— Президент убит?

— Никто не знает, — ответил Камерон. — У кого есть радио?

Она на секунду задумалась.

— У доктора Дугласа.

— Точно, в его кабинете стоял старый приемник из красного дерева.

— Я пойду к нему, — сказал Камерон.

По коридорам он дошел до кабинета директора и постучал в дверь. Голос доктора Дугласа отозвался: «Войдите!» Камерон вошел. Директор и еще трое учителей слушали радио.

— Что ты хочешь, Дьюар? — как всегда, раздраженным тоном спросил Дуглас.

— Сэр, все в школе хотели бы послушать радио.

— Но все же не могут поместиться здесь.

— Я подумал, что вы могли бы поставить радио в школьном зале. Тогда всем будет слышно.

— Ах, вот оно что. — Он презрительно взглянул на Камерона, готовый сказать, чтобы тот вышел.

Но его заместитель миссис Элкот проговорила:

— Неплохая идея.

Дуглас минуту подумал и кивнул:

— Хорошо, Дьюар. Молодец. Иди в зал. Я сейчас принесу приемник.

— Спасибо, сэр, — сказал Камерон.

* * *

Джаспера Мюррея пригласили на премьеру спектакля «Суд над женщиной» в Королевском театре в лондонском Уэст-Энде. Студенты журналистских вузов обычно не получали таких приглашений, но Иви Уильямс входила в состав исполнителей и позаботилась, чтобы Джаспера включили в список.

Его газета «Реалтинг» шла хорошо, так хорошо, что он перестал посещать колледж, чтобы заняться ее выпуском в течение года. Первый номер, после того как лорд Джейн выступил с нападками на газету, разошелся нехарактерно быстро за «неделю первокурсника», к огорчению членов руководящего органа с запятнанной репутацией. Джаспер был доволен, что досадил лорду Джейну, одному из столпов британского истеблишмента, который не давал дорогу таким людям, как Джаспер и его отец. Второй номер, содержащий новые разоблачения руководства колледжа и их сомнительных капиталовложений, едва-едва окупился, а третий принес прибыль. Джасперу пришлось скрыть размер дохода от Дейзи Уильямс, которая могла пожелать, чтобы ей вернули заем.

Четвертый номер пойдет в печать завтра. Джаспер не был от него в восторге, потому что в нем не содержалось ничего конфликтного.

Джаспер заставил себя забыть об этом на время и удобно устроился в кресле. Карьера Иви опережала ее образование: какой смысл ходить в театральное училище, если тебе уже дают роли в кино и театре Уэст-Энда? Девочка, из-за которой Джаспер по-юношески потерял голову, теперь стала самоуверенной женщиной, все еще раскрывающей свои способности, но нисколько не сомневающейся в своих амбициях.

Ее знаменитый кавалер сидел рядом с Джаспером. Хэнк Ремингтон был одного с ним возраста. Хотя Хэнк был миллионером и всемирно известен, он не смотрел свысока на простого студента. По сути дела, бросив школу в пятнадцать лет, он имел склонность считаться с образованными, по его представлениям, людьми. Это радовало Джаспера, который предпочитал не распространяться о том, что представлялось ему соответствующим действительности: что природный талант Хэнка имеет гораздо большее значение, чем результаты школьных экзаменов.

В том же ряду сидели родители Иви, а также ее бабушка Этель Леквиз. Отсутствовал лишь Дейв, поскольку их группа в тот день выступала.

Поднялся занавес. В пьесе речь шла о судебной драме. Джаспер слушал, как Иви разучивала роль, и знал, что третье в отделении действие происходит в зале суда, а начинается оно в адвокатской конторе. Иви, играющая роль дочери адвоката, появилась в середине первого акта в сцене спора со своим отцом.

Джаспера поразила уверенность и убедительность, с которой играла Иви. Он должен был все время напоминать себе, что она всего лишь ребенок и он жил с ней под одной крышей. Он поймал себя на том, что возмущается снобистской снисходительностью отца и разделяет негодование и отчаяние дочери. Гнев Иви возрастал, и к концу действия она начала страстно молить о милосердии, и зрители внимали ей, затаив дыхание.

Потом что-то произошло.

Люди начали перешептываться.

