— Хорошо.

У него был немного встревоженный вид, и Ребекка подумала, что он может просто отдать диск Штази, но попытка — не пытка.

Когда вино расслабило всех, к Ребекке подошел венгерский политик Фредерих Биро. Он был ее возраста и понравился ей. Специализировался он, как и она, в вопросах внешней политики.

— Мне хотелось бы побольше узнать о вашей стране, — сказала она ему. — Как, в самом деле, живут люди?

Он посмотрел на часы и сказал:

— Мы недалеко от вашей гостиницы. — Он хорошо говорил по-немецки, как большинство образованных венгров. — Если вы не возражаете, я провожу вас.

Они взяли пальто и пошли пешком. Их путь лежал по набережной широкого и полноводного Дуная. На другом берегу огни средневекового города Буды романтически поднимались по склону холма с дворцом на вершине.

— Коммунисты обещали процветание, и люди разочарованы, — рассказывал он на ходу. — Даже члены компартии недовольны правительством Кадара. — Ребекка догадалась, что ему легче говорить на улице, где их не могли подслушать.

— Какой же выход? — спросила она.

— Странное дело — все знают ответ. Нам нужно децентрализовать механизм принятия решений, ввести ограниченную рыночную систему и узаконить полулегальную «серую экономику», чтобы она могла развиваться.

— Кто стоит на пути этого? — Ей показалось, что она задает ему один вопрос за другим, как на заседании суда. — Извините меня, — сказала она. Вы не возражаете, что я допрашиваю вас?

— Вовсе нет, — улыбнулся он. — Мне нравится, когда говорят без обиняков, это экономит время.

— Мужчинам часто не нравится, когда с ними в такомтоне говорит женщина.

— Я к ним не отношусь. Можно сказать, у меня слабость к настойчивым женщинам.

— Вы женаты на одной из таких женщин?

— Когда-то был. Я разведен.

Ребекка подумала, что это ее не касается.

— Вы собирались сказать, кто стоит на пути реформ.

— Примерно пятнадцать тысяч бюрократов, которые потеряют власть и работу. Пятьдесят тысяч высших партийных руководителей, которые принимают почти все решения. И Янош Кадар, который является нашим лидером с 1956 года.

Ребекка вскинула брови. Биро говорил удивительно откровенно. Ей пришла мысль, что его искренние высказывания не спонтанны. Может быть, этот разговор был запланирован?

— Есть ли у Кадара альтернативное решение? — спросила она.

— Да, — ответил Биро. — Для поддержания уровня жизни венгерских рабочих он заимствует все больше и больше денег у западных банков, в том числе германских.

— И как вы будете выплачивать кредиты по этим займам?

— Это хороший вопрос, — сказал Биро.

Они оказались вровень с отелем Ребекки через проезжую часть набережной. Она остановилась и облокотилась на парапет.

— Кадал — это недвижимый атрибут?

— Не обязательно. У меня хорошие отношения с перспективным молодым человеком по имени Миклош Немет.

Ага, — подумала Ребекка, — вот цель этого разговора: сообщить немецкому правительству, тихо неофициально, что Немет — соперник Кадара с реформаторскими взглядами.

— Ему за тридцать, и он весьма толковый, — продолжал Биро. — Но мы боимся повторения у себя советской ситуации: Брежнева сменил Андропов, вместо него пришел Черненко. Это как очередь в туалет в доме для престарелых.

Ребекка засмеялась. Ей нравился Биро.

Он наклонился и поцеловал ее.

Она не очень удивилась. Она почувствовала, что он увлекся ей. Ее удивило, как она разволновалась от его поцелуя. И она ответила ему тем же.

Потом она отстранилась от него. Она положила ему на грудь руки, слегка оттолкнула и стала разглядывать его в свете фонаря. Ни один пятидесятилетний мужчина не выглядел как Адонис, но у Фредерика было лицо, свидетельствующее о незаурядном интеллекте, сочувствии и способности понимать юмор. У него были коротко подстриженные седые волосы и голубые глаза. На нем было темно-синее пальто и яркий красный шарф: консерватизм с оттенком нарядности.

— Почему вы развелись? — спросила она.

