Это был краткий и четкий анализ, и Джордж стал относиться к Верине с еще большим уважением.

— В чем это выражается?

— Куклуксклановцы бросают самодельные бомбы в дома зажиточных негров в кварталах со смешанным населением. Город стали называть Бомбингемом. Не приходится и говорить, что полиция никого не арестовывает за такие действия, а ФБР вроде как остается в неведении, кто может заниматься подобными делами.

— Неудивительно. Эдгар Гувер не может напасть на след мафии, но он знает имя каждого коммуниста в Америке.

— Тем не менее правление белых ослабевает. Люди начинают сознавать, что оно не приносит городу ничего хорошего. Коннор потерпел поражение на выборах мэра.

— Я знаю. В Белом доме считают, что негры Бирмингема в свое время обретут то, чего хотят, если они проявят терпение.

— По мнению доктора Кинга, настало время усилить давление.

— Ну а что происходит на бытовом уровне?

— Откровенно говоря, мы разочарованы. Когда мы садимся в обеденный перерыв за стойку, официантки выключают свет и говорят: «Извините, мы закрываемся».

— Хитро придумано. В некоторых городах делали то же самое во время автобусного рейса свободы. Вместо того чтобы поднимать шум, они просто смотрели сквозь пальцы на происходящее. Но такая сдержанность для сторонников сегрегации — нечто совершенно немыслимое, и они стали давать волю кулакам.

— Коннор не дает нам разрешение на проведение демонстраций, поэтому они незаконны и протестующие обычно оказываются за решеткой. Но их так мало, что новость общенационального масштаба из этого не сделаешь.

— Не настало ли время изменить тактику?

Молодая темнокожая женщина вошла в кафе и подошла к их столику.

— Преподобный доктор Кинг готов принять вас, мистер Джейкс.

Джордж и Верина встали из-за стола, не доев свой обед. Как и президент, доктор Кинг не станет ждать, пока вы закончите свои дела.

Они вернулись в отель «Гастон» и поднялись в номер Кинга. Как всегда, он был в темном деловом костюме: жара, казалось, на него не действовала. Джордж снова с удивлением обратил внимание, как мал ростом этот человек и как красив. На этот раз Кинг был менее осторожен и более приветлив.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — предложил он, показав на диван. Говорил он всегда мягким голосом, даже колкости. — Что имеет сообщить мне министр юстиции, чего нельзя сказать по телефону?

— Он хочет, чтобы вы подумали о возможности повременить с проведением вашей кампании здесь, в Алабаме.

— Почему-то я не удивляюсь.

— Он поддерживает то, чего вы пытаетесь добиться, но он считает, что протестные выступления не ко времени.

— Скажите мне почему.

— Коннор только что потерпел поражение на выборах мэра в борьбе против Алберта Бутвелла. Будет создано новое правительство города. Бутвелл — реформатор.

— Кое-кто видит в нем лишь более достойное подобие Коннора.

— Ваше преподобие, может быть, так оно и есть, но Бобби хотелось бы, чтобы вы дали Бутвеллу шанс проявить себя тем или иным образом.

— Я понял. Значит, мне хотят сказать «подожди».

— Да, сэр.

Кинг взглянул на Верину, словно предлагая ей высказать свое мнение, но она промолчала.

Выдержав короткую паузу, Кинг заговорил:

— В сентябре прошлого года бизнесмены Бирмингема пообещали убрать унизительные таблички «только для белых» на дверях своих магазинов. В ответ Фред Шаттлсуорт согласился ввести мораторий на демонстрации. Мы сдержали обещание, но бизнесмены нарушили свое. Как бывало много раз, наши надежды рухнули.

— Мне жаль слышать это, — сказал Джордж. — Но…

Кинг проигнорировал попытку перебить его.

— Ненасильственные прямые действия имеют цель создать высокую степень напряженности и вызвать ощущение кризиса, под влиянием чего община вынуждена будет осознать проблему и пойти на искренние переговоры. Вы просите меня, чтобы я дал Бутвеллу время предстать в истинном свете. Возможно, Бутвелл менее резок, чем Коннор, но он сторонник сегрегации и не намерен менять статус-кво. Его нужно подтолкнуть к действиям.

