Эй, коза, постой, – побежал он за ней, – скажи мне хоть, кто ты такая и что ты у меня в сумке делала?

Я коза удачи, – отвечает она, – если кто попробует моего молока, того всю жизнь удача сопровождает, но только в одном деле, а остальные дела от него зависят. Поэтому слежу я за тем, чтобы все новорождённые моего молока попробовали. А у кого я в сумке или за пазухой поселюсь, того удача во всех делах ждёт, да только в том случае, если человек меру знает. Тебе я помогала, Махает, как могла, ну а когда ты небесные одежды, волшебного зверька и птицу судьбы заказал, тут моё терпение и кончилось, а потому ухожу я от тебя. И на прощанье хочу предупредить: будь осторожнее с желаниями, они рано или поздно обязательно сбываются и не всегда так, как ты себе представляешь.

Сказала так коза и исчезла. А Махает идет и думает: с чего это вдруг нужно быть осторожным с желаниями?

Вдруг слышит над головой ужасный грохот и гул, да такой, что аж земля дрожит. Поднимает он голову и видит – камнепад! С вершины скалы по склону камни катятся, а самый большой осколок скалы, подпрыгнув на уступе, летит прямо к нему.

«Но я ведь уже передумал умирать!» – только и успела мелькнуть мысль в голове у Махаета перед тем, как её снёс обломок скалы.

Семён Петрович стоял перед празднично оформленным прилавком в продуктовом магазине, подсчитывая денежные купюры и мелочь. Денег было негусто. Можно было, конечно, купить хлеба, пакет вермишели и, скажем, тушёнки ради праздничка. Но на неделю это было растянуть сложно. Хотя какая сейчас тушёнка, одно название – две трети жира и непонятно какое мясо. Жир, правда, можно есть с хлебом, на пару дней хватит.

Дедушка, вы что-нибудь будете брать? – окликнула его продавщица.

Погоди, милая. Прикину, что лучше взять, и подойду, – отозвался он.

Нельзя сказать, чтобы Семён Петрович был по жизни лентяем или бомжом. Нет. Работал всю жизнь, и ещё как работал, числился среди лучших работников. Выработал сорок лет стажа на заводе, да и после пенсии десяток лет. А тут грянули перемены в стране, и началось…

Сначала государственный завод каким-то образом приобрёл частник. Как это ему удалось, Семёну Петровичу до сих пор было непонятно, ведь буржуев ещё его отец всех пострелял. А потом и вовсе стало чудно. Высокотехнологичный завод, проработавший полторы сотни лет, оказался нерентабельным, и его было решено перепрофилировать в офисы. А так как в офисах Семёну Петровичу с роду работать не приходилось, его, естественно, попросили на выход.

После этого они с бабкой стали жить только на свои пенсии. Пенсия у него была нормальная такая, хорошая пенсия. Только бабке его почему-то не нравилась. Бабка его бранила почём зря.

– Дурень ты старый, – говорит, – обманули тебя, облапошили и пенсию дали грошовую. Пошел бы ты, поклонился кому надо, сунул презентик какой-никакой, чтобы хоть по-человечески тебе заплатили. Ты же вон, всё здоровье своё у станка оставил. Но кланяться – это вам не на заводе по полторы смены стоять, тут и хитрость, и обхождение, и хватку кой-какую иметь надо, а этому Семёна Петровича никто не обучал.

Так и жили, как могли, в своей двухкомнатной хрущёбе, выданной заводом, пока бабка не померла.

А надо сказать, что родственников за свою долгую жизнь они как-то подрастеряли. Тем более что родственники эти, что с той, что с другой стороны, жили все в деревнях. Кто-то из них спился окончательно, кто-то сидел в тюрьме, а кто-то просто не желал знаться, считая, что в городе достаточно много платят, чтобы родственнички могли посылать регулярную денежную помощь. Ну, а коль не делают этого, то, значит, зажрались, и глаза бы их больше не видели.

