Тут все заохали еще громче, а падишах, подождав, пока все успокоятся, рассказывал дальше.

А с третьей просительницей произошла вообще удивительная история. Её мать была страшная скряга при жизни. Но как-то проговорилась она случайно о спрятанном сокровище при своей дочке. А потом возьми да и помри. Да только так и не узнала дочка, где то сокровище спрятано, и долго голодала. А тут пришла к моему предсказателю. Он ей и говорит: «Оторви, мол, задницу от коврика да поищи». Она и вспомнила, что мать все время на одном месте на коврике сидела и никогда не разрешала тот коврик трогать. Вернулась домой, подняла коврик, а под ним дверца в подпол. Вот там всё золото и было. Вот так-то. Да только по сравнению с моей историей о колечке те удивительные истории и рядом не стояли.

Все согласно закивали и заохали, выражая полный восторг от случившегося, а Махает с раздражением понял, что не удастся ему умереть быстро. Пока он падишаху нужен, тот его не казнит, разве что высечет кнутами.

«Ну ладно, – подумал Махает, – коли хотите такого придворного предсказателя, будут вам предсказания».

И стал Махает придворным предсказателем служить да такие предсказания делать, что любой, не будучи в курсе его историй с предсказаниями, принял бы его за сумасшедшего.

Да только что ни скажет Махает, не задумываясь над словами, спрашивающий его совета всегда находит в них то, что даёт ему ответ на вопрос. И как только не пробовал Махает их разубедить, что он не предсказатель, никто ему не верил.

А Махает все мрачнел день ото дня, ибо знал, что всё это какое-то наваждение, не дающее ему быстро умереть.

Таким образом стал Махает очень известным, богатым и уважаемым человеком. О купце и своем долге уже и не вспоминал, а тот боялся к Махаету даже приблизиться. Падишах в Махаете души не чаял, а окружающие ловили каждое его слово и беспрестанно восхищались.

Только самому Махаету не спалось, не елось и женщин не хотелось. Высох он весь от злости на этот мир, что не дает ему умереть, стал всех презирать и считать всех недоумками.

Несколько раз от отчаяния он даже пытался покончить жизнь самоубийством, но как только прыгал с высокого места, обязательно падал на какого-нибудь человека, отделывавшегося синяком или шишкой, который после удара или находил горшок с золотом, или открывал в себе такие таланты, что тут же богател. А самому Махаету было хоть бы что. Пытался вешаться, да только крюк, к которому была привязана верёвка, обломился вместе с куском балки, и с потолка посыпались монеты, кем-то там спрятанные.

А холодное оружие ему в руки вообще не давали: падишах не хотел лишиться своего гениального предсказателя.

Дошло уже до того, что он не мог выйти из дворца, потому как народ сразу кидался к нему и пытался хотя бы дотронуться до его одежды, чтобы получить свой кусочек удачи. Это только утомляло Махаета и ещё больше злило.

Всё это продолжалось до тех пор, пока не собрался падишах на большую охоту со всей свитой, захватив с собой Махаета и свою дочь.

Выехали они из города дорогой, идущей по ущелью, зажатой между высокими скалами. Слева на скале находилось обширное плато с озером, где водилось много дичи. Туда и направились.

Прибыв на место, вызвал падишах Махаета к себе и сказал, что завтра он поделит всех охотников на три группы и пошлёт охотиться в разные места, но прежде он хочет, чтобы Махает предсказал, какую добычу принесёт завтра каждая группа.

Махает был уже на грани отчаяния от своей невезучести, а потому решил такое предсказать старому падишаху, чтобы у того глаза из орбит от удивления повылазили.

Подумал он, подумал и сказал:

– Первая группа кроме дичи, о высокочтимый и многоуважаемый любимец всех подданных, алмаз моего сердца, несравненный во всех мирах правитель, принесёт небесные одежды. Будут они голубого цвета, и прикоснувшись к ним устами, ты вспомнишь детские годы своей жизни и станешь счастливейшим из смертных.

Вторая группа кроме дичи принесет животное необычного вида, которое выльет бальзам на душу и тело твоей дочери, от которого испытает она неземное блаженство.