Сказанное Кингом было настолько резонно, что Джордж даже не думал возражать, несмотря на то, что вероятность переубедить Кинга быстро уменьшалась.

— В области гражданских прав мы ничего не добивались без давления, — продолжал Кинг. — Честно говоря, Джордж, мне еще предстоит развернуть кампанию, которая была бы «ко времени» в глазах таких людей, как Бобби Кеннеди. Я уже не один год слышу одно и то же до боли знакомое слово «подожди». Оно стало звучать как «никогда». Я ждал наших прав триста сорок лет. Африканские страны со скоростью реактивного самолета несутся к независимости, а мы как на телеге ползем к тому, чтобы у стойки иметь возможность выпить чашку кофе.

Джорджу показалось, что он присутствует на репетиции проповеди, но от этого у него не пропало ощущение, будто он находится под воздействием гипноза. Он потерял всякую надежду выполнить миссию, порученную ему Бобби.

— Большой камень преткновения на нашем пути к свободе — это не совет белых граждан и не ку-клукс-клан. А человек умеренных взглядов, пекущийся больше о порядке, чем о справедливости, который постоянно говорит, как Бобби Кеннеди: «Я согласен с той целью, что вы преследуете, но я не одобряю ваши методы». Он считает, что может составлять расписание свободы для другого человека.

Джорджу вдруг стало стыдно, ибо он выступал в роли посыльного Бобби Кеннеди.

— Наше поколение должно будет покаяться не только за отвратительные слова и дела плохих людей, но и за ужасное молчание хороших, — произнес Кинг, и Джордж едва сдержал слезы. — Настало время, чтобы восторжествовала справедливость. «Пусть, как вода, течет суд, и правда — как сильный поток» — говорил пророк Амос. Скажи это Бобби Кеннеди, Джордж.

— Обязательно скажу, сэр, — ответил Джордж.

* * *

Вернувшись в Вашингтон, Джордж позвонил Синди Белл, девушке, с которой его познакомила мать, и пригласил ее на свидание.

— Почему бы нет? — отозвалась она.

Это будет его первое свидание, с тех пор как он дал отставку Норин Латимер, безуспешно надеясь закрутить роман с Марией Саммерс.

В следующую субботу вечером он поехал на такси к Синди. Она все еще жила с родителями, принадлежащими к рабочему классу, в небольшом доме. Дверь открыл ее отец. Он носил густую бороду — начальнику не нужно выглядеть опрятным, подумал Джордж.

— Рад познакомиться с тобой, Джордж, — сказал он. — Твоя мать одна из самых замечательных людей, кого я знаю. Надеюсь, ты не возражаешь, что я затронул такую личную тему.

— Спасибо, мистер Белл, — ответил Джордж. — Я согласен с вами.

— Входи. Синди почти готова.

Джордж заметил небольшое распятие на стене в прихожей и вспомнил, что это семья католиков. В юношестве от кого-то он слышал, что ученицы католической женской школы самые темпераментные.

Синди появилась в облегающем свитере и короткой юбке, при виде которой ее отец слегка нахмурился, но ничегр не сказал. Джорджу пришлось сдержать улыбку. У Синди были округлые формы, и она не хотела скрывать их. Маленький серебряный крестик висел на цепочке между ее пышных грудей — возможно, для защиты.

Джордж вручил ей небольшую коробку шоколадных конфет, перевязанную голубой лентой.

Когда они вышли из дома, Синди удивленно вскинула брови, увидев такси.

— Я собираюсь купить машину, — пояснил Джордж. — У меня просто не было времени.

По дороге в центр города Синди сказала:

— Отец восхищается твоей матерью, потому что она одна растила тебя и отлично справилась с этим.

— И они еще обмениваются книгами, — заметил Джордж. — Твоя мама спокойно относится к этому?

Синди засмеялась. Ревность в родительском поколении всегда была предметом шуток.

— Ты догадлив. Мама знает, что дальше этого дело не идет, но все равно она настороже.

Джордж был рад, что пригласил ее. Она умна и отзывчива, и он подумал, как приятно было бы поцеловать ее. Воспоминания о Марии начали стираться в его сознании.