И пришлось хоронить свою подругу жизни ему самому, в одиночку, на их с бабкой небольшие сбережения, что и выбило денежный бюджет перед самым Новым годом под самый корень. А так как они оба работали в своё время на заводе, которого в данный момент не существовало, то даже помощь от профсоюза, бывшего предприятия или сослуживцев была исключена.

Нет. Социальные службы, конечно, обещали как-то помочь и, может, даже кое-что выделить на похороны, но только после новогодних праздников. Вот и вышло, что перед самым Новым годом Семён Петрович оказался на мели. И именно поэтому сейчас и вычислял, как ему продержаться эти долгие праздники.

Вы бы, дедушка, подождали немного. К закрытию магазина тут кое-какая некондиция будет с просроченным сроком годности, может, что и подберете бесплатно, – предложила Семёну Петровичу продавщица, поняв его затруднения с выбором продуктов.

Эй, отец, с праздником тебя! С наступающим Новым годом! – услышал он радостный голос за спиной. Повернувшись, Петрович увидел молодого, хорошо одетого человека, протягивающего ему несколько крупных денежных купюр.

Что это? – подозрительно спросил он, зная по опыту, что ничто не даётся просто так.

Так Новый год же! Вижу, у тебя затруднения с финансами. Дай, думаю, помогу. В праздник радоваться надо, а не грустить!

Спасибо, сынок, выручил, – поблагодарил его Семён Петрович, беря деньги, – как пенсию получу, отдам. Ты только адресок или номер телефона оставь.

Забудь, отец! У меня… это… доброе дело сегодняшнего дня! Так что с праздником тебя ещё раз, здоровья и благополучия! – проговорил парень и выскочил из магазина.

– Ну вот, видите, и деньгами разжились, – радостно, но с оттенком зависти, заявила продавщица остолбеневшему деду.

Петрович, уже с каким-то приподнятым настроением, радуясь, что не перевелись ещё хорошие люди на земле, сразу набрал по минимуму продуктов, по-стариковски опасаясь, что парень передумает и вернётся за деньгами. Расплатившись, тщательно спрятал остальные купюры подальше во внутренний карман и, поздравив продавщицу с Новым годом, пошёл домой.

Дома, по правде сказать, делать ему было нечего. Уж очень там одиноко. К тому же всё время приходят воспоминания о бабке. Иногда он даже забывался и окликал её, а не слыша ответа, начинал злиться на глухоту жены. Но потом вспоминал, что она уже не придёт никогда.

Большинство его друзей и приятелей тоже умерли, а те, кто был жив, практически не выходили из дому – кто по старости, а кто по болезни.

На улице, где по-зимнему рано начало темнеть, была оттепель. По краям крыш, там, где их не успели убрать городские службы, висели внушительные сосульки, истекая каплями воды. Снег на асфальте намок и потемнел. Дышалось легко и свободно. Правда, приходилось мочить ноги, волоча их в неубранном с дорожек снежном сыром месиве, но это было единственное неудобство.

По празднично освещённым тротуарам, с рядами деревьев, обмотанными гирляндами, с пакетами и сумками по своим делам суетливо торопились люди. Сверкающие лампочками перетяжек улицы были забиты спешащими машинами, а сам воздух, был заряжен атмосферой предчувствия новогоднего праздника и веселья.

С трудом преодолевая сугробы, Семён Петрович перешёл улицу и углубился в переулок. Вдруг где-то впереди послышался собачий плач. Пёс скулил испуганно и жалобно. Петрович подошел поближе и разглядел в полутёмной нише переулка рядом с высокой глухой кирпичной стеной здания группу из четырех мужчин. Они, видимо, издевались над собакой. В данный момент она, под их нетрезвый смех, ползла на передних лапах, волоча отбитый зад, и громко протяжно плакала. Это был не до конца повзрослевший щенок овчарки, испуганный происходящим и той болью, что причинили ему обычно всегда добрые люди.

И тут неожиданно для Семёна Петровича к нетрезвой компании подошёл тот самый парень, что выручил его в магазине, и по-доброму попытался уговорить компанию отпустить собаку. Но подвыпившие мучители начали повышать голоса и вскоре перешли на угрозы и матерщину.