А третья группа во главе с тобой, о драгоценнейший жемчуг глаз моих, добудет нечто необычное, старую-престарую птицу судьбы, стоящую одной лапой на том, а другой на этом свете и знающую всю твою жизнь. Будет она очень страшного вида, вызывающего отвращение, постоянно орущая, как осёл во время случки, имеющая привычку гадить на всех вонючими лепешками, и будет у неё торчать стрела из зада.

Очень удивился такому предсказанию падишах, как, впрочем, и все, кто слышал предсказание Махаета.

Поутру разошлись группы охотников в разные стороны.

И как только наступил полдень, прибежал посыльный от первой группы и принес падишаху какой-то голубой кусок ткани. Развернул падишах ткань, и все ахнули, а старая служанка из свиты дочери падишаха, что служила ещё его матери, говорит:

Так это старые обделанные панталоны твоей покойной матушки, о светлейший. Их унёс ветер, вырвав у меня из рук, когда я хотела их простирнуть. Твоя матушка уже тогда головой плоха была и ходила под себя.

Не думаю, что к ним стоит прикладываться устами, – пошутил падишах, криво усмехнувшись и недобро поглядев на Махаета. – Видимо, ты ошибся, предсказатель.

Через некоторое время удачной охоты прибежали двое посыльных из второй группы, неся на руках связанного необычного чёрно-белого полосатого зверька с пушистым хвостом.

Дочь падишаха вместе со свитой подошла к посыльным и развязала его, ожидая бальзама. Развязанный зверёк вскочил на лапы, отряхнулся, задрал пушистый хвост и выдал в сторону дочери падишаха и свиты мощную зловонную струю. Все девицы в ужасе завизжали и кинулись врассыпную. Принцесса, поняв, что случилось, бросилась на траву и истерично заверещала. Пока няньки успокаивали дочь падишаха и безуспешно старались смыть дурно пахнущий «бальзам», падишах, побагровев от злости и вращая от ярости глазами, бросился на Махаета, выхватив кинжал. Визирь упал в ноги падишаху и пополз, уговаривая того дождаться третьего предсказания и тогда уж решать судьбу виновного.

Ну, хорошо, – сказал падишах злым голосом Махаету, – я подожду ещё немного. Но если ты ошибёшься и в третий раз, то будешь молить всевышнего о смерти не один день, пока твою шкуру будут медленно снимать узкими полосками с твоего глупого тела.

Почему-то тревожно стало на душе у Махаета от этой угрозы, такой смерти он не хотел.

Кое-как успокоившись, падишах велел продолжить охоту.

Но не успела она начаться, как раздался вопль самого падишаха. Все окружающие дружно бросились на крик и увидели лежащего на земле падишаха со стрелой в заду.

Тут все заахали, заохали, а падишах голосом, не предвещающим ничего хорошего, спрашивает Махаета:

– Так это ты меня, вшивый шакал, назвал небесной птицей, стоящей одной ногой на том свете, орущей, как осел во время случки, и гадящей вонючими лепешками?

Тут ноги Махаета сами пустились бежать с такой прытью, будто за ним гнался джинн.

Оглянулся Махает, видит – за ним уже несколько человек гонятся, а охотники луки натягивают. Но Махает уже к краю плато подбежал и, не раздумывая, прыгнул вниз, на еле торчащий уступ на стене ущелья, потом на другой, третий – и скатился по крутому склону на ногах, чудом оставшись в живых.

Несколько преследователей попытались повторить его трюк с прыжками, да сорвались и разбились, а лучникам под стеной ущелья его было не достать.

Отдышался Махает, огляделся, увидел, что один и в безопасности, и такая радость охватила его, что захотелось кричать от переизбытка чувств.

Тут его словно молнией пронзила мысль: «И чего это я, дурень, решил вдруг умереть? Я ещё молод, полон сил. Не везёт мне здесь, так я пойду в другое место, в другой город, да и вообще, земля большая, живи да радуйся!»

Идёт он так по дороге, радостно размышляет, задумался. Вдруг смотрит, а из его сумки, с которой он так и не расставался, та самая белая коза с радужными переливами выскочила и побежала в другую сторону.