Но голос в динамике сказал:

— Уоллес уходит! Уоллес покидает трибуну. Он уходит! Все кончено!

В комнате раздались радостные возгласы, присутствующие начали обмениваться рукопожатиями. Через минуту все заметили, что Джордж не разделяет их восторга. Деннис Уилсон спросил:

— Что с тобой?

Как считал Джордж, люди, окружавшие его, заблуждаются.

— Уоллес спланировал все это, — сказал он. — С самого начала намеревался поддаться, как только будут вызваны войска.

— Но зачем? — удивился Деннис.

— Этот вопрос не давал и мне покоя. Все утро у меня было подозрение, что он использует нас в своих целях.

— И чего же он хотел?

— Запудрить нам мозги. Он в центре внимания, на телеэкранах, делает вид, будто его запугивает правительство.

— Губернатор Уоллес жалуется, что его запугивают? — удивился Уилсон. — Это шутка.

Бобби, который прислушивался к спору, сказал:

— Мне кажется, Джордж правильно ставит вопрос.

— Это шутка для тебя и меня, — обратился Джордж к Уилсону. — Но многие трудящиеся американцы чувствуют, что десегрегация навязывается им вашингтонскими благодетелями, такими как все мы в этой комнате.

— Я знаю, — сказал Уилсон. — Хотя странно слышать это от… — Он хотел сказать «от негра», но передумал. — От того, кто выступает за гражданские права. Поясни свою точку зрения.

— Его сегодняшнее шоу предназначалось для избирателей из рабочего класса. Они запомнят, как он стоял там и не повиновался Нику Каценбаху, по их представлениям, типичному либералу с Восточного побережья, и они запомнят солдат, заставивших губернатора Уоллеса уйти.

— Уоллес — губернатор Алабамы. Почему он должен обращаться к народу?

— Я думаю, в следующем году на праймериз демократической партии он будет соперничать с Джоном Кеннеди. Он намерен баллотироваться на пост президента. И сегодня он начал свою кампанию с нашей помощью.

В кабинете стояла тишина, пока эти слова доходили до сознания находившихся там людей. Джордж мог поклясться, что его доводы убедили и встревожили их.

— Сейчас он на первом месте в новостных программах и выглядит героем. Может быть, президенту нужно перехватить инициативу, — закончил Джордж.

Бобби нажал клавишу селектора на столе и сказал:

— Соедините меня с президентом. — Он зажег сигару.

Деннис Уилсон подошел к другому зазвонившему телефону и, обращаясь ко всем, сказал:

— Оба студента вошли в здание, и их зачислили.

В ту же минуту Бобби снял трубку и стал говорить со своим братом. Он сообщил о победе, одержанной без применения силы Потом он некоторое время слушал.

— Да, — произнес он в какой-то момент. — Джордж Джейкс говорит то же самое… — Наступила еще одна долгая пауза. — Сегодня? Но речь не подготовлена. Конечно, ее можно написать. Нет, я думаю, ты принял правильное решение. Так и сделаем. — Он повесил трубку и обвел взглядом всех сидящих в его кабинете. — Президент собирается внести новый законопроект о гражданских правах.

У Джорджа подскочило сердце. Этого добивался Мартин Лютер Кинг и все участники движения за гражданские права.

Бобби продолжал:

— И он объявит об этом по телевидению в прямом эфире сегодня вечером.

— Сегодня вечером? — удивился Джордж.

— Через несколько часов.

Логично, но какая предстоит спешка, подумал Джордж. В выпусках новостей первые сообщения, как и должно быть, снова будут о президенте, а не о Джордже Уоллесе или Тхить Куанг Дыке.

Бобби добавил:

— И он хочет, чтобы вы направились туда и работали с Тедомнад его речью.

— Да, сэр, — сказал Джордж.

Он вышел из министерства юстиции в крайне взволнованном состоянии. От быстрой ходьбы он даже немного запыхался, когда дошел до Белого дома. На первом этаже Западного крыла он перевел дыхание и стал подниматься по лестнице. Тед Соренсен находился в своем кабинете с группой коллег. Джордж снял пиджак и сел вместе с ними.