— Я позволил себе завести роман, и жена оставила меня. Можете осуждать меня.

— Не буду, — сказала она. — Я ошибалась.

— Я пожалел, когда было слишком поздно.

— Дети?

— Двое, взрослые. Они простили меня. Марта вышла замуж, а я все еще холост. Как у вас сложилась личная жизнь?

— Я развелась с первым мужем, когда узнала, что он работает на Штази. Мой второй муж получил травму, преодолевая Берлинскую стену. Он пользовался инвалидной коляской, но мы были счастливы вместе двадцать лет. Он умер в прошлом году.

— Клянусь, вы заслуживаете счастья.

— Может быть. Вы не проводите меня до входа в гостиницу?

Они перешли через дорогу. На углу квартала, где уличные фонари не светили так ярко, она снова поцеловала его. На этот раз это доставило ей еще больше наслаждения, и она прижалась к нему.

— Проведите со мной ночь, — сказал он.

Она была вовсе не прочь.

— Нет, — произнесла она. — Это слишком быстро. Я практически не знаю вас.

— Но завтра вы уезжаете.

— Я знаю.

— Мы можем никогда не встретиться.

— Я уверена, что встретимся.

— Вы могли бы поехать ко мне. Или я поднимусь к вам в номер.

— Нет, но я рада познакомиться с вами. Доброй ночи.

— Ну что же, доброй ночи.

Она повернулась к входу.

— Я часто бываю в Бонне и буду там через десять дней.

Она оглянулась и улыбнулась.

— Вы поужинаете со мной? — спросил он.

— Мне бы очень хотелось. Позвоните мне.

— Обязательно.

Она вошла в вестибюль гостиницы, продолжая улыбаться.

* * *

Лили была дома, когда как-то днем к ним в грозу пришла Алиса за книжками. Ее не приняли в университет несмотря на отличные оценки на экзаменах, из-за того что ее мать тайно выступала с песнями протеста. Однако Алиса решила заняться самообразованием и изучала английский язык по вечерам после окончания смены на заводе. После бабушки Мод у Карлы остались книги на английском языке. Лили оказалась дома, когда пришла Алиса, и они пошли в гостиную наверх вместе поискать книги, в то время как дождь барабанил по окну. Как поняла Лили, это были старые довоенные издания. Алиса выбрала сборник рассказов о Шерлоке Холмсе. Лили посчитала, что она будет представительницей четвертого поколения читателей.

— Мы подали заявление с просьбой разрешить нам поехать в Западную Германию, — между делом сказала Алиса.

— Кто «мы»? — спросила Лили.

— Гельмут и я.

Гельмут Каппель, ее парень, был старше нее — недавно ему исполнилось двадцать два года — и учился в университете.

— Какую причину вы указали?

— Мы написали, что хотим увидеться с моим отцом в Гамбурге. Дедушка и бабушка Гельмута живут во Франкфурте. А «Плам Нелли» совершают гастрольное турне по разным странам, и нам хочется увидеть моего отца на сцене. Может быть, нам удастся подгадать так, чтобы наша поездка совпала с его выступлением в Германии, если оно состоится.

— Я уверена, состоится.

— Как ты думаешь, нам разрешат поехать?

— Вдруг вам повезет.

Лили не хотела гасить оптимизм молодости, но что им повезет, она сомневалась. Ей самой всегда отказывали. Немногим давали Разрешение на выезд. Власти подозревали, что люди такого возраста, как Алиса и Гельмут, не собирались возвращаться.

У Лили тоже были такие подозрения. Алиса часто с грустью говорила о жизни в Западной Германии. Как большинство молодых людей, она хотела читать нецензурированные книги и газеты, смотреть новые фильмы и спектакли и слушать музыку, независимо от того, одобрил ли ее семидесятидвухлетний Эрих Хонеккер. Если ей удастся выехать из Восточной Германии, зачем тогда возвращаться?

— Ты знаешь, — сказала Алиса, — большинство того, из-за чего эта семья попала в немилость у власти, произошло до моего рождения. За что им наказывать меня?

Но ее мать Каролин продолжала петь те песни, подумала Лили.