здесь, снаружи, чтобы люди не видели их и забыли об их существовании?»

Ворота открылись. Их глазам предстало унылое, тоже серое, двухэтажное казенного вида здание. Под стать забору. Слева от здания – сад, похоже, яблоневый, сейчас еще голый, тоже серый. Прямо через сад тянутся какие-то ужасные трубы, выкрашенные ядовито-оранжевой краской. Справа – две беседки. Спортивная площадка с футбольными воротами и низко подвешенными кольцами для баскетбола. Детская площадка с невысокой горкой и качелями. И нигде ни души… Очарование яркого весеннего дня пропало совсем. Отец Андрей даже поежился от этой серой неуютности.

Машина остановилась у входа в дом. Дверь открылась, и им навстречу вышла миловидная женщина лет сорока.

– Здравствуйте, здравствуйте! – Она, улыбаясь, шла к машине. – Добро пожаловать! Мы так рады, так рады, что и на наш интернат кто-то обратил внимание. Пожалуйста… Добро пожаловать… Входите… Проходите… – Она смутилась и замолчала.

Отец Алексей вышел из машины. Руки его были заняты двумя коробками, которые никуда не влезали и он всю дорогу держал их на коленях, в ногах же у него стояли большие упаковки памперсов, часть которых теперь вывалилась на дорожку, сметенная сутаной батюшки.

– День добрый, – стараясь быть бодрым и веселым, ответствовал он женщине. – Я – отец Андрей, а вы, я так понимаю, Елена Федоровна, директор этого заведения?

– Да, да. Пожалуйста, проходите. Добро пожаловать, – собирая с выложенной плиткой дорожки выпавшие из машины пакеты, говорила женщина.

Она открыла перед священником дверь. Он вошел в помещение. Поставил коробки у входа. Огляделся.

Внутри все было чистенько и аккуратненько. Вешалки с одежками. Ряды обуви стройными парами вдоль стен. Стульчики и скамеечки.

Елена Федоровна провела их в столовую, предложила распаковывать подарки здесь. Отец Андрей и Сергей Палыч перетаскали сюда все, что привезли. Отобрали упаковки, в которых вещи, которые они прямо сейчас будут раздавать детям, каждому ребенку – персонально.

– Ну, Елена Федоровна, с кого начнем? – приступил к делу отец Андрей.

– Давайте со старших, со второго этажа, – предложила она. – В первой комнате шесть мальчиков четырнадцати – шестнадцати лет.

И они принялись за дело. Заходили в комнаты, раздавали подарки, знакомились с детьми, беседовали с ними. Священник, выполняя свою миссию, рассказывал ребятам всякие библейские и житийные истории со счастливым концом, подбадривал их, иногда рассказывал что-то смешное. Отец Андрей облегченно вздохнул, когда они закончили обход комнат второго этажа. Все было не так страшно, как он ожидал. Да, конечно, было видно, что дети больные. Но все они самостоятельно передвигались, кто-то с большим трудом, кто-то легче, а некоторые и совсем свободно. Говорили вполне разумно, отвечали на вопросы, улыбались, радовались подаркам.

И в комнатах было вполне светло и уютно, если не считать количества кроватей в каждой – от пяти до десяти. Но кровати добротные и даже красивые, белье чистое. И все вокруг аккуратно прибрано, несмотря на большое количество жильцов. В холле – удобные диванчики перед телевизором, на полу ковер, на ковре – подушки. Вот только почему-то здесь никого нет, все сидят по своим комнатам. Отец Андрей подумал, что играть в холле им не особенно разрешается: ведь нужно, чтобы везде был идеальный порядок.

Перешли на первый этаж. И тут… В первой же комнате, палате лежачих малышей, отец Андрей застыл в дверях. В зарешеченных кроватках лежали совсем еще маленькие детки, младенцы до года. «Детки в клетке», – была его первая нелепая мысль. У всех у них были уродливые тельца, у каждого – уродство свое. Мальчик совсем без ножек, девочка со страшно искривленным тельцем, мальчик с огромной головой… Это был шок… Отец Андрей с огромным трудом проглотил застрявший в горле ком и направился к ним. Он бережно прикасался к каждому: одного погладил по головке, другого потрепал по щечке, третьему пожал ручку. И малыши реагировали на ласку. Одни улыбались, другие, наоборот, кривили ротики. Но, что удивительно, ни один не заплакал.