Среди бумаг, разбросанных на столе, лежала телеграмма от Мартина Лютера Кинга. В Данвиле, штат Виргиния, когда шестьдесят пять негров протестовали против сегрегации, сорок восемь из них были так жестоко избиты полицией, что их пришлось доставить в больницу. «Терпение негров может иссякнуть», — говорилось в телеграмме Кинга. Джордж понял смысл этого предложения.

Группа напряженно работала над речью. Было дано поручение, чтобы она начиналась с упоминания дневных событий в Алабаме, и особый акцент делался на том, что войскам пришлось привести в исполнение судебное решение. Президент не станет вдаваться в подробности трений, а сразу обратится к моральным ценностям добропорядочных американцев. В перерывах Соренсен забирал рукописные страницы и относил их машинисткам.

Джордж переживал, что нечто столь важное приходилось делать в спешке, но он понимал почему. Подготовка законопроекта — это рациональный процесс, а политика — игра интуиции. Джон Кеннеди обладал хорошей интуицией, и его чутье подсказало ему, что он должен проявить инициативу сегодня.

Время летело слишком быстро. Речь еще не была готова, когда телевизионные съемочные группы заполнили Овальный кабинет и начали расставлять освещение. Президент Кеннеди прошел по коридору в кабинет Соренсена и спросил, как продвигается работа. Соренсен показал ему несколько страниц, и текст президенту не понравился. Они перешли в секретарскую, и Кеннеди начал диктовать изменения. Ровно в восемь президент уже был в эфире, а речь еще не закончили.

Джордж смотрел телевизор в кабинете Соренсена, кусая ногти.

И президент Кеннеди произнес свою историческую речь.

Начал он несколько формально, но потом его язык стал более выразительным, когда он заговорил о том, что ждет в жизни негритянского ребенка. У него будет небольшая вероятность окончить среднюю школу, еще меньше шансов окончить колледж, очень много шансов стать безработным, и его продолжительность жизни будет на семь лет меньше, чем у белого.

— Перед нами в первую очередь стоит нравственная проблема, — сказал он. — Она стара, как Священное Писание, и ясна, как американская Конституция.

Джордж поразился. Во многом это было импровизированное выступление, и в нем проявился новый Джон Кеннеди. Современный, прагматичный президент обнаружил способность обратиться к библейской риторике. Возможно, он научился у проповедника Мартина Лютера Кинга.

— Кто из нас согласился бы поменять цвет своей кожи? — произносил он простые и доходчивые слова. — И кто тогда прислушался бы к совету «терпите и ожидайте»?

Терпеть и ожидать призывали братья Джон и Бобби Кеннеди, подумал Джордж. Он радовался, что теперь наконец они осознали несостоятельность таких призывов.

— Мы проповедуем идеалы свободы по всей планете, — продолжал президент. Джордж знал, что он собирается посетить Европу — Но что мы можем рассказать о себе миру и, что не менее важно, друг другу? Что наша страна — земля свободы для всех, кроме негров? Что у нас нет граждан второго сорта, кроме негров? Что у нас нет главенствующей расы, нет кастового или классового разделения, если не считать негров?

Джордж ликовал. Это было сильно сказано, особенно о главенствующей расе, что вызывало ассоциации с нацистами. Такого рода речь он всегда хотел услышать от президента.

— На севере и на юге, везде, где недоступны законные средства, горит пожар отчаяния и раздора, — сказал Кеннеди. — На следующей неделе я выступлю перед конгрессом Соединенных Штатов и предложу внести законопроект, запрещающий расовую сегрегацию в жизни и объективном праве Америки. — От официальной риторики президент перешел к простому языку. — Сообщество чернокожих надеется, что закон будет справедлив, а Конституция не будет различать цвета кожи.

Это цитата для газет, сразу подумал Джордж: понятию «раса» не место в американской жизни или законодательстве. Он пришел в крайнее волнение. Америка меняется, меняется на глазах, с каждой минутой, и он имеет к этому отношение.

— Тот, кто предпочитает ничего не делать, навлекает на себя позор и привлекает насилие, — продолжал президент, и Джордж подумал, что с этим нельзя не согласиться, хотя до последнего часа его политика и состояла в том, чтобы ничего не делать.