Сначала артисты на сцене не замечали этого. Джаспер огляделся вокруг, думая, что кому-то стало плохо, но он не заметил ничего такого, что могло стать причиной приглушенных разговоров. На другой стороне зала двое зрителей поднялись со своих мест и вышли вместе с третьим человеком, который, как казалось, вызвал их. Сидящий рядом с Джаспером Хэнк прошипел:

— Да заткнутся ли наконец эти уроды?

Через минуту от мастерской игры Иви не осталось и следа, и, как понял Джаспер, она осознала: что-то случилось. Она пыталась привлечь внимание зрителей большей театральностью: стала говорить громче, с надрывом, ходила по сцене и жестикулировала. Это было очень смело, и Джаспер стал восхищаться ею еще больше, но ее старания не дали никакого эффекта. Шепот усилился до гула, а затем и до гомона.

Хэнк встал, повернулся назад и закричал сидящим позади него людям:

— Эй, вы все, замолчать можете?

На сцене Иви начала сбиваться:

— Подумайте, что эта женщина… Подумайте, что пережила эта женщина… Как страдала…

Пожилой актер, игравший роль отца-адвоката, встал из-за стола и сказал: «Успокойся, успокойся, дорогая». Эта реплика могла быть и не быть в тексте. Он вышел на авансцену, где стояла Иви, и обнял ее за плечи. Потом он повернулся и, жмурясь от света рампы, обратился прямо к публике сочным баритоном, которым прославился:

— Дамы и господа! Может ли кто-нибудь из вас сказать нам, что произошло?

* * *

Ребекка Гельд торопилась. Она пришла с работы с Берндом, приготовила им обоим ужин и собралась идти на заседание, пока Бернд убирал со стола. Ее недавно избрали членом парламента Гамбурга, она стала одной из растущего числа женщин в законодательном органе города-государства.

— Я побегу. Ты не возражаешь? — спросила она у Бернда.

Он развернулся на своем кресле-каталке лицом к ней.

— Никогда ни от чего не отказывайся ради меня, — сказал он. — Ничем не жертвуй. Никогда не говори, что ты не можешь куда-нибудь идти или что-нибудь делать, потому что ты должна ухаживать за своим мужем-калекой. Я хочу, чтобы ты жила полной жизнью, о которой мечтала. Тогда ты будешь счастлива, тогда ты не покинешь меня и будешь, как и прежде, любить меня.

Ребекка задала вопрос больше из вежливости, но Бернд явно думал об этом. Его слова тронули ее.

— Ты так добр, — сказала она. — Ты как Вернер, мой отчим. Ты сильный. И ты, должно быть, прав, потому что я в самом деле люблю тебя, и сейчас больше, чем когда-либо.

— Коль скоро ты упомянула о Вернере, что ты думаешь о письме Карлы? — спросил он.

Вся переписка в Восточной Германии подлежала просмотру тайной полицией. Отправителя могли посадить за дезинформацию, особенно в письмах на Запад. Любое упоминание о трудностях, дефиците, безработице или тайной полиции могло обернуться неприятностями. Поэтому Карла писала намеками.

— Она пишет, что теперь Каролин живет с ней и Вернером, — ответила Ребекка. — Так что мы можем предположить, что бедную девочку выгнали родители, вероятно, под давлением Штази, может быть, самого Ганса.

— Видно, мстительность этого человека никак не уймешь, — заметил Бернд.

— Так или иначе, Каролин подружилась с Лили, которой почти пятнадцать лет, а в это время девушки проявляют интерес к беременности. А будущая мама получит кучу советов от бабушки Мод. Так что этот дом будет надежным пристанищем для Каролин, каким он был для меня, когда погибли мои родители.

Бернд кивнул.

— Тебе не хочется вернуться к своим корням? — спросил он. — Ты никогда не говорила, что ты еврейка.

Она покачала головой:

— Мои родители были людьми светскими. Я знаю, что Вальтер и Мод ходили в церковь, но Карла отвыкла от этого, и для меня религия ничего не значила. И национальная принадлежность быстро забывается. Я хочу чтить память моих родителей, трудясь на Демократию и свободу во всей Германии, Восточной и Западной. — Она иронично улыбнулась. — Извини, что я произнесла целую речь. Мне бы приберечь ее для парламента Они взяла свой портфель с бумагами для заседания.