Оно было нетолстое. Енков работал редактором радиосценариев, никогда не имел неприятностей с правоохранительными органами и даже не попадал под подозрение до дня ареста в мае 1961 года, когда при нем нашли пять экземпляров подрывного вестника «Инакомыслие». На допросе он утверждал, что ему кто-то дал дюжину экземпляров несколькими минутами раньше и он начал раздавать их под влиянием нахлынувшего на него сострадания к оперному певцу, заболевшему воспалением легких. Тщательный обыск на его квартире не дал ничего, что противоречило бы его показаниям. Его пишущая машинка отличалась от той, на которой печатали вестник. С клеммами, подсоединенными к его губам и пальцам, он назвал имена других антисоветчиков, под пытками так поступали и невиновные, и виновные. Как всегда, некоторые из названных людей являлись безупречными членами коммунистической партии, а других КГБ не удавалось разыскать. В итоге тайная полиция склонялась к выводу, что Енков не был нелегальным издателем «Инакомыслия».

Димка восхищался выдержкой человека, который на допросах водил за нос КГБ. Енков не выдал Таню даже под пытками. Возможно, он заслужил свою свободу.

Димка знал правду, которую скрывал Енков. В день ареста Енкова Димка возил Таню на своем мотоцикле на квартиру Енкова, где она забрала машинку, служившую основой для издания «Инакомыслия». Через полчаса после этого он швырнул ее в Москву-реку. Пишущие машинки не плавают. Он и Таня спасли Енкова от большего срока заключения.

Как явствовало из личного дела, Енков уже не содержался в лагере среди тайги. Кому-то стало известно, что он имеет небольшой технический опыт. Трудовую деятельность он начал с ассистента звукорежиссера на Московском радио, так что он разбирался в микрофонах и электрических цепях. Потребность в технических специалистах в Сибири была настолько острой, что этого стало достаточно, чтобы получить работу электрика на электростанции.

Поначалу он был доволен, что попал на работу внутри помещения, где он не подвергался риску потерять руку или ногу в результате неосторожного обращения с топором. Но существовала и оборотная сторона. Начальство не хотело, чтобы опытный специалист уезжал нз Сибири. Когда его срок истек, он в установленном порядке обратился за разрешением вернуться в Москву и получил отказ. Ему ничего не оставалось, как продолжать работать на прежнем месте. Так он застрял в глуши.

Это было несправедливо, но несправедливости были везде, как заметил Димка в разговоре с Таней.

Димка разглядывал фотографию в личном деле. Енков выглядел как кинозвезда, с чувственным лицом, пухлыми губами, черными бровями и густыми темными волосами. Но в его внешности, казалось, есть еще что-то. Озорной прищур глаз указывал на то, что он несерьезно относится к себе. Не было бы ничего удивительного, если бы Таня влюбилась в этого человека, несмотря на то, что она это отрицала.

Так или иначе, Димка постарается ради нее вызволить его из глуши.

Он поговорит с Хрущевым. Но ему нужно подождать, когда его босс будет в хорошем настроении. Он положил личное дело в ящик стола.

В тот день возможность не подвернулась. Хрущев уехал рано, и Димка готовился пойти домой, когда в дверь просунула голову Наталья.

— Поедем, выпьем чего-нибудь. — сказала она. — После кошмара на Центральном рынке это просто необходимо.

Димка ответил не сразу.

— Мне нужно домой. Нина должна вот-вот родить.

— Мы недолго.

— Хорошо. — Он завинтил колпачок авторучки и обратился к своей исполнительной и добросовестной секретарше средних лет: — Мы можем идти, Вера.

— Мне нужно кое-что доделать, — ответила она.

В бар «На набережной» часто заходила молодая кремлевская элита, поэтому он отличался от низкого пошиба московских забегаловок. Стулья здесь были удобными, закуски — съедобными, и для лучше оплачиваемых аппаратчиков с экзотическими вкусами за стойкой продавался скотч и бурбон. Сегодня там собралось много Димкиных и Натальиных знакомых, в основном такие же, как они, помощники. Кто-то сунул Димке в руку стакан пива, и он с удовольствием начал его пить. Компания пребывала в веселом настроении. Борис Козлов, помощник Хрущева, как и Димка, рассказал рискованный анекдот.

— Что, по-вашему, произойдет, когда коммунизм победит в Саудовской Аравии?

Все зашумели и стали просить его дать ответ.

— Через некоторое время возникнет дефицит песка.

Все засмеялись. Это были люди, работавшие на коммунистический режим, как и Димка, но они не могли не видеть его просчеты. Разрыв между устремлениями партии и советской реальностью беспокоил их, и анекдоты разряжали обстановку.

Димка допил пиво и взял еще одно.

Таня подняла свой стакан, будто намереваясь произнести тост.

— Наибольшую надежду на мировую революцию подает американская компания «Юнайтед фрут», — сказала она. Сидевшие вокруг нее засмеялись. — Нет, серьезно, — продолжала она с улыбкой. — Они убеждают правительство Соединенных Штатов поддерживать бесчеловечные правые диктатуры повсюду в Центральной и Южной Америке. Будь у «Юнайтед фрут» хоть крупица здравого смысла, они бы способствовали утверждению буржуазных свобод: законности, свободы слова, деятельности профсоюзов, но во благо мирового коммунизма они не хотят ничего об этом слышать. Они безжалостно расправляются с реформаторскими движениями, так что народу ничего не остается, как обратиться к коммунизму, что предсказывал Карл Маркс. — Она чокнулась с ближайшим соседом. — Да здравствует «Юнайтед фрут»!

Димка засмеялся. Наталья была одной из самых умных среди кремлевских аппаратчиков и самой красивой. Раскрасневшаяся от веселья, смеявшаяся широко открытым ртом, она опутывала своими чарами. Димка не мог не сравнивать ее с утомленной, располневшей и питающей отвращение к сексу женщиной дома, хотя он знал, что думать так несправедливо.

Наталья пошла к барной стойке заказывать закуски. Димка заметил, что провел здесь более часа, он должен был уходить. Он подошел к Наталье с намерением попрощаться, но выпитое пиво расслабило сдерживающие центры, и когда Наталья тепло улыбнулась ему, он поцеловал ее.

Она охотно ответила на его поцелуй.

Димка не понимал ее. Она провела с ним ночь, потом кричала, что она замужем, потом пригласила его выпить с ней, потом поцеловала его. Что дальше? Но ему стала абсолютно безразлична ее непоследовательность, когда он почувствовал теплоту ее губ и кончик языка, пробегающего по его губам.

Она отстранилась, и Димка увидел свою секретаршу, стоящую рядом с ним.

Выражение ее лица было строго осуждающее.

— Я вас искала, — укоризненно проговорила она. — Вам звонили сразу после того, как вы ушли.

— Простите, — произнес Димка, не понимая, извиняется ли он за то, что его было трудно найти, или за то, что он поцеловал Наталью.

Наталья взяла у бармена тарелку соленых огурцов и вернулась на свое место.

— Звонила ваша теща, — продолжала Вера.

От Димкиной эйфории не осталось и следа.

— У вашей жены начались роды, — сказала Вера. — Все хорошо, но вы должны поехать в роддом.

— Спасибо, — выдавил из себя Димка, почувствовав, что он самый неверный муж.

— До свидания, — сказала Вера и вышла из бара.

Димка последовал за ней. Несколько секунд он постоял, вдыхая прохладный вечерний воздух. Потом сел на мотоцикл и поехал в роддом. Надо же было попасться в тот момент, когда он целовал коллегу. Ему должно быть стыдно — он поступил глупо.

Димка оставил мотоцикл на парковке роддома и вошел внутрь. Он застал Нину в родильном отделении сидящей на кровати. Маша сидела рядом на стуле и держала ребенка, завернутого в белую шаль.

— Поздравляю, — сказала Маша Димке. — Это мальчик.

— Мальчик, — повторил Димка, посмотрев на Нину. Она улыбнулась устало, но торжествующе.

Он перевел взгляд на малыша. У него были густые влажные темные волосики, а глазки имели голубоватый оттенок, напомнивший Димке его деда Григория. У всех новорожденных голубые глаза, вспомнил он. Неужели этот ребенок уже смотрит на мир пристальным взглядом деда Григория? — подумал